Должно случаться.

Пытаться помочь Гризу спуститься с лошади было все равно что пытаться повалить медведя на землю.

– Убери от меня свои лапы! – рычал он.

– Тише! – в сотый раз приказал я. Боль делала его беспечным; его рык эхом разносился по каньону. – Они все еще могут быть здесь.

Я отпустил его ремень, и Гриз кубарем свалился вниз, увлекая за собой и меня. И вот мы оба лежали в снегу.

– Езжай дальше без меня, – простонал он.

На секунду я испытал соблазн послушаться. Но он был нужен мне. Он мог оказаться полезным. И, безо всяких сомнений, я был нужен ему.

– Прекрати жаловаться и вставай.

Я поднялся и протянул ему руку, чтобы помочь. Весил он словно бычья туша.

Гриз не привык принимать помощь и тем более признавать свою слабость. Рана на его боку снова начала сочиться кровью и точно требовала большего внимания, чем моя наспех наложенная повязка. Пробормотав проклятие, он зажал бок рукой.

– Пошли.

В данный момент мы изучали следы перед пещерой.

Гриз примял сапогом гребень снега, оставленный лошадиным копытом.

– Я был прав. Старый хрыч привел ее сюда.

Он рассказал, что с этим так называемым наместником Обрауном у них была своя история, и одной из ее частей значилась эта пещера – тут они вместе прятались, когда сбежали из застенков каторжного лагеря.

Настоящее имя Обрауна было Свен, и он числился солдатом Королевской гвардии Дальбрека. Его обман удивил меня уже не так сильно, как коварство Гриза. За свою жизнь я подозревал в притворстве немало людей, однако никогда у меня и в мыслях не возникало заподозрить Гриза в том, что он мог оказаться кем-то иным, кроме как яростно преданным рахтаном. Например, что он продает информацию другим королевствам, пусть он и принялся горячо убеждать меня, что ни разу не предавал Венду. Сотрудничество с врагом – это уже предательство.

Я склонился к путаному узору отпечатков ног и копыт и присмотрелся. Кое-какие принадлежали дальбрекским лошадям, но остальные – безошибочно были венданскими.

– Они захватили несколько наших лошадей, вот и все, – заметил Гриз.

Или их перехватил уже кто-то другой.

Проследив взглядом исчезавшие в соснах следы, я выпрямился. Они вели на восток, а значит, беглецы направились не обратно в Венду. Но откуда у них взялись венданские лошади?

Я покачал головой.

Плот. Смена лошадей. Припасы.

Судя по всему, этот план разрабатывался долго. Быть может, даже с того момента, как Лия впервые ступила на землю Венды. И единственный вывод, который я мог из всего этого сделать, – что она использовала меня с самого начала. Каждое нежное слово из ее уст служило какой-то цели. Я тщательно перебирал их. Припоминал нашу последнюю ночь, когда она сказала, что увидела нас в будущем вместе… Когда спрашивала меня о моей матери…

Желудок точно перевернулся. Лия стала единственным человеком, которому я когда-либо прошептал имя своей матери.

«Я вижу ее, Каден. Вижу ее в тебе каждый день».

Однако теперь я знал, что, глядя на меня, она видела лишь одного из них – еще одного варвара, которому не могла доверять. Но пусть она и обманула меня, поверить в то, что ее привязанность к людям Венды была притворством, я не мог. Это чувство было настоящим. Жертвуя драгоценными секундами своего побега, Лия стояла на стене, чтобы в последний раз обратиться к людям.

В самой пещере мы обнаружили на песчаной почве темные пятна – быть может, это была кровь животных, но, возможно, они могли остаться и от их собственных ран. А потом я вдруг обратил внимание на клочок ткани – размером не больше ногтя моего большого пальца – и поднял его. Красная парча. Фрагмент ее платья, еще раз подтверждающий, что она смогла преодолеть весь этот путь. А если она могла ехать верхом, значит, была еще жива. Об этой возможности еще не говорили вслух ни Гриз, ни я. Тел, плывущих по течению, так и не обнаружили, однако это вовсе не означало, что скалистые отроги не спрятали их от посторонних глаз.

