Первого октября он написал мне письмо, где сообщал о своем соединении с эскадрой Коллингвуда и о постигшем его нервном припадке. Эти припадки, которым он был подвержен, были так сильны, что напоминали эпилептические.

""Виктория", 1 октября 1805 года.

Моя драгоценная Эмма, для меня истинное облегчение взять перо и написать Вам несколько строк, ибо нынешним утром около четырех часов меня настиг один из моих судорожных приступов, вконец расстроивший нервы. Мне кажется, что в конце концов наступит день, когда очередной такой приступ меня просто убьет. Впрочем, сейчас все прошло и от недомогания не осталось ничего, кроме ужасной слабости. Вчера мне пришлось писать семь часов подряд; вероятно, усталость и была причиной беды.

К эскадре я присоединился 20 сентября вечером, и довольно поздно, так что наладить связь с ней мне удалось только на следующее утро. Полагаю, что мое прибытие обрадовало не только командующего флотом, но и всех, кто был на кораблях, а когда я объяснил офицерам, каков мой план боя, это явилось для них откровением, и они необычайно воспрянули духом. У некоторых даже выступили слезы. Это было ново, это было оригинально, это было просто; если удастся применить этот план в сражении с французами, победа обеспечена. "Вы окружены друзьями, — твердили они мне, — мы все верим в вас!" Может быть, среди них и попадались Иуды, но большинство несомненно в восторге от того, что я ими командую.

Только что я получил одновременно письма от короля и королевы Неаполя, это ответ на те, что я им посылал 18 июня и 12 июля сего года. Для Вас — ни словечка! Право слово, такой король и такая королева заставили бы самое Неблагодарность покраснеть от стыда. Прилагаю копии сих посланий к моему, что с первой оказией отправится в Лондон, чтобы рассказать Вам, как я Вас люблю.

Птички пока что не видно, но ведь у нас еще есть время.

Мое искалеченное тело здесь, но сердце все целиком остается с Вами.

Г.Н."

В тот же день 20 сентября, когда Нельсон соединился с эскадрой Коллингвуда, адмирал де Вильнёв получил от своего правительства приказ выйти в открытое море, пройти пролив, высадить войско на неаполитанский берег и, изгнав из Средиземного моря суда англичан, возвратиться в гавань Тулона.

Соединенный флот состоял из тридцати трех линейных кораблей: восемнадцати французских и пятнадцати испанских. Он появился в виду берега в субботу 19 октября в семь утра, подгоняемый легким бризом.

После полудня того же числа, когда сражение уже казалось неотвратимым, Нельсон написал мне и бедному ребенку, которого ему предстояло оставить сиротой, два письма. Их потом, после его гибели, нашли у него в бюро, и капитан Харди впоследствии привез их мне:

"Моя бесконечно дорогая, возлюбленная Эмма, мне доложили, что вражеский флот выходит из порта. Ветер, дующий в наши паруса, так слаб, что я не рассчитываю сойтись с противником ранее завтрашнего дня. Если бы бог войны увенчал успехом мои усилия! Во всяком случае, вернусь ли я победителем или мертвецом, я уверен, что мое имя станет еще дороже Вам и Горации, я же люблю Вас обеих больше жизни.

Молитесь за Вашего друга

Нельсона".

Потом он написал Горации:

"‘Виктория" 19 октября 1805 года.

Мой милый ангел, я был счастлив, как ни один человек в мире, когда получил Ваше маленькое письмецо от 19 сентября. Для меня большая радость знать, что Вы добрая девочка и горячо любите мою дорогую леди Гамильтон, которая тоже Вас обожает. Поцелуйте ее от меня. Как мне сказали, объединенный флот наших врагов выходит из бухты Кадиса; вот почему я спешу ответить на Ваше письмо, милая Горация, чтобы сказать Вам, что я без конца думаю о Вас. Я уверен, что Вы помолитесь Господу за мое здоровье, мою славу и скорое возвращение в Мертон.

Примите, дорогое дитя, благословение Вашего отца.

Нельсон".

На следующий день он прибавил к письму, предназначенному мне, следующий постскриптум:

"20 октября, утро.

Мы вошли в пролив. Мне доложили, что на горизонте показались сорок кораблей. Полагаю, что это тридцать три линейных корабля и семь фрегатов; однако ветер пронзительно-холодный, а море весьма неспокойно, и мне думается, что они вернутся в порт еще до наступления ночи".

Наконец, когда Нельсон увидел объединенный флот, он записал в своем бортовом журнале:

"Да будет угодно Господу, пред коим я простираюсь, моля его поддержать Англию ради блага всей угнетенной Европы даровать нам великую и славную победу, и да не допустит он, чтобы сияние этой победы омрачилось какими-либо грехами и ошибками тех, кто одержит ее в доблестной борьбе. Что до меня лично, я вручаю мою жизнь тому, кто мне ее даровал. Да благословит Создатель мои усилия, коих я не пожалею, дабы верно послужить моей родине. С доверием предаю в руки его судьбу святого дела, защитником которого он соблаговолил сегодня сделать меня. Amen! Атеп! Атеп!"

Затем, окончив эту молитву, в которой прорвалась наружу та смесь мистицизма и восторженности, что в обычное время скрывалась за его суровым обликом моряка, он написал свое предсмертное завещание:

"21 октября 1805 года, в виду объединенного флота Франции и Испании, находящегося на расстоянии около двух миль от нас.

Принимая во внимание, что выдающиеся услуги, оказанные монарху и державе Эммой Лайонной, вдовой сэра Уильяма Гамильтона, так и не были вознаграждены ни королем, ни державой, я хочу напомнить здесь в особенности следующее:

1) что леди Гамильтон в 1799 году получила сообщение о письме испанского короля его брату королю Неаполя, в коем он уведомлял о своем намерении объявить войну Англии, и что, предупрежденный об этом письме, министр мог послать сэру Джону Джервису приказ, если представится случай, напасть на арсеналы Испании и ее флот, и что, если таковые действия не были предприняты, леди Гамильтон в сем неповинна;

2) что британская флотилия под моим командованием не смогла бы вторично вернуться в Египет, если бы благодаря влиянию леди Гамильтон на королеву Неаполя власти Сиракузы не получили приказа, согласно коему в портах Сицилии моей эскадре было предоставлено все необходимое, так что я получил помощь, без которой у меня не было бы возможности разбить французскую эскадру.

Исходя из сказанного, я надеюсь, что мой король и моя родина позаботятся о том, чтобы вознаградить леди Гамильтон за эти заслуги и обеспечить ей безбедное существование.

Я также поручаю заботам державы мою приемную дочь Горацию Нельсон-Томсон и выражаю желание, чтобы она отныне носила фамилию Нельсон.

Это единственные милости, коих я прошу у короля и Англии в час, когда готовлюсь подвергнуть мою жизнь опасности, защищая их. Да благословит Бог моего короля, мою страну и всех, кто мне дорог!

Нельсон".

Все эти меры, принятые им ради того, чтобы обеспечить мою будущность, говорят о том, что Нельсона преследовали смертельные предчувствия. Затем, чтобы придать еще больше значительности документу, только что им составленному в бортовом журнале, он вызвал к себе своего флаг-капитана Харди и капитана Блеквуда с "Эвриала", того самого, что приезжал за ним в Мертон, и заставил их как свидетелей поставить свои подписи под завещанием. Их имена действительно остались в бортовом журнале рядом с именем Нельсона.

Между тем два флота двигались навстречу друг другу.

В эти торжественные мгновения, предшествующие одной из самых свирепых схваток, какие когда-либо потрясали море