Присмотревшись внимательнее, Ромеро отметил, что высоченными борта только кажутся: сплошное плетение поднимается лишь до пояса, а выше просто натянуты веревки — горизонтально, параллельно друг другу.

Ма Шойц потянул за ременную петлю и отворил наспех подвешенный участок борта, выполняющий роль дверей.

— Входите! — пригласил он.

Логвит, Кром и еще двое старейшин вошли. Уже на втором шаге Кром едва не вывихнул ногу — пятка провалилась в проем решетки, которая исполняла роль днища.

— Осторожно! — Ма Шойц придержал старика под локоть. — Тут пока не закончено!

Дном корзине пока служила грубая решетка из прочных и сравнительно толстых жердей; в проемы решетки легко проходил кулак взрослого мужчины.

Логвит, глядя на это, нахмурился, однако ма Шойц перехватил его взгляд и торопливо пояснил:

— Я экономил лозу, логвит! Днище корзины должно быть прочным, а жерди прочнее лозы, особенно когда лозы мало. Что дыры — не беспокойся, набросаем циновок, укрепим их — и порядок. Никто и не заметит, что внизу жерди.

«И правда! — с облегчением подумал Ромеро. — Циновки в жилищах — это ж тоже готовое плетение! Пусть и травяное, какая, в сущности, разница…»

Кроме того, днище корзины было разбито на шестнадцать квадратов поменьше, каждый из которых размером был примерно с обычную летательную корзину. Жерди, разделяющие сами квадраты, были толще соседних, да вдобавок соединялись попарно по вертикали, одна над другой, словно невысокие порожки.

В двух углах, а точнее, над двумя углами виднелись ладные навесы, вполне привычного вида — плетение и шкуры; в двух оставшихся углах такие же навесы как раз устанавливали.

В самом центре корзины выделялась плоская окружность, в отличие от прочих частей дна сплетенная из лучшей лозы, да вдобавок вымоченной в соке агавы — видно по необычному блеску.

— Для очага? — догадался логвит.

— Для очага, — улыбнулся ма Шойц, явно очень довольный своей задумкой.

В обычных корзинах никто и не думал устраивать очаг — они предназначались для не особенно долгих перелетов, в которых обходились без огня и готовки, немудреными дорожными запасами.

— Очаг уже закрепляют? — поинтересовался Ромеро. — Успеть бы!

— Зачем? — пожал плечами ма Шойц. — Вырубим наш, клановый…

Ромеро сразу посерьезнел.

Все верно. Лист умирает… Это очень хорошо, что главный очаг клана останется с людьми, даже когда они покинут Лист.

— Дрова сначала исполнят роль балласта, — принялся развивать мысль ма Шойц. — Постепенно будем их жечь, общий вес хоть немного, да уменьшится, горячий воздух будет подбадривать наусов наверху, а разогретые они выше взберутся.

— Ты молодец, Шойц, — впечатленно качнул головой логвит. — Я уж молчу о том, что детям не объяснишь, почему вместо супа солонина…

— Солонину как-нибудь переживем, — сквозь зубы процедил Кром. — И детям объясним в лучшем виде. А вот если кто мне объяснит — как здесь все разместятся, я того лично обниму и расцелую.

— Разместятся, — невозмутимо заявил мастер. — Я все подсчитал.

— А припасы учел? — хмуро поинтересовался Кром. — Они тоже место занимают.

— Учел, ясное дело. — Ма Шойц даже фыркнул. — За кого ты меня принимаешь, Кром? Часть подвесим снаружи корзины, по бортам. Часть внутри, заодно удобнее будет блюсти горизонталь. Чуть перекренится — переместил груз куда нужно и порядок! Людям, конечно, тесновато будет, спать придется вповалку, бок к боку, но, во-первых, так теплее, а во-вторых, не до жиру. Потерпим.

Логвит сердито покосился на старика Крома. Что-то он сегодня не в меру придирчив. Не с той ноги встал, что ли?

— А это что такое? — спросил Ромеро, указывая на узкий проем в борту, как раз напротив основной «двери». По обе стороны от проема в плетение были встроены вертикальные столбики с рогатинами по верху и парой перекрестий чуть пониже.

— А тут летателей принимать будем. И крылья чалить, снаружи, к борту. Внутри-то негде. Тут еще выдвижной пирсик будет, ствол на доски уже распустили, подсыхают как раз.

Ромеро со значением кивнул:

— Ты молодец, мастер! Многое предусмотрел!

— Надеюсь, что не многое, — вздохнув, произнес ма Шойц серьезно. — Надеюсь, что все.

Логвита разбудили под самое утро, когда сон особенно крепок и глубок.

— Что такое? — Ромеро вскинулся на ложе, ощутив резкую боль в локтевых суставах. Словно на непогоду.

Над ним склонился ло Туре, хворый молодой охотник, вторую неделю залечивающий рваную рану в боку. Старая певчая сова вцепилась — а когти у нее, как известно, будь-будь…

— Логвит! Мы у самой поверхности, — прошептал Туре. — Вот-вот сядем!

— Поверхности чего? — спросонья не сообразил логвит.

— Поверхности мира, — выдохнул ло Туре. — Под нами плоскогорье…

— Встаю, — выдохнул Ромеро, закашлялся и сел.

Через пару минут логвит и посыльный покинули полость и направились к лесу. Лист дрогнул, толкнулся в ноги, как раз когда они с ло Туре прошли полдороги от стойбища до кромок. Оба кубарем откатились с тропы в густые кусты на обочине. Из крон с шумом вспорхнули редкие птицы; факел выпал из руки Туре и сразу погас. Стало темно и жутко.

Второй толчок, послабее, и все затихло. Стало почти как всегда — только тропа теперь вела не по ровному, а ощутимо вверх. Лист упал и замер на поверхности мира не горизонтально, а задрав нос и опустив корму.

«Ах ты, — подумал логвит с досадой. — Не дотянул до рассвета…»

Еще он подумал, что в стойбище наверняка поднялась суматоха. И хорошо если только суматоха, а не паника. Мужчинам-то старейшины объяснили, чего следует ожидать и как надлежит себя вести, а вот женщинам и особенно детям такое объяснить трудно.

Ромеро прислушался — вроде бы криков не слыхать. Но до стойбища вообще далековато.

— Логвит! — послышался свистящий шепот. — Ты где? Ты цел?

— Цел, — проворчал Ромеро, оперся на руки (пр-ро-клятые суставы, опять напоминают о себе!) и, кряхтя, поднялся во весь рост. Негоже логвиту валяться головой в кустах, пусть этого никто и не видит, даже ло Туре.

Как только Туре вновь поджег факел, они продолжили путь к наблюдательному посту у разлома в полуосыпавшихся кромках — шли теперь чуть медленнее, чем раньше, потому что у Ромеро ныли не только локти, но и колени, да и идти приходилось словно бы вверх по склону. Но в конце концов дошли.

Ночь была, как назло, безлунная и темная. Сколько ни всматривался Ромеро во мрак за кромками, ничего рассмотреть так и не сумел. Потому, видно, дежурные и послали за ним так поздно. Потому и не поняли сразу, что высоту Лист потерял окончательно.

— Придется ждать рассвета. Туре, ты оставайся. Жгите факелы, а еще лучше разведите тут костер, да глядите за разломом в оба! Как бы не вскарабкался кто-нибудь.

— А кто тут может вскарабкаться? — недоуменно спросил ло Инч, старший из дежурных.

— Кто угодно, — буркнул логвит. — Например, крысы.

— Крысы?

— Да, оборотни. Они даже на поверхности живут.

Дежурные переглянулись и невольно потянулись к мечам при поясе.

«Эх, холера! — мрачно подумал логвит. — Крысиную стаю и десяток охотников не остановит. А тут всего трое! Поскорее бы рассвет…»

Как мог быстро он вернулся в стойбище. К счастью, никто не голосил и не плакал — наоборот, по периметру горело множество огней, а когда Ромеро приблизился, его тут же окликнули.

— Я это, я, — терпеливо отозвался он, выходя на освещенное место. — Ваш логвит Ромеро.

Здоровенный ло Эррик посторонился, пропуская лог-вита в щель между уцелевшим фрагментом ограды и наспех вонзенными в дряблое тело Листа, сырыми еще шестами. По правде говоря, этот импровизированный частокол предназначен был не натиск врага сдерживать, а, скорее, создавать иллюзию защищенности у женщин и детей. Иллюзию он создавал успешно.

— Старейшины где?

— У штабной, ждут тебя. — Ло Эррик повел головой в сторону центра стойбища. Логвит торопливо зашагал к штабной полости; там уже собралась более или менее организованная толпа. Организованная, потому что никто не метался и не вопил. Собирались семьями, соседскими группками; подростки пеклись о детворе, женщины — о самых маленьких. У всех имелась какая-нибудь поклажа — узлы, корзинки, бурдюки с питьем. Но все же толпа — Ромеро услышал раздраженный возглас Крома: