Но Карл Гиринг не был бы старым криминальным советником, если б мог упустить случай проникнуть в чужие тайны! Возвратившись в Берлин, он в тот же вечер, с присущим ему искусством, вскрыл пакет и погрузился в чтение записей. Перед ним были дневники Керстена, записи его разговоров с Гиммлером, оценки происходивших событий, характеристики людей, с которыми он встречался. Судя по записям, рейхсфюрер доверял своему личному врачу, как духовнику…
Вот запись, посвященная Гейдриху:
«Глава тайной полиции Гейнгардт Гейдрих — один из наиболее любопытных людей в окружении Гиммлера. Я часто имел возможность очень близко наблюдать его. Гейдрих пользовался правом приходить к Гиммлеру в любое время, даже во время лечения, чтобы дать ему на подпись важные бумаги… Это весьма приметная личность — стройный, худой блондин нордического типа.
У Гейдриха нет друзей, все его дружеские связи имеют политическую окраску. Он тут же отказывается от дружбы, как только достигает своей цели. Он весьма жесток и циничен, не терпит оставаться на втором месте. Не переносит никакого проигрыша».
«Сегодня я массировал Гиммлера, у которого был сильный приступ. Разговор зашел о Гейдрихе. Ходили слухи, будто Гейдрих не был полноценным арийцем. «Это правда?» — спросил я. «Да, это верно, — ответил Гиммлер. — Об этом я узнал, когда еще был начальником политической полиции в Баварии. Этот вопрос я обсуждал с фюрером. Гитлер позвал к себе Гейдриха, долго беседовал с ним, и тот произвел на фюрера благоприятное впечатление. Потом фюрер говорил мне, что Гейдрих человек очень способный, но и очень опасный. Таких людей, сказал фюрер, можно хорошо использовать, пока их держишь в руках. Его неарийское происхождение для нас весьма полезно. Он останется благодарен мне за то, что мы не выгоняем его, и будет слепо нам подчиняться».
Все это было действительно так. Гиммлер продолжал:
«Фюрер может дать Гейдриху любое секретное поручение, даже акцию против евреев, которую не мог бы выполнить никто другой».
«Значит, — сказал я, — для истребления евреев вы использовали человека той же национальности и он действовал по вашему указанию?» — «А вы как думаете? — ответил Гиммлер. — Вы читали Макиавелли? Вы думаете, времена изменились?»
Карл Гиринг продолжал читать. Вот страница, попавшая сюда, очевидно, из старых записей доктора Керстена, того времени, когда Рудольф Гесс находился еще в Германии и только собирался лететь в Лондон для тайных переговоров с британским правительством.
«Я посетил Гесса по его просьбе, — писал доктор Керстен, — прошел в кабинет, но там никого не было. Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта, я заглянул туда и увидел Гесса, лежавшего на просторной деревянной кровати. Над ним с потолка свисал огромный магнит. Под кроватью виднелись другие такие же магниты. Гесс приблизил палец к губам, призывая меня соблюдать тишину, и шепотом сказал: «Я принимаю сеанс магнетизма, чтобы извлечь из организма все вредные вещества… Сейчас мне это особенно нужно…»
Дальше в записках Керстена речь шла о Гитлере. Так же как и все окружавшие его лица, фюрер был суеверен, верил в приметы, в гороскоп, придавал значение расположению звезд, определял судьбу по линии рук. Судя по линиям рук, судьба предвещала ему большие удачи, но линия жизни внезапно обрывалась. Значит, он умрет молодым. И это не давало ему покоя…
Криминального советника все интересовало в записках Керстена, но сохранить для себя он мог немногое — не было времени. Единственное, что мог сделать Гиринг, — переснять на микропленку наиболее важные страницы из дневника. Для этого он отрывался от чтения, выходил в лабораторию рядом со своим кабинетом, делал снимки и снова возвращался к запискам.
Вдруг Гиринга, как несколько дней назад, снова охватила слабость. Он вспомнил совет доктора Керстена — сварил кофе, добавил коньяк и выпил залпом. Через минуту почувствовал себя бодрее. «Помогло! Значит, Керстен прав, — успокоил себя Гиринг. — Просто усталость… Закончим с капеллой, сразу уеду отдыхать».
