Кир радостно тёрся об меня и подставлял свою голову для ласк.

У меня на глаза неожиданно навернулись слёзы.

— Тебе больно?

— Нет, — наспех их вытирая, ответила я. — Не обращай внимание. Бывает…

Григориан растерялся и оставил меня. Конечно, я расстроилась, и слёзы лились не переставая. С собаками у меня связаны особенные воспоминания. И я навряд ли забуду когда-нибудь Дани. Твёрдо решила больше не заводить животных, потому что невозможно с ними расставаться. Их век короче, чем человеческий, и прожить с ними счастливо и умереть в один день точно не получится. А ещё одну подобную потерю мне не пережить.

Григориан

Пока Алекса лежала без сознания, я перебрал самые ужасные мысли в своей голове. И неожиданно понял: если вдруг она умрёт, то и мне жить будет незачем. Одно дело, когда она далеко, пусть и не со мной, а другое дело смерть… Раньше никогда её не боялся, особенно когда была близка ко мне, и плевал на все угрозы. Но когда дело коснулось Алексы, меня охватил панический шок от того, что запросто может произойти неизбежное.

Сейчас чётко понимал, что никто её мне не заменит. Да я и сам не хочу, чтобы в моей жизни ещё кто-то появлялся, перед кем смогу раскрыть душу. Таких искренних и честных девушек я не встречал, всё моё существо тянулось к ней даже за сотни световых лет. Встречались на моём пути прямолинейные девицы, всегда это ценил, но, как правило, все их желания были меркантильны. Я не против, всем что-то нужно, и лучше сказать об этом прямо. Но в Алексе видел только чистые и светлые мысли, она горела для меня, словно Солнце, которое освещает Землю. Её тепла хватало на всех: меня, Кира, старика. И мне кажется, будь тут ещё сотня людей, она для каждого нашла бы тёплый лучик и скрасила его существование. Уже не мог представить эту жизнь, в которой не было бы её. Дело дошло до того, что я стал планировать свою смерть. Открою люк и улечу в бездну. Единственное, не хотелось лишать принудительно жизни Кира и Фахта. Поэтому план требовал доработки. Хотя им ничего хорошего не светит в Малагане, так что…

Сидел и молил сам не зная кого только об одном… На моей родине запретили все религии, посчитав это всё абсурдом и ложью. Не может быть столько богов! На мою долю тоже выпала участь бороться с последними, уже довольно слабыми вспышками восстаний. Первый был в рядах тех, кто высмеивал самоотверженно боровшихся за то, чего сами никогда не видели. Но теперь готов поверить во что угодно и просить хоть у Бога войны или Бога дневного светила. Лишь бы случилось чудо и она открыла глаза.

Счёт времени был потерян, я за ним не следил. Сидел и, словно гипнотизируя тело девушки, призывал её открыть глаза. Она дышала, это вселяло надежду.

В самый неожиданный момент, когда я уже находился почти на грани сумасшествия, она открыла глаза. И это стало для меня словно вторым рождением. Я понял, что никуда не уеду от неё. Буду словно верный пёс рядом. Потому как только в этом случае буду спокоен, что с ней всё нормально. Да и не видеть её совсем не смогу. Может, получится порадоваться её счастью. Внезапно понял, что теперь для меня её благополучие важнее своего. Главное, чтобы у неё всё сложилось, ведь она безусловно заслуживает самого лучшего.

Её ясные глаза растерянно смотрели на меня, и она даже не представляла, что сейчас творится в моём сердце.

Оставил её отдохнуть. Меня же разъедали сомнения. Они с каждой минутой добавляли новые аргументы и склоняли к решению, которое я по-прежнему боялся произнести вслух. Пока в запасе было четыре дня, говорил себе, что всё может поменяться. Вдруг Алекса не та, за кого себя выдаёт. Она может попытаться меня убить или ещё чем-то навредить, показав свою нелицеприятную сущность. Тогда будет гораздо проще. Но это очень слабая надежда, я хорошо разбирался в людях. Иначе бы не доверил ей столько полномочий на своей территории. А тут мало того, что готов быть её рабом навеки, так ещё и не могу избавиться от чувства, будто обманываю беззащитного ребёнка. Всё складывается хуже некуда и грозит большими неприятностями.

— Григориан.

Я, как Кир, сбивая всё на своём пути, помчался к ней. А вдруг что-то нужно? А вдруг ей плохо?

— Что-то случилось?

— Нет, всё нормально. Хотела тебе напомнить, чтобы ты покормил Фахта, а то он с голоду там умрёт.

— Не умрёт, — недовольно сказал я. Было бы о ком переживать.

— А ещё. Долго мне так валяться без дела? А то что-то уже надоело.

