У дальней стены я разглядел высокий стеллаж, закрытый стеклянными дверцами. Между ручек висит внушительных размеров замок и будь я проклят, если там не хранятся самые важные книги и документы. Но где же ключ?

Поддавшись малодушному порыву, я сжал замок в руке и дёрнул, почти не прилагая усилий. Несколько звеньев цепи лопнули и упали на пол.

– Ну и что ты наделал? – Спросил я себя и с сожалением уставился на обломки замка.

Глупец! Теперь скрыть следы своего присутствия не удастся. Как только архивариус увидит этот бардак, он отправится к охране, а те, в свою очередь, с удовольствием расскажут ему о моём визите.

Начав творить глупости, остановиться бывает трудно.

Чувствуя себя мальчишкой, я снял цепь с ручек и забросил её на самый высокий стеллаж вместе с обломками замка. Вот так. Старику туда ни за что не достать, так что пусть считает, что сам забыл запереть шкаф. Гордость не позволит ему признаться начальству, что склероз окончательно доконал его и дело, возможно, замнут.

По крайней мере, я надеюсь на это.

Подрагивающими от волнения руками я открыл дверцы.

Всё здесь в беспорядке – книги свалены на полках, из-под них торчат листы бумаги, исписанные неразборчивым почерком. Огарки свечей, сточенные до основания карандаши, чернильница с засохшим содержимым…

Я провёл пальцами по пыльной полке и горько вздохнул – кто-то искал в этих книгах что-то важное и, судя по всему, довольно давно. Интересно, нашёл ли он ответ на свой вопрос? И найдётся ли ответ на мой?

Я взял несколько книг, оставленный моим предшественником карандаш, и отнёс всё это на самый дальний стол.

Где-то наверху трижды пробили часы. Усилием воли я оторвался от открытой книги и отложил в сторону лист пожелтевшей бумаги.

Направляясь сюда, я надеялся отыскать сведения о кровавой чуме, но был совершенно не готов узнать то, что изложил в своём многостраничном труде мужчина, столкнувшийся с «безжалостной хворью».

Автор предпочёл остаться неизвестным, а в тексте обращался к читателям не иначе как к «братьям».

Он начал писать книгу в 1772 году, сразу после того, как напуганный новостями о заживо погребённых людях герцог Мекленбургский ввёл обязательную отсрочку похорон. Умершего не разрешалось предавать земле трое суток на случай, если смерть констатировали ошибочно.

«В ту пору я помогал при строительстве аббатства. Архитектор и заказчик никак не могли договориться, мы месяцами не видели денег, а зимой потеряли четверых товарищей – они замёрзли во сне. С наступлением весны ситуация улучшилась, но работы не прибавилось, поэтому я начал подрабатывать могильщиком. Вскоре ко мне присоединились ещё трое мужчин. Служители церкви были добры к нам и позволили построить небольшой домик неподалёку от святой земли, чтобы мы могли там спать и согреваться по ночам. Думаю, прошло несколько недель, прежде чем мы заметили, что Карл болен – он стал раздражителен и груб, ночами стонал и ворочался, а днём вовсе отказывался выходить на улицу. Мы не могли работать за него, Грегор пытался поговорить с ним и образумить, настаивал на том, чтобы он обратился к доктору, но тщетно – несколько раз они даже дрались и, как ни странно, больной Карл укладывал беднягу Грегора на лопатки за считанные секунды.

Однажды утром я нашёл бездыханного Карла на полу, перекрестился и отправился за священником. Вернувшись, мы со стариком обнаружили живого и невредимого Карла, сидящего за столом. Я искренне обрадовался, потому что не желал ему зла. На следующий день заболел Грегор.

Те же симптомы – раздражение, светобоязнь и потливость. Не выдержав, мы с Виктором и Леоном вызвали доктора. Явившись, седовласый шарлатан обследовал наших товарищей и сказал, что у них болезнь лёгких и жить им осталось недолго.

Они умерли в одну ночь – Грегор сдался болезни намного быстрее.

