Когда через полчаса показались амбар и загон, я пришпорила Крепышку, так как дорога расширилась, и я могла добраться до ворот первой. Используя посох, я зацепила защелку и проехала внутрь, в то время как Брукс гнал овец за мной. Выйдя за ворота, я заперла их на щеколду.
— Достаточно, Брукс. — Брукс, который был в положении надзирателя за овцами, взглянул на меня, а потом отключился от них, чтобы попить водички из миски.
К тому времени, как животных загнали и привели в порядок, уже сгустились сумерки, и самый яркий свет исходил из окна кухни. Было слишком темно для грифонов, больших или малых, но я знала, что это не значит, что в лесу не было других хищников. Я крепко сжала посох и поспешила из амбара к дому, дрожа без одеяла, которое защищало меня от вечернего холода.
Кухонная дверь скрипнула, когда я открыла ее, и мама подняла взгляд от котла на огне.
— Тайрин. — Она тепло улыбнулась и положила деревянную ложку, которой помешивала, чтобы подойти и обнять меня. Она была теплой и пахла щелоком и хлебом. Ее обычный пучок из волос ослаб за день. Она отодвинулась от меня, положив руки мне на плечи, ее добрые, серо-зеленые глаза, на которых мы с братом выросли, изучали мое лицо.
— Как вахта? Нет, подожди. Что-то случилось? — Ее брови мягко сошлись на переносице, когда она прижала теплую грубую руку к моей щеке.
Я печально улыбнулась.
— Я только вошла!
— Твоя мать умеет вынюхивать неприятности. Вот почему я женился на ней. — Мой отец говорил из-за нашего маленького круглого стола, где он сидел рядом с Майклом. Оба сидели с кружкой эля и миской тушеного мяса, но, похоже, еще не приступили к еде.
Мать отпустила меня и вернулась к очагу.
— Ну, что бы я была за мать, если бы с первого взгляда не поняла, что что-то не так? — Она положила мне в деревянную миску порцию тушеного мяса. Я держалась за нее даже после того, как заняла свое место слева от Майкла, позволяя теплу чаши просочиться в мои обветренные пальцы.
— Ну, думаю, с тобой было бы намного легче жить, — пошутил Майкл, и я улыбнулась ему.
Она пропустила это мимо ушей и прервала свои вопросы, чтобы закончить ужин. Принесла еду, тарелку хлеба, кусок масла и нож. Мы втроем жадно схватили по куску и намазали их маслом. Затем она принесла со стола кувшин эля и кружку для нас с ней. Я налила ей, пока она оглядывалась, словно желая убедиться, что ничего не забыла. Наконец, явно решив, что за столом все в порядке, она заняла свое место справа от отца и снова посмотрела на меня.
— Ну и что?
— Майкл сказал тебе, что Гленн был на поле на этой неделе? — спросила я.
Отец оторвал взгляд от ложки, которая была на полпути ко рту; его глаза встретились с моими. Он был высоким худощавым мужчиной с темно-серыми глазами, которые почти ничего не упускали. Там, где моя мать была мягкой, он был угловатым, со светлыми волосами, которые стриг слишком коротко для обычных кос, которые носили в нашей части гор. Прошлой зимой он отрастил волосы, но летом брился наголо, и они еще не успели отрасти.
— Да, он упоминал, что Гленн болтает без умолку.
— Гленн встретил меня сегодня по дороге домой. Он мчался во весь опор по главной дороге. Он сказал, что шел в поле предупредить меня… у него есть отметины, по его словам, на западной границе.
Майкл прикусил губу, и я посмотрела на него. Он исподтишка поглядывал на отца, и я готова была поспорить на приличную монету, он надеялся, что отец не думает, будто он проглядел что-то столь важное, как метка грифона.
— Отлично, — только и сказал тот и отправил в рот еще один кусок моркови с картошкой. Я сделала то же самое, жуя жирный кусок говядины, пока отец обдумывал эту новость.
— Утром нам нужно будет тщательно осмотреть нашу землю. Это значит, что ты встаешь на рассвете со мной и Майклом.
Я подавила стон при мысли о пробуждении на рассвете два дня подряд. Это только разозлит его. И было важно, не раздражать отца.
— Гленн не сказал, он ничего не потерял? — спросила мама, хватая второй кусок хлеба и намазывая его маслом.
Я обмакнула свой хлеб в тушеное мясо и помолчала, прежде чем откусить.
