Удобное объяснение для тех, кто хорошо вооружен и способен дать отпор. Риган как-то рассказывал о лагерях, где отдыхал их патруль, но в моем воображении они рисовались временным пристанищем с шаткими палатками на истоптанном поле, где теснятся солдаты, спасаясь от дождя и ветра. Может, и наши лагеря основательнее, чем я предполагала?

По пути я расспрашивала торговцев, где остановились кочевники, но не находила тех, кто был мне нужен. Наконец, обратившись к старику, украшавшему заклёпками кожаную уздечку, уточнила: «Я ищу племя Дихары».

Он оторвался от работы и показал резцом вдоль стены.

— Там, в самом конце.

Моё сердце радостно подпрыгнуло, но только на миг, уж больно мрачным стало его потемневшее морщинистое лицо. Я бросилась вперёд. Вила, Аделина и солдаты едва поспевали за мной.

Вскоре я поняла, почему старик так помрачнел. Лагерь прятался под сосновыми ветвями, но ни одну из них не украшал колокольчик. Ни разноцветных лент, ни трепещущих на ветру медных дисков — голые ветки. Дымящегося в центре чайника тоже не было. И ни одного шатра — только три обгоревшие кибитки-карвачи.

Рина сидела на бревне у костра с одной из молодых матерей. Неподалеку Тевио ковырялся в грязи острой палочкой. Позади кибитки, скорее чёрной, чем пурпурной, мужчина с младенцем, примотанным к поясу, ухаживал за лошадьми. Кочевники выглядели понуро.

Я повернулась к стражникам и попросила их не приближаться:

— Пожалуйста. Там что-то случилось.

Оглядевшись, они неохотно согласились постоять в стороне. Аделина с Вилой остановились перед ними в качестве своеобразного заслона.

С колотящимся сердцем я подошла к костру.

— Рина?

Просияв, она вскочила навстречу и прижала меня к своей полной груди так крепко, словно и не собиралась выпускать. Затем, чуть отстранившись, снова взглянула мне в лицо. Глаза ее блестели.

— Chemi monsé Lia! Oue vifar!

— Да, я жива. Но что здесь случилось? — я не сводила глаз с обугленного фургона.

К тому времени возле нас собралось ещё несколько человек, включая Тевио, который то и дело тянул меня за юбку. Рина подвела меня к огню, усадила на бревно и начала рассказывать.

К ним в лагерь явились всадники, венданцы. Таких она раньше никогда не видела. Дихара вышла навстречу, но они разговаривать не стали. Показали маленький нож. Сказали, что помощь врагам Венды не должна остаться безнаказанной. Убили половину лошадей, подожгли палатки, фургоны и ушли. Рина с остальными, похватав одеяла и всё, что под руку попало, пытались сбить пламя, но карвачи сгорели в мгновение ока. Спасти удалось лишь три.

Когда я услышала про маленький нож, во рту появился тошнотворный солоноватый привкус. Нож Натии! К концу рассказа я едва сдерживала ярость. Для Комизара одной смерти мало. С каким удовольствием я убила бы его снова! В гневе я всадила кулак в деревянную стену карвачи.

— Aida monsé, neu, neu, neu. Нельзя с собой так, — Рина оттащила меня от карвачи. Осмотрев руку в поисках заноз, завернула её в свой шарф. — Ничего, переживем. Дихара сказала, всякое случается. Тут уж ничего не поделаешь.

— Дихара? Где она? Что с ней?

В глазах Рины появилось то же мрачное выражение, что и у того старика.

Меня словно под коленки ударили, я покачала головой:

— Нет, только не это!

— Она жива, — в тот же миг успокоила меня Рина, — но жить ей, наверное, осталось недолго. Она и так стара, а когда тушили пожар, сердце не выдержало. Пока оно бьется, но слабо. С заставы лекарь приходил, да благословят его боги, но и он ничего не смог сделать.

— Где же она?

Внутри карвачи царил полумрак, лишь тонкое голубое пламя мерцало в чаше сладко пахнущего жира, отгоняя дух смерти. Я внесла ведро теплой воды с пряными листьями.

Она лежала, опираясь на подушки, в глубине кибитки. Легкая, как перышко, как серая зола, которую вот-вот сдует ветерком. Наблюдая за нами, по углам пряталась смерть. Выжидала. Казалось, к миру живых Дихару привязывают лишь длинные серебристые косы. Придвинув табуретку, я поставила ведро. Дихара открыла глаза.

«Вы же слышали, что она сказала. Дайте девушке козьего сыра».

При воспоминании о первых услышанных от неё словах у меня перехватило дыхание. «Вы же слышали, что она сказала».

Дихара была одной из немногих, кто и впрямь меня слышал.

— Тебе нехорошо. — Я промокнула ей лоб тряпицей, смоченной в ведре с водой.

Выцветшими глазами она изучала моё лицо.

— Ты проделала долгий путь, а сколько ещё впереди… — Её дыхание сбилось, она медленно моргнула. — Далеко, далеко…

— Я держусь только благодаря той силе, которой ты меня наделила.

— Нет, — прошептала Дихара, — она всегда была в тебе… глубоко.

Её веки опустились, словно устав от собственного веса.

Я прополоскала тряпицу и отерла ей шею; изящные складки отмечали годы, прожитые на этой земле. Тонкие морщины на лице сложились в искусно вычерченную карту, древнюю, но пока не устаревшую. Мир пока нуждается в Дихаре, ей нельзя ещё уходить.

Иссохшая рука тихо легла поверх моей, холодная и невесомая, как бумага.

— Малышка Натия… поговори с ней, — произнесла больная, не открывая глаз. — Не позволяй ей винить себя. Она всё сделала правильно. Правда описала круг и заключила её в свои объятия.

Зажмурившись, я поднесла к губам её тонкую, почти прозрачную руку. Кивнула, сглатывая горький комок.

— Довольно. — Дихара отняла руку. — Меня чуть волки не съели. Я тебе рассказывала? Эристл услышала, как я кричу в лесу. А когда небеса тряслись от грома, она научила меня укрываться… — Глаза Дихары открылись. Зрачки плавали в серых кругах, словно две чёрные луны. Она слабо покачала головой: — Нет, это моя история, не твоя. Твоя впереди. Иди своей дорогой.

— Дихара, почему я?

— У тебя есть уже ответ на этот вопрос. Кто-то же должен, так почему не ты?

Точно такие же слова сказала мне Венда. По спине прокатились холодные мурашки. «Этот мир, он вдыхает тебя… знает тебя, а потом снова тебя выдыхает, делится тобою».

Глаза Дихары медленно закрылись, язык вернулся к родному наречию. Еле слышный голос дрогнул, как пламя свечи:

— Jei zinterr … jei trévitoria.

Будь смелой. Побеждай.

Казалось, и то, и другое мне не по силам. Я поднялась на ноги. Пора уходить.

Глава двадцать четвёртая

Рейф

— Ты ничего не ешь. — Свен постучал по столу рядом с моей тарелкой. — Полковник огорчится.

— Я таких бизоньих отбивных в жизни не пробовал, — влез Оррин, слизывая подливу с кости. — Только Бодену не говорите. Я заявил, что мои вкуснее.

Тавиш молча сверлил меня взглядом, откинувшись в кресле и закинув ноги на стол. Каблуки его сапог царапали начищенное дерево.

Мы перебрались в кабинет Бодена, а остальные офицеры обедали в зале заседаний.

— Да ты не волнуйся, парень. — Свен встал и подошёл к окну. — Всё утрясётся, на тебя просто много навалилось.

— «Парень?» — оторопел Тавиш. — Он у нас теперь король, чёрт возьми!

— Пусть тогда меня разжалует.

— Меня не только придворные дела заботят. — Я отодвинул тарелку. — Лия повздорила с Хейгом.

— И что? — прыснул Свен. — Кто не вздорит с Хейгом? Забудь, и всё.

— Ну а другие офицеры? — спросил я. — Как она им, по-вашему?

— Грехи Морриган на неё никто не вешает, — буркнул Тавиш. — Бельмонт, Армистед и Ация вообще обмякли, как щенки, когда её увидали.

Свен прищурился, высматривая что-то в окне.

— Тебя только это волнует? Что о ней подумали?

— Отнюдь нет. Её взгляд там на веранде…. он не уступал красноречием словам. На пути сюда я увиливал от разговора, сначала надо было добраться до заставы. Теперь мы здесь, и уходить от вопросов труднее.

— Я подался вперёд, потирая виски. — Меня ещё кое-что волнует… Лия хочет домой.

Свен оглянулся на меня.