Меня жутко разозлило это безрассудство. Только что она лежала и вообще не проявляла признаков жизни, а теперь ей опять надо скакать.

— Будешь лежать, сколько я скажу, и чтобы не смела вставать. Кир проследит. Правда?

Кир гавкнул, обрадовавшись, что я опять с ним разговариваю, а не игнорирую. Я его не ругал вслух, мне было не до этого. Но он понимал мои мысли точно так же, как и я его, поэтому чувствовал свою вину и знал, я очень сержусь. Ведь всё произошло из-за того, что он не послушался меня.

— Ты хоть понимаешь, что произошло? Ты чуть не умерла! Целый час не приходила в сознание, и мы уже не знали, что думать. А теперь опять собираешься скакать. Нет уж! До конца дня лежи! И если будешь хорошо себя вести, может, завтра разрешу тебе сидеть. Понятно?

Алекса удивлённо и немного испуганно смотрела на меня, и было видно, что я её переубедил. Послушно лежала и теперь боялась пошевелить даже рукой.

— Ну, а хоть в туалет мне можно сходить?

— Можно. Прямо сейчас?

Она кивнула и начала вставать.

— Лежи, отнесу тебя.

Взял её на руки. И мы оказались очень близко друг к другу. Алекса на автомате обняла за шею, и кажется, на мгновение её губы дотронулись до моего лица. Это, вне сомнений, её смутило. Я смотрел в её глаза, так близко друг к другу мы ещё никогда не были. Всего несколько сантиметров до её губ… Но я уже привык сдерживать себя в её компании и не кидаться, словно хищник на жертву. Как всегда, было сложно находиться так близко и одновременно так далеко. Однако для себя я давно решил, что никогда больше не посмею даже дотронуться до неё. Разве только, если она сделает первый шаг…

Дикие мысли непроизвольно носились в голове, я уже забыл про Адамаска напрочь. Имело значение только желание этой хрупкой девушки, а вовсе не дело государственной важности. И я понимал, если она попросит… Отказать не смогу. Переверну всё с ног на голову, но сделаю, как она хочет.

Идти пришлось всего несколько метров. И почему так мало? Будто нечаянно, ловил её прикосновения. Кожа была прохладной и бархатной, не хотелось прерывать с ней контакт, но и показывать, что я это делаю намеренно, — тоже. Приходилось довольствоваться тем, что есть. Сердце Алексы часто стучало: может, она волнуется, а может, по-прежнему меня опасается, а может, это последствие травмы… Мне не суждено об этом узнать.

Алекса

Облокотившись о стену, я стояла и не могла утихомирить звёздочки, которые летали перед глазами. То зажмуривала, то открывала глаза и понимала, что это не помогает. Бросила это дело и попыталась справиться в условиях почти полного отсутствия видимости. Было нелегко. Да уж, моё рвение оказалось преждевременным. Теперь понимала, что Григориан прав. Стоит немного окрепнуть. Открыла дверь и, видно, так ужасно выглядела, что он спросил:

— Тебе плохо?

Я кивнула. Он быстро меня домчал до моего места. Бросало то в жар, то в холод, была почти без сознания, поэтому в этот раз транспортировка не получилась такой волнительной, как в первый. Легла, закрыла глаза, и только минут через тридцать всё восстановилось. Надо же было мне так угораздиться!

Головокружение прошло, и стало скучно лежать без дела. Дёргать Григориана не хотелось. Он и так проявлял сверхзаботу, от него я этого точно не ожидала. Парень занимал всё больше и больше мои мысли, увидела его совершенно в другом свете и постоянно думала о нём. Однако зная прежнего Григориана, я сомневалась, что такое отношение обусловлено симпатией ко мне. Может, он просто переживает за мою жизнь, потому что ему несдобровать, если не выполнит задание. Но всё же его забота грела душу, и сама не знаю, на что я надеялась. Мне давно не хватало крепкого плеча рядом. В мыслях вертелся последний сон, и учитывая, что почти все предыдущие были вещими, то… Всё может быть. От мыслей о том, что между нами вполне может случиться близость, горели щеки и всё волновалось внутри. Я не отрицала такого исхода. Хотя и не представляла, при каких обстоятельствах это могло бы случиться. Запомнились его слова о том, что на меня никто не позарится. И до сих пор в душе они отзывались болью. Мне Григориан внешне всегда нравился, ещё с момента его пребывания в горах. Тело было достойно того, чтобы его высекали из камня, и постоянно притягивало мой взгляд. Во время перевязок, пока он не видел, я его изучала: знала уже расположение каждого шрама и с удовольствием послушала бы истории об их происхождении. Меня завораживал его строгий взгляд, подкупало серьёзное отношение ко всему. Он был уже сформировавшимся мужчиной, в котором чувствовалась сила.