— Я спросила, и он пока ничего не сказал, но ты знаешь, Гленн в абсолютной панике.
Мать кивнула. Она закончила жевать и проглотила еще ложку, прежде чем обратиться к отцу.
— Ты должен спросить, позволит ли он тебе проверить отметки… — Майкл фыркнул, и она бросила на него кислый взгляд. — Не потому, что я ему не верю. Просто у Гленна есть привычка…
— У него привычка слетать с катушек из-за пустяков. Помнишь, два года назад, Винни? — Я наклонила голову, чтобы скрыть веселье, направленное как на прозвище моего отца для матери, так и на его удар по Гленну.
— Рейнард. — Мама умела делать такие вещи, когда поджимала губы и поднимала брови так высоко, что они почти касались линии волос.
— Ты видела следы, Винни, — настаивал он, откусывая кусок тушеного мяса. — Скорее всего, их сделал малый грифон или бродячая кошка.
Губы матери растянулись в кривой улыбке.
— Слышал бы ты Глэдис у колодца в наши дни.
— Она все еще сплетничает? — спросила я.
— Напротив! Она так счастлива теперь, когда она с Робертом, что ей не о ком говорить. Я потеряла свой самый надежный источник информации, когда она снова вышла замуж!
— Если это можно назвать источником, — пробормотал Майкл.
— Эй, мне нравится Глэдис. — Я легонько пнула его под столом. — Может, она и сплетница, но, по крайней мере, у нее хватило ума оставить Гленна.
— Да, после того, как она родила ему двух сыновей и дочь, — возразил Майкл. — Если она была так несчастна, ей следовало уйти, вместо того чтобы тратить свое и его время.
— Они все уже выросли больше чем наполовину, — заметила я. — Она подождала, пока они закончат учебу.
— Именно. — Отец сказал это сурово, полез в карман сбруи и достал банку табака и богато украшенную трубку с длинным чубуком. Чашечка трубки была украшена резьбой в виде пяти лепестков и вьющихся лиан, очень похожих на мою сбрую. — Заботиться о своей семье. Ты берешь на себя обязательства и выполняешь их, как можешь. — С этими словами он набил трубку.
Мать положила руку ему на колено. Он удивленно оторвался от своего занятия, но, увидев ее взгляд, улыбнулся в ответ. Смутившись, я залпом выпила эль, используя кружку, чтобы не видеть, как они строят друг другу глазки. Я заметила, что Майкл делает то же самое, и когда он увидел меня, то скосил глаза и перестал пить, чтобы высунуть язык.
Когда обед закончился, отец отнес часть объедков Бруксу и остальным собакам. Мы с Майклом вынесли посуду к насосу с парой тряпок и мылом, а мама занялась уборкой дома перед тем, как лечь спать. Мы с Майклом разговаривали, пока мыли, пытаясь отвлечься от холодной воды, льющейся из насоса.
— Ты же знаешь, разговоры о том, что семья должна держаться друг друга — чушь собачья. Глэдис не осталась, — сказал он мне. В его голосе звучало разочарование.
— Ну, нет, но она оставалась столько, сколько ей было нужно, чтобы убедиться, что с семьей все будет в порядке. К тому же, она все еще заботится о своих детях, и, как сказала мама, она счастлива теперь, когда они с Гленном разошлись. Так, наверное, лучше для них.
Майкл фыркнул.
— Ты можешь оправдать что угодно, если подумаешь об этом правильно.
— Терпеть не могу, когда спускаются грифоны, — сказала я ему, пытаясь сменить тему разговора и усердно скребя хлебную доску. — Дорога так густо обсажена деревьями, что куда бы я ни пошла днем, можно подкрасться ко мне, и я этого не замечу.
— Брукс должен знать. И Крепышка тоже, — напомнил он, не поднимая глаз.
Я закатила глаза.
— Хорошо, они предупреждают меня. А что потом? Я должна драться с грифоном?
Это его рассмешило.
— Хотел бы я посмотреть. Ты бьешь одного из этих огромных зверей своим посохом… или пытаешься попасть ему в глаз своей маленькой рогаткой!
— Эй! Ты не намного лучше. Это еще одна вещь, о которой я беспокоюсь. Ты, отец, мать и я… мы все живем сами по себе, спасаем животных. Если бы что-то случилось с тобой сегодня утром, пока я была в городе, я бы не узнала об этом раньше, чем через несколько часов. — У меня перехватило горло, и от этой мысли я перестала мыть посуду.
