Что ж, ладно. Я и моя жена по-прежнему в безопасности в доме. Все слуги были здесь, я увидел каждого, и никто из них не был ранен. Крошечные обрывки чужой магии я выловил и пленил — буду изучать, и они выведут меня на своего хозяина. Он ведь ранен — если Кайя била его Изумрудной молнией, то наш злоумышленник сейчас должен зализывать раны.

По ним-то мы его и вычислим. Изумрудная молния — весьма впечатляющая штука, следы оставляет болезненные, и он наверняка обратится к врачам. Заглянув в лицо Кайи и убедившись, что с ней все в порядке, я пересел за стол и принялся писать записки, чтобы отправить птичек.

Вряд ли у моего врага достаточно сил, чтобы бежать на другой конец столицы за медицинской помощью, но из Синих песков он точно уберется. И путь его будет лежать в Калреман — район, в котором никто не задает лишних вопросов, если видит деньги. Значит, мои коллеги младшего звена отправятся именно туда — тряхнут тамошних докторишек и вытряхнут из них описание того, что пришел с множеством язв на плечах и ладонях, которые оставляет Изумрудная молния.

Евтей вошел в комнату — он надеялся сделать это бесшумно, но тревога и комплекция не позволили. Кот запрыгнул на кровать, лег рядом с Кайей и тревожно муркнув, боднул ее в бедро и со вздохом произнес:

— Ну вот я даже не знаю, как вы на свете живете, такие бестолковые.

Кайя шевельнулась и едва слышно спросила:

— Что случилось?

Я отправил птичек, пересел к ней и ответил:

— На тебя напали. Ты защищалась.

Услышав о нападении, Кайя села так резко, что ее сразу же повело в сторону. Я подхватил ее под руки, осторожно привлек к себе, надеясь, что она не испугается, не решит, что я прикасаюсь к ней как инквизитор к ведьме, которая использовала свою магию.

— Все хорошо, — негромко и твердо сказал я, и зеленая лента в растрепанных волосах на короткий миг налилась изумрудным свечением, словно подтверждала мои слова. — Все в порядке, Кайя, ты от него отбилась. И спасла остальных, тех, кто был в кондитерской. Все уже хорошо, не волнуйся.

Она казалась сейчас настолько хрупкой, что я невольно испугался: как бы не ранить, не сломать неосторожным движением. От Кайи веяло нежностью и теплом — как мы сумели настолько сблизиться за такое короткое время? Наверно, потому, что у нас было не общее отчаяние, а общая надежда…

— Я… — прошептала Кайя. — Со мной никогда такого не было.

— Все когда-то бывает в первый раз, — сказал я, погладил ее по спутанным волосам и, отстранившись, посмотрел в глаза. — Как ты себя чувствуешь?

Кот муркнул и убрался под кровать. Наверно, ощутил себя третьим лишним — да и вся атмосфера комнаты с мягким светом лампы на столе, густой тишиной зимнего вечера за окном и чем-то очень важным, что зародилось и крепло между нами, вдруг сделалась одновременно пугающей и радостной.

— Я этого не ожидала, — призналась Кайя. — Ведь просто пошла за пряниками… Что теперь будет?

Она была испугана, и я пошел бы на все, чтобы ее утешить. Чтобы этот липкий страх ушел из глаз девушки, которая видела во мне не мерзавца и истязателя, который покупает год жизни за счет своих вынужденных жен.

— Тебе нечего бояться, — ответил я так, словно любое мое неосторожное слово могло разорвать те нити, которые протянулись между нами. — Ты не сделала ничего предосудительного, это я говорю как специалист. Просто отдыхай и приходи в себя.

Несколько долгих минут мы молчали. За окнами снова закружились снежинки — зима укутывала мир теплым одеялом, и все вокруг пахло вином с пряностями и яблоками.

— И если хочешь чего-нибудь, только скажи, — добавил я. — Все устрою.

Кайя улыбнулась и неожиданно предложила:

— А давай испечем пирог?

Я не сдержал улыбки. Пирог? Меньше всего я представлял себя возле плиты, да и те, кто меня знали, были бы изрядно удивлены. Багровый Первоцвет, гроза и ужас ведьм и колдовства, занят выпечкой — это было настолько нелепо, что не могло мне не понравиться.

