Мне сделалось жарко и тут же бросило в стужу. Я стояла, сжимая в руках пакет, и чувствовала, как из меня вытекает жизнь. Вот закружились золотые туманные завитки вокруг пальцев, вот к ним присоединились сиреневые ленточки магии, вот раскрылись густо-синие крылья летунниц, готовясь подхватить меня и унести…

Я стала заваливаться на кассу — ненастоящую, нарисованную. Медленно-медленно, утопая в ледяных объятиях, не смея даже подумать о сопротивлении. Принять свою судьбу, умереть, освободить Курта, чтобы он женился еще раз, уже на нормальной женщине, а не на ведьме…. нет.

Зеленая лента сжала мою голову так, что я очнулась. Стряхнула с себя наваждение — нет, я не буду умирать здесь просто потому, что этого захотел тот, кто проклял Багрового Первоцвета. Не на ту напал — я всегда сражалась за своих близких и буду биться за себя.

И да, Курт мне близок, и я не хочу его терять. Незачем отрицать очевидное.

Резким движением я вырвала ленту из прически — волосы затрещали, по ноздрям мазнул запах гари. Теперь это была уже не лента — изумрудная молния поднялась в кондитерской, словно дерево с бесчисленными ветвями.

Ведьмам запрещены чары — но ведьма имеет право спасти себя и других людей, если кто-то нападает. Это было разрешено.

Молния превратилась в плеть — я сжала рукоять так, что пальцам сделалось больно, и хлестнула наотмашь, вложив в удар все оставшиеся силы. На какое-то мгновение мир утонул во тьме, и в ней вдруг проступило лицо. Бледное, не мужское и не женское, размытое, оно было переполнено настолько глубокой, безграничной ненавистью, что сделалось больно дышать.

Невидимые ледяные пальцы стиснули горло, и я ударила снова. Все сладкие чертоги кондитерской покатились куда-то в сторону, и я рухнула на пол, почувствовав щекой теплый мрамор его розовых плит.

Победила. Все кончилось. Тот, кто на меня нападал, ушел — и я знала, что он ранен. Не слишком тяжело, но достаточно, чтобы несколько дней ничего не замышлять. Зеленая лента скользнула обратно в мои растрепанные волосы, и я услышала далекие тени голосов. Кто-то звал врача, кто-то инквизицию.

Все кончилось. Я победила.

Мир окончательно утонул в темноте со сладким пряничным запахом.

Курт

Я бежал так, как не бегал уже очень давно. В голове вдруг сделалось холодно и звонко: я с обжигающе отчетливой ясностью понял, что сейчас, в эту минуту, теряю Кайю.

Во мне кончились и мысли, и слова. Я лишь знал, что не могу допустить этой потери — потому что вместе с Кайей от меня уйдет все.

Все инквизиторы района уловили этот всплеск и расшифровали: нападение на законопослушную ведьму, применение магии в целях обороны, арест не требуется, но нужна медицинская помощь. Я был первым, кто успел — по счастью, кондитерская была почти рядом с домом.

Возле сверкающих дверей толпился народ. Я махнул своим жетоном на бегу, ворвался в кондитерскую и увидел то, что выглядело как последствия взрыва. Пряничные домики и мармеладные горы были разметаны во все стороны, перепуганные продавцы толпились за стойками, и у администратора, по счастью, хватило понимания, чтобы выставить зевак за двери.

Кайя лежала на полу без чувств. Одна из продавщиц сидела рядом, придерживая ее голову на своих коленях. Когда я рухнул на пол возле них, то девушка в форменном синем платье всхлипнула и сообщила:

— Ох, вы бы видели, как она сражалась… Если бы не она…

Я осторожно сжал пальцами виски Кайи, отправил оценивающее заклинание и со вздохом убедился в том, что моя седьмая жена жива, здорова, но пребывает в глубоком обмороке, похожем на летаргический сон. Всплеск магии улегся, зеленая лента в волосах была повязана по-новому.

Понятно, заклинание Изумрудной молнии. Ведьмы имеют право использовать его для самозащиты.

— Что тут случилось? — спросил я, отправляя еще одно заклинание. Обморок должен был перейти в сон. Администратор склонился ко мне и произнес:

— Это было так неожиданно… Вдруг появилась туманная бабочка — вон там, над пряниками. Я ее видел так же, как вас сейчас, ваша милость. И мне вдруг стало так тоскливо, словно… — он нервно пожевал губами и едва слышно признался: — Словно это моя смерть пришла.

