Рейф ненадолго прикрыл глаза, на него снова навалилась усталость. Теперь он был королем и не должен был ничего объяснять, но в первую очередь он все же оставался солдатом, преданным своим товарищам.

– Капитан сможет ответить на некоторые из твоих вопросов. Но сначала нам нужно…

– Разумеется, – прервал незнакомец, осознав свою ошибку. Он повернулся к солдату, стоявшему рядом: – Нашему королю и его офицерам необходимы ванны и свежая одежда. И подготовленные покои! И… – Его взгляд упал на меня, быть может, впервые обратив внимание на то, что я женщина. – И… – Он неуверенно замялся.

– Полковник Бодин, – вмешался Рейф, – она и была причиной моего отсутствия. – Он оглядел собравшихся, обращаясь теперь не только к полковнику, но и к остальным. – Важной причиной, – добавил он с ноткой суровости. Он вытянул руку в мою сторону. – Позвольте представить вам принцессу Арабеллу, Первую дочь дома Морриган.

Все взгляды обратились на меня, и я почувствовала себя голой, словно очищенная виноградина. Несколько юных солдат подавили смех, но затем все внезапно поняли, что Рейф говорит серьезно. Улыбки исчезли. Капитан Эйзия вытаращился на меня во все глаза, и лицо его раскраснелось, вероятно при воспоминании о каждом бранном слове, сказанным им в адрес Морригана.

Уголок рта полковника Бодина неловко дернулся.

– Она… ваша пленница?

Учитывая обстоятельства, нынешнюю вражду между нашими королевствами и мой жалкий вид, такой вывод был вполне закономерен.

Оррин фыркнул. Свен кашлянул.

– Нет, полковник, – ответил Рейф. – Принцесса Арабелла – ваша будущая королева.

Гриз издал низкий рык; Рейф только что узурпировал его заявление. Как только Гриз поднял мою руку перед кланами в Санктуме, для него я стала королевой одного единственного королевства.

Я бросила на него суровый взгляд, и Гриз схватился за бок, поморщившись так, словно это и стало причиной его несвоевременного проявления недовольства. Однако оно потонуло в последовавшей за этим тишине. Взгляды людей буквально душили.

Казалось, сейчас быть венданцем в стенах этого форпоста было гораздо предпочтительнее, чем дерзкой принцессой, бросившей своего драгоценного жениха-принца у алтаря.

Я расправила плечи и подняла подбородок выше, пусть это и обнажило еще несколько колец грязи на моей шее. Мне вдруг стало больно от всех этих попыток, больно за то, что я всегда оставалась не при делах, больно, что, когда Паулина, Берди и Гвинет были рядом и обнимали меня, тесно прижимаясь друг к другу, я была непобедима. Меня захлестнула тоска по сотне утерянных и ушедших вещей, которые я уже не смогу вернуть, включая Астер, которая беззаветно верила в меня. И эта боль была настолько глубокой, что мне внезапно захотелось пролить кровь наземь и исчезнуть.

Но моя пытка все никак не прекращалась. А потому я выпрямила спину и по-королевски выдвинула челюсть. Мой голос стал твердым и уверенным; я будто слышала, как это говорит моя мать, хотя шевелились мои собственные губы.

– Уверена, у вас всех накопилось немало вопросов, на которые, я надеюсь, мы сможем ответить позже, когда приведем себя в порядок.

Оттолкнув полковника в сторону, вперед сразу же шагнула худая белокожая женщина с выразительными скулами. Ее волосы цвета воронова крыла были тронуты серебром и стянуты в неумолимо тугой пучок.

– Покои для ее высочества тоже будут подготовлены, – подчеркнуто обратилась она к Рейфу. – А пока она может отдохнуть в моих, где мы с другими девушками займемся ее нуждами.

Женщина посмотрела на меня исподлобья, и ее тонкие губы сжались в линию.

Уходить с ней мне совсем не хотелось. Скорее я предпочла бы привести себя в порядок в солдатских казармах и одолжить там еще одну пару штанов, однако Рейф поблагодарил ее, и меня выпроводили взмахом руки.