В комнате было душно, сквозь зашторенные окна не проникал ни воздух, ни свет. Чтобы совсем прийти в себя, Гиринг погасил настольную лампу, потянул штору, которая скользнула вверх, едва он коснулся пружины. Часы на площади светились синим маскировочным светом, стрелка перешла за полночь. В комнату ворвалась волна прохладного воздуха. Гиринг вздохнул глубоко, полной грудью, вздохнул еще раз, немного постоял у окна и опустил штору. Ощупью нашел выключатель. Снова сел за папку Керстена и вдруг прочел такое, чего даже он, старый криминальный советник, не мог себе представить. В дневнике Керстена речь шла о Гитлере.
«Гиммлер нервничал и был взволнован, его что-то мучило, и я спросил его об этом. На вопрос он ответил вопросом:
«Скажите, Керстен, взялись бы вы лечить человека, страдающего тяжелыми головными болями, головокружениями, бессонницей?»
«Конечно, но я должен осмотреть больного, определить причину заболеваний».
«Я скажу вам, о ком идет речь, — ответил Гиммлер, — но вы обязаны дать клятву, что никому не обмолвитесь об этом…»
Гиммлер достал из сейфа черный портфель, вынул из него рукопись и сказал: «Прочтите. Это секретный документ о болезни фюрера».
В докладе было двадцать шесть страниц. С первого же взгляда я понял, что написан он на основании истории болезни Гитлера того периода, когда тот лежал в госпитале в Пазевальке. Как видно из материалов, Гитлер в молодости, еще солдатом, перенес отравление ядовитым газом. Его плохо лечили, и даже возникла опасность, что он навсегда лишится зрения. Но симптомы болезни явно походили на заболевание сифилисом. Из госпиталя больного выписали, — по-видимому, он поправился. Но в 1937 году у Гитлера вновь проявились признаки той же болезни.
В начале сорок второго года стали наблюдаться явления такого же характера, не оставлявшие сомнений, что Гитлер страдает прогрессивным параличом. Налицо все признаки, кроме двух — неподвижности взгляда и нарушения речи.
Я вернул Гиммлеру доклад и сказал, что, к сожалению, ничего не могу в данном случае сделать, так как моя специальность — терапия, а не психиатрия. Гиммлер, желая знать мое мнение, спросил, что можно предпринять в таком случае.
«Назначили Гитлеру какое-то лечение?» — спросил я.
«Конечно. Его личный врач Морелль делает ему инъекции, которые, как он утверждает, замедляют развитие болезни и помогают фюреру сохранять работоспособность».
«Но где гарантия, что это действительно так? — возразил я. — Современная медицина не располагает лекарствами против прогрессивного паралича».
«Я тоже так считаю… Но это не обычный пациент, а фюрер великой германской империи, которая ведет борьбу не на жизнь, а на смерть, борьбу, которую можно выиграть только во главе с фюрером. Он единственный, кто может осуществить задачу. Когда я думаю, что фюрер послан нам провидением, я не могу поверить, будто нет возможности спасти его! А тут приходит Морелль и заявляет, что может помочь фюреру. Я знаю, что вы скажете, доктор Керстен. Скажете — нужно положить его в психиатрическую лечебницу и исследовать… Но это невозможно сделать. Представьте себе, какое впечатление это произвело бы на немецкий народ, за границей… Иностранные разведки через несколько дней имели бы точные сведения обо всем, даже если будет названа какая-то другая болезнь. Немецкий народ, солдаты узнают об этом из сообщений вражеского радио. Вот почему я решил поверить Мореллю. Если бы ему только удалось сохранить фюрера до тех пор, пока мы выиграем войну!»
Гиммлер взял у меня доклад, положил снова в портфель и запер в сейф. Я уже собирался уходить, когда он сказал:
«Теперь вы понимаете, чем я обеспокоен. Мир смотрит на Адольфа Гитлера как на сильного человека, таким он должен войти в историю. Великая германская империя после войны будет простираться от Урала до Северного моря. Это будет величайшей заслугой фюрера».
Теперь мне стали понятны многие вещи, но прежде всего я хотел узнать, сколько человек посвящено в эту тайну. Я осторожно спросил штандартенфюрера Брандта, секретаря Гиммлера, — что он знает о секретной рукописи в синей папке на двадцати шести страницах.
«Вам об этом сказал рейхсфюрер?! — воскликнул Брандт. — Вы не понимаете, какой опасности подвергаетесь! Вы, иностранец, знаете нашу сокровеннейшую тайну!»
Я успокоил его, а Брандт сказал, что, кроме Гиммлера, об этом известно очень немногим, в частности Борману, возможно, Герингу».