“Не смерть, — подумал я. Мои руки двигались быстро и энергично, опутывая Кайю нитями заклинаний и заключая в некое подобие защитного кокона. — Летунница и тот, кто ее привез с войны. Если он следит за мной, то знает, что я его ищу — и напал на Кайю, чтобы меня отвлечь”.

Что ж, у него получилось. В ближайшие несколько дней мне будет не до поисков.

— А потом?

— А потом эта девушка вырвала ленту из прически, — с нескрываемым трепетом сказала продавщица. — И как начала хлестать ту тварь! От той только клочки полетели! Господи, ведь если бы ее тут не было, от нас бы мокрого места не осталось!

— Да! Да! Она нас спасла! Не арестовывайте ее! — остальные продавцы, которые толпились за стойкой, заговорили все разом. Я подхватил Кайю на руки — она была легкой, словно веточка — и быстрым шагом двинулся к дверям.

В морозном воздухе зимнего вечера заливался колокольчик полицейского отряда — эти всегда прибывают в самую последнюю очередь. Экипаж стражей порядка остановился перед кондитерской как раз тогда, когда я понес спящую Кайю в сторону дома. Дверь открылась, высунулся офицер, который, судя по фуражке набок и расстегнутому мундиру, сидел где-то в кафе за ужином, и поинтересовался:

— Коллега, помощь нужна?

Когда рядом инквизиция, то есть, дело связано с ведьмами и колдовством, то полиция предпочитает держаться на определенном расстоянии и не лезть в гущу событий. Я скептически подумал, что это трусло никогда не было моим коллегой и ни при каких обстоятельствах не стало бы им, но решил, что сейчас не время даже для намека на какие-то профессиональные разборки.

— Спасибо, нет! — откликнулся я, и офицер вздохнул с видимым облегчением. Вскоре полицейский экипаж покатил в ту сторону, откуда прибыл, а я быстрым шагом двинулся в сторону дома.

Мое появление с Кайей на руках вызвало самый настоящий переполох. К нам тотчас же бросились взволнованные слуги, каждый хотел чем-то помочь.

— Наверх! Дайте дорогу! — распорядился я. Кайя была такой невесомой у меня на руках, что в какой-то момент я даже испугался, что она может выскользнуть, как пушинка, которую подхватил ветер. На ее бледное лицо постепенно возвращался румянец. Скоро она очнется и пару дней проведет дома, никуда не выходя. Своему дому я пока еще доверял, как и чутью Манфреда. Евтей бежал рядом со мной и сокрушенно приговаривал:

— Это все от псины, вот точно говорю. Запустили в дом скотину с немытыми лапами, теперь до весны не расхлебаем. Ух бы я его!

— Уймись, — посоветовал я. Уильям, который быстрым шагом двигался впереди, открыл дверь нашей спальни — уложив Кайю на кровать, я принялся убирать нити заклинания. Мы были дома, по дороге никто на нас не напал, так что они больше были не нужны. Дворецкий держался чуть в стороне, невозмутимо глядя на нас, но я чувствовал его волнение и испуг.

— Что принести, милорд? — спросил он тем семейным тоном, которым всегда спрашивал, когда нужна была помощь. — Что я могу сделать?

Нити заклинания лопались под быстрыми движениями моих пальцев. Кайя что-то пробормотала во сне — да, она и правда вела себя, как героиня. Судя по туманным нитям чужой магии в ее ауре, на мою седьмую жену напал хищник из тех, кто будет рвать на клочья всех, кто попадется у него на пути.

Опасная дрянь. Сильная дрянь.

— Ничего не нужно, я уже почти закончил, — ответил я, обрывая последние нити. Пальцы онемели и на какое-то мгновение в теле поселилась вязкая слабость. — Пусть на ужин будет что-нибудь легкое, но питательное. Завтра я останусь дома с миледи.

— Разумно, — согласился Уильям и бесшумно покинул комнату. Убедившись, что Кайя вот-вот проснется, я со вздохом провел ладонями по лицу и вдруг понял, что страшно устал. День был огромный, мы чего только не сделали, но выяснили так мало…