Уходя, я услышала, как Рейф приказал удвоить число часовых у ворот и сократить смены на сторожевых башнях, чтобы солдаты там все время находились начеку. Он не назвал причин, но я знала, чего он опасался, – что где-то там, за стенами, все еще могли скрываться рахтаны. После стольких недель, проведенных в напряжении, меня мучил вопрос, сможем ли мы теперь хоть когда-нибудь перестать оглядываться. Сможем ли мы снова обрести мир?

Окружающие нарочито старались держаться подальше от меня и не прикасаться. Интересно, то было из-за моей грязной наружности или все же из-за моего положения? В ответе на этот вопрос я не была уверена, но, когда я последовала за этой тоненькой угловатой женщиной, толпа широко расступилась, предоставляя мне простор. Она представилась мне как мадам Рэтбоун. Я было оглянулась через плечо, однако люди уже снова сгрудились вокруг Рейфа, и он исчез из поля моего зрения.

Пока я ожидала, когда мне наберут ванну, мне предложили присесть на табурет в гостиной мадам Рэтбоун. Две другие дамы, представившиеся как Вила и Аделина, удалились в свои собственные покои, откуда вскоре начали возвращаться с разнообразной одеждой, пытаясь подобрать что-нибудь подходящее для меня. Стояла неловкая тишина, они шаркали вокруг меня, раскладывая на стульях и столах различные предметы гардероба, оценивая их по размеру на глаз, но не поднося ко мне. Это потребовало бы еще большего сближения, а я все еще была невыразимо грязной. Их взгляды были слишком настороженны, а я слишком устала, чтобы пытаться завязать какую-либо светскую беседу.

Сама же мадам Рэтбоун сидела напротив меня на широком мягком диване. И не сводила с меня глаз.

– На вас кровь, – наконец произнесла она.

– Клянусь богами, да она вся в крови! – огрызнулась Аделина.

Вила, которая, вероятно, была всего на несколько лет старше меня, вслух поинтересовалась:

– Что, черт возьми, они могли там с ней делать?

Я опустила взгляд на свои руки и заляпанную красным грудь, затем потрогала лицо и ощутила на пальцах хрустящую шершавость засохшей крови. Венданской крови. Я прикрыла глаза. Все, о чем я могла сейчас думать, была Астер. Мне представлялось, что вся эта кровь принадлежала ей.

– Ты ранена, дитя?

Я подняла глаза на мадам Рэтбоун. В ее голосе прозвучала нежность, которая застала меня врасплох, и в моем горле поднялся болезненный комок.

– Да, но уже давно. Это не моя кровь.

Три женщины обменялись взглядами, и мадам Рэтбоун процедила длинную цепочку горячих проклятий. От ее глаз не укрылось и то, как слегка отвисла моя челюсть, и ее брови поднялись.

– Разумеется, путешествуя с солдатами, ты слышала и нечто похуже.

Вообще-то нет. Не совсем. Я не слышала подобных слов с тех времен, как играла в карты в дальних комнатушках таверн со своими братьями.

Мадам Рэтбоун сморщила нос.

– Давай-ка снимем с тебя все это, – сказала она. – Ванна уже должна быть готова.

Она провела меня в смежное помещение – по-видимому, офицерское жилище, небольшое и квадратное: гостиная, спальня и чулан для ухода за собой. Стены здесь были отделаны гладкой белой штукатуркой и украшены изящными гобеленами. Солдат поставил последнее ведро для ополаскивания с валящим из него паром рядом с медной ванной и быстро вышел через другую дверь. Мадам Рэтбоун сразу же опустила за ним засов.

– Помочь тебе принять ванну или лучше оставить в уединении? Как будет лучше?

Сама не зная, чего хочу, я уставилась на нее во все глаза.

– Тогда мы останемся, – решила она.

Я заплакала. Я не могла этого объяснить. Это была вовсе не я. Но теперь я стала другой. Той, которой никогда не была прежде. По моему лицу медленно катились слезы, пока с меня сдирали одежду, когда развязывали шнурки на моих ботинках и снимали их с моих ног, пока мыли губкой мою шею и волосы. Все до последней капли крови на моей коже было смыто в воду.

«Ты измучена. Вот и все», – сказала себе я. Но это было подобно крови из вскрытой артерии, которая отказывалась сворачиваться. Даже когда я закрывала глаза, пытаясь остановить этот поток, соленая жидкость медленной струйкой просачивалась сквозь мои веки, находила уголок рта, а затем растекалась по губам.