«Не задерживайтесь, госпожа».

В голове пульсировал голос Астер, и я даже засомневалась, уж не будет ли он теперь преследовать меня вечно. Я приподнялась, опершись на одну руку, и отпила из фляги. Рейф сразу же ощутил мое движение: его рука потянулась ко мне, а тело придвинулось ближе. И я нашла утешение в этом его прикосновении. Казалось, он больше никогда не позволит чему-либо встать между нами.

Свен храпел. Оррин лежал на боку с широко открытым ртом, из уголка которого стекала тонкая струйка слюны, а Тавиш свернулся в клубок, натянув одеяло на голову, – из-под него выглядывала лишь одна прядка его густых черных волос. Все они были спокойны, наслаждаясь заслуженным отдыхом, пока тела их исцелялись от ран.

И я тоже уже было начала укладываться обратно на свою подстилку, когда вдруг меня снова охватил этот холод – и на этот раз намного сильнее. Он сдавливал грудь, мешал дышать. Тени сгустились еще больше; словно гадюка, готовящаяся к удару, в меня просочился страх. Я ждала. Я знала, было что-то…

«Не задерживайтесь, госпожа, иначе они все умрут».

Задыхаясь, я села прямо.

– Что, не спится? – спросил Джеб.

Я неверяще уставилась на него, в моих глазах вовсю плескался страх.

Он зевнул.

– Солнце встанет только через час или около того, – сказал он. – Попробуй отдохнуть еще немного.

– Нам нужно уходить, – произнесла я. – Сейчас же.

Джеб жестом попросил меня быть потише.

– Ш-ш-ш. Остальные же спят. И нам совсем не нужно…

– Подъем! – закричала я. – Давайте! Мы уходим!

Найти ее. И без нее не возвращайтесь. Живой или мертвой, мне все равно. Убить всех на своем пути. Но ее – вернуть.

Мои мысли занимало лишь то, что, вполне возможно, могло оказаться последними словами Комизара. Ему нужна была ее голова. Как доказательство. Как способ раз и навсегда подавить беспорядки. Потому что беспорядочной резни ликующих кланов на площади ему было недостаточно.

Я оглянулся на хрупкий пеший мостик, по которому мы только что провели наших лошадей.

– Давай я, – сказал я Гризу, отбирая у него топор.

Он, конечно, начал протестовать, но вскоре убедился, что это бесполезно. Поднять левую руку, не бледнея как полотно, он не мог. То, на что у него ушла бы всего дюжина взмахов, когда он не был ранен, у меня отняло в два с лишним раза больше времени, но в конце концов все колья были вынуты, и, зазвенев, цепи упали в воду. Я убрал топор и помог Гризу забраться на лошадь. Все вокруг занесло снегом, и у нас не было никаких признаков тропы; все, на что мы могли опираться, – лишь догадки Гриза и смутные воспоминания.

Я поплотнее закутался в плащ. Обманщики, все они. Я должен был догадаться, что наместник Обраун – ее соучастник. Слишком уж легко он сдался во время заседания Совета. Он знал: ему не нужно будет платить никакую десятину. А принц – проклятый лжец, он оказался кронпринцем! Мои руки в перчатках стиснули поводья намного крепче, чем это требовалось. Теперь-то все сходилось. Каждая мелочь, начиная с самого начала. Он был обученным бойцом, как я и подозревал, причем, возможно, прошедшим самую лучшую подготовку, которую только мог предложить Дальбрек. А когда Гриз признался мне, что все это время он знал, кем Рейф являлся на самом деле, мне захотелось убить и его – за вероломство. Но Гриз напомнил мне о моем собственном предательстве. И с этим поспорить я уже не мог. Я отступился от своей клятвы еще несколько месяцев назад в Терравине, когда не перерезал ей горло, пока она мирно спала в своем коттедже.

Вернуть.

За то, что она сделала, Комизар так или иначе увидит ее мертвой. За то, что сделали они все. Однако, я знаю, он предпочел бы вернуть ее живой – чтобы прилюдно заставить страдать за свое предательство самым ужасным образом.

Найти ее.

И с последним моим венданским вздохом я собирался сделать именно это.

Мы проснулись, встревоженные ее криком. Вскочили на ноги, выхватили мечи, оглядываясь в поисках неминуемой опасности.

Джеб уверял, что это была ложная тревога и все в порядке, но каким-то образом Лия сумела сама подняться на ноги; ее глаза были дикими и молили срочно уходить. Я с облегчением выдохнул сквозь сжатые зубы и опустил меч. Видимо, ей приснился плохой сон. Я шагнул к ней.

– Лия, это был всего лишь кошмар. Давай я помогу тебе лечь.

Однако она решительно отступила назад, на лице ее блестел пот, а рука вытянулась, чтобы удержать меня на расстоянии.

– Нет! Собирайся. Мы выдвигаемся сегодня же утром.

– Да ты посмотри на себя, – принялся уговаривать ее я. – Ты шатаешься, словно пьяная. Ты не в состоянии куда-либо ехать.

– Я в состоянии, и я еду.

– А куда вы так спешите, ваше высочество? – поинтересовался Свен.

Она перевела взгляд на мой отряд. Все оставались на своих местах; никто никуда не собирался, даже невзирая на ее безрассудные требования. Неужели у нее опять началась лихорадка?

Ее лицо сразу погрустнело.

– Пожалуйста, Рейф, ты должен мне верить, когда я так говорю.

И тогда я понял, что она имеет в виду. Она говорила о своем даре, но я все еще колебался. Я мало что знал о нем и еще меньше понимал, как он работает. А чему я должен был доверять больше: своему опыту и солдатской выучке или какому-то дару, который даже она не могла толком объяснить?

– Что ты увидела? – спросил я.

– Я не увидела. Я услышала – голос Астер, велевший мне поторопиться.

– А разве она не говорила тебе это по меньшей мере дюжину раз?

– Много больше, – ответила она, и ее взгляд остался непоколебим.

Значит, вся эта спешка из-за призыва «поторопиться»?

С тех пор как я заключил ее в объятия там, на берегу реки, я постоянно оглядывался через плечо в ожидании опасности. Я знал, мне не кажется, она существует. Однако эту неуверенность приходилось соизмерять с необходимостью исцеления.

Я отвернулся, собираясь с мыслями. Я не был уверен, что принимаю правильное решение сейчас, но тем не менее все равно обратился к своим людям:

– Собираемся.

Город был полностью задрапирован черным, выделялись только вдовы. На них были их белые шелковые платки, знак траура, который всего несколько месяцев назад носила и я. Последние дни для Сивики обернулись настоящим кошмаром, впрочем, как и для меня. Морриган потерял не только целый взвод молодых солдат, включая самого кронпринца, но и свою Первую дочь, принцессу Арабеллу, которую теперь клеймили самой гнусной из предательниц и обвиняли в смерти собственного брата. В тавернах ходили отвратительные сплетни, будто худшая из версий так и не была обнародована – что Лия собственноручно вонзила меч в грудь Вальтера.

Король недужил. Люд шептался, что он болен душой, не телом. Вальтер был его гордостью, но Лия – как бы они ни враждовали и как бы она ни раздражала его – всегда утверждала, что она больше дочь своего отца, нежели матери. Вот ее предательство-то его и подкосило.

А как она поступила со мной?

Я ведь так и не решилась объясниться с Микаэлем. Нет, вместо этого последние несколько дней я тщательно перебирала в памяти все наши разговоры с ним, слово за словом, словно это были речные камешки, и я искала тот самый, который сиял бы правдой.