– Они не могли уйти далеко, – произнес я.

– Тогда чего же мы ждем?

Найти ее.

Нельзя было терять время.

Я бросил взгляд на Гриза. Какую реальную пользу он мог мне принести? Он едва поднимал меч даже здоровой рукой, а без него я двигался бы намного быстрее.

– В одиночку ты их не сдержишь, – сказал он, словно прочитав мои мысли.

Но похоже, именно это мне и предстояло сделать. Гриз, по крайней мере, все еще внушал страх. Он мог послужить демонстрацией силы. И возможно, это и будет тем преимуществом, в котором я нуждался.

Я выбралась из грота и окинула взглядом пейзаж. Встретили меня красота леса, одетого в сверкающие белые одежды, и мир, тихий и святой, словно Сакриста, – если не считать нежного бессловесного шепота, пробивающегося сквозь верхушки деревьев: ш-ш-ш, ш-ш-ш.

Последние несколько дней наконец-то подарили мне время с Рейфом, которого я так жаждала, когда мы находились в ловушке на противоположном берегу реки. Конечно, с эскортом из четырех человек мы никогда не оставались наедине, поэтому наши симпатии приходилось сдерживать, но, по крайней мере, у нас была возможность ехать друг рядом с другом.

Мы успели поговорить с ним о детстве и участии в королевских делах. Оказалось, его роль там была более осмысленная, чем моя. Я рассказала, как досаждала своей тетушке Клорис, совершенно не соответствуя ее стандартам прилежной девушки.

– А что говорила твоя мать?

Моя мать? Что ему ответить, я и не знала. Для меня она была загадкой.

– Она отмахивалась от жалоб тетушки. Говорила, что бегать и играть с братьями полезно для меня. Можно сказать, она поощряла мое поведение.

Но потом что-то изменилось. Там, где прежде она принимала мою сторону против Королевского книжника, теперь соглашалась с его советом; там, где она никогда не была со мной резка, вдруг начала терять самообладание. «Просто делай, что я говорю, Арабелла! – И затем, почти извиняясь, она притягивала меня к себе и со слезами на глазах шептала: – Ну пожалуйста. Просто сделай, как я говорю».

В день, когда я уронила первую кровь, я забежала в ее покои, чтобы расспросить о даре, который еще так и не проявился. Она сидела у огня с шитьем. Ее глаза вспыхнули от гнева, и она пропустила стежок. Игла вычертила крупную бусинку крови на ее большом пальце, и та запачкала вещицу, над которой она трудилась несколько недель. Моя мать поднялась и швырнула ее в огонь. «Он проявится, когда придет время, Арабелла. Не нужно торопить его». После этого я заговаривала о даре очень осторожно. Мне было стыдно, ведь я думала, что ей открылась моя неспособность к нему. Но мне и в голову не приходило, что причиной этому была она сама.

– Думаю, моя мать каким-то образом замешана во всем этом, правда не знаю, как именно.

– Замешана в чем?

Помимо кавы на моем плече мне было нечего предоставить.

– Она хотела, чтобы я уехала в Дальбрек.

– После того как это предложил мой отец. Это была его инициатива, помнишь?

– А она охотно согласилась, – не унималась я. – Моя печать на контрактах еще не успела высохнуть, а она уже созывала портных.

Внезапно лицо Рейфа озарилось вспышкой удивления, и он рассмеялся.

– Я и забыл. Я ведь нашел твое свадебное платье.

Я резко остановила лошадь.

– Что?

– Выудил его из зарослей, когда выслеживал тебя. Оно было порвано и испачкано, но не заняло много места, так что я положил его себе в сумку.

– Мое платье? – с недоверием переспросила я. – Оно все еще у тебя?

– Не здесь. Носить его с собой в Терравине было слишком рискованно. Я опасался, как бы его кто-нибудь не увидел, поэтому, когда представилась возможность, я спрятал его за яслями на чердаке. Наверняка Энцо уже нашел его и выбросил.

Может быть, Берди, но точно не Энцо. Он никогда не прибирался как следует.