Пирог? Пусть будет пирог.

— С яблоками и изюмом, — кивнул я и протянул Кайе руку. — Пойдем.

Услышав о еде, Евтей вышел из-под кровати, потянулся, муркнул и важно заявил:

— С яблоками это пустяковина, а не пирог. Пропадете вы без меня, как есть пропадете! Ладно уж, помните мою доброту и айда на кухню. Я вас такому пирогу научу — пальчики оближете!

— Ты умеешь печь? — удивилась Кайя. Кажется, ее уже не мучило то, что случилось. Евтей одарил ее снисходительным взглядом.

— Я умею все, — ответил он. — Пошли уже, а то пока вы псин привечаете, да бегаете невесть где, мы тут с голоду умрем всем домом.

Кайя

От решительного настроя Евтея я успокоилась — все, что случилось в кондитерской, теперь казалось мне сном. Все в самом деле было в порядке: никто не тащил меня в застенки инквизиции за колдовство — наоборот, я умудрилась сделаться героиней, которая защищала людей Изумрудной молнией.

И Курт… Почему-то он смотрел на меня так, словно я вдруг стала для него очень важной. Не потому, что мы вступили в брак отчаяния, не потому, что мое ведьмовство помогло проявить летунницу. Потому что я — это я, вот такая, как есть, очень ценная просто потому, что живу на свете.

Это было непривычно и странно — и это почему-то было очень правильным.

— Я поражаюсь, как вы до сих пор на свете живете, — говорил Евтей, важным шагом входя в кухню. — Яблочные пироги, ну вот что за бестолковки? Пирог должен быть сытным! Мясным! Таким, что вот посмотришь на него, и душа радуется! Нос трепещет!

— Вы кушать хотите, ваша милость? — спросила Эмма. Она как раз снимала чайник с плиты. Кот важно запрыгнул на стул и провозгласил:

— Хочу! И научу этих обормотов, как приготовить нормальную пищу, а не со всякими там псинами обниматься!

Эмма залилась смущенным румянцем. После того, как оборотень пригласил ее чесать пузо, а потом в человеческом виде засыпал комплиментами, она никак не могла опомниться, и вид у нее был самый мечтательный. Курт прошел к столу и осведомился:

— Так что же мы должны делать?

— Внимать! — солидным тоном заявил Евтей. — Потому что пастуший пирог это король пирогов! — он покосился на кухарку и добавил: — И ты внимай. Тогда прощу, что гладила эту заразу, а котинька тут голодный сидел.

— Да где же голодный? — возмутилась Эмма. — Вы мяса изволили съесть, да пирожками закусили!

— Это так, на зубок, — кот оценил большую кастрюлю картофеля, которая весело булькала на плите, и сказал: — Вот картошечку это ты правильно поставила, молодец. Давайте теперь за мясную подливку возьмемся. Ты масло лей на сковороду. Ты фарш клади да перемешивай хорошенько. А ты гладь меня, чтоб я не уставал.

Эмма послушно поставила сковороду на огонь и налила оливкового масла. Курт взялся за перемешивание фарша, а я принялась гладить нашего славного командира и начальника. Евтей снисходительно муркнул и произнес:

— Вы, наверно, и не слыхивали о таком пироге!

— В моей семье столько мяса точно не ели, — ответила я, оценив количество фарша, постепенно смуглеющего под деревянной лопаткой в руках Курта. Да уж, на мясной пирог у семейства Аберкромби не хватило бы денег.

— Ну вот и напитаешься с моей помощью, а то очень уж тоща, страшно смотреть, — проворчал Евтей и распорядился: — Лук, морковку — нарезать! Кубиками, да помельче!

Эмма проворно взялась за работу. Кот подставил мне тяжеленную голову, показывая, где еще не поглажен, как следует.

— Теперь к фаршу клади! А еще соуса сладкого, да винца! И мешай, как следует, а потом, чтоб жижа повыпарилась!

Курт рассмеялся, вливая стакан красного вина к мясу.

— Давно мною так никто не командовал, — признался он. — Ну да это и к лучшему, сегодня надо успокоиться.

— Ты ведь волновался за меня, — негромко сказала я. Надо же, за меня действительно кто-то переживал. Не родители, не сестра, а другой человек. Курт улыбнулся, но его глаза остались серьезными.