Готовя тела к погребению, я заметил странные точки на их посеревшей коже. Тогда мне показалось, что это укусы насекомых и я не предал этому значения.

На третий день после похорон мы проснулись от странного звука, напоминавшего жужжание сотен насекомых. Леон кинулся к окну, но было слишком поздно – в дом ворвалось облако отвратительных жирных мух. Они облепили беднягу словно вторая кожа, я не сумел их согнать, а Виктор сбежал, бросив нас погибать.

Леон упал замертво, а я сумел выбраться через окно и кинулся к церкви. По пути споткнулся о тело Виктора – он лежал, уставившись в небо невидящими глазами, всё его лицо было покрыто алыми нарывами, из которых сочилась кровь.

Утром мы с монахами похоронили моих друзей, я своими руками забивал гвозди в крышки их гробов, а потом напился, опустошённый случившимся кошмаром.

Возвращаясь из паба, я увидел их у двери нашего дома. Леон, Грегор, Виктор и даже Карл – они ждали меня. Их лица светились в сумраке, а глаза горели адским пламенем. Грегор поманил меня к себе. Я закричал и в ту же секунду их тела распались обратились в рой насекомых, и они взмыли в воздух плотным жужжащим облаком».

За последние четыре часа я успел бегло ознакомиться с большей частью книги. Через три года после смерти товарищей, неизвестный автор встретил Охотника, который предложил ему работу и объяснил, что он вовсе не сошёл с ума.

Именно он рассказал о «кровавой чуме», которую переносят существа, ошибочно принимаемые за мух.

«…их тела способны распадаться на части, а затем собираться в единое целое. Нет твари хитрее, чем кровопийца – он сохраняет разум и сеет зло во славу Дьявола».

Не сдержавшись, я фыркнул – средневековые глупости. Нет ни Бога, ни Дьявола, а существование разного рода «чудесных существ» просто факт, с которым нужно смириться. Это первое, чему меня научил наставник.

На одной из страниц я нашёл упоминание зеркал. Как оказалось, они не отражают лиц проклятых, поскольку в них есть серебро, губительное для кровопийц.

Слово «вампир» появилось в тексте намного позже, после того как автор описал вспышку жалоб на нападения вампиров в 1721 году в Восточной Пруссии. Об этом он узнал от старика, которого встретил, путешествуя по Европе.

Во Франции автор ознакомился с «Трактатом о явлении духов и о вампирах или призраках», принадлежавшем перу некоего Антуана Огюстена Кальме. Аббат не подтверждал существование вампиров, но и не отрицал его.

«Чтобы убить кровопийцу нужно вонзить ему в грудь деревянный кол, но лучшим способом считается сожжение тела. Отсечение головы может быть неэффективным, особенно когда дело касается долгожителей. Живут проклятые сотни лет – они не стареют, не страдают человеческими болезнями и ничего не чувствуют. Встретив вампира, нужно узнать, где он спит, пробраться туда на рассвете и расправиться с ним».

Перспектива жить вечно всегда меня привлекала, цинично подумал я и тут же себя одёрнул.

Часы ударили четыре раза.

Я выпрямился и устало потёр переносицу. Всё, что описал неизвестный Охотник, я так или иначе знал. Даже о традиции подрезать мертвецам сухожилия и класть их в могилу лицом вниз. Многие главы показались мне выдумками и тёмными суевериями, но теперь я точно уверен в том, что зараза, превращающая человека в живого мертвеца, передаётся даже через укусы кровавых мух. Именно так я и заразился.

Единственным способом избавиться от проклятия охотник назвал смерть. Я криво усмехнулся.

«Тебе придётся есть», – услужливо напомнил мерзкий голос.

Возвращая книгу на место, я посмотрел на своё отражение в стеклянных дверцах.

Ничего не изменилось. Это всё ещё я – тот, кто называет себя Арчи Аддамсом. И я не чувствую в себе адского пламени или желания вырезать целый город, чтобы угодить Дьяволу.

Мне просто не повезло, я оказался не в том месте не в то время. Неужели это делает меня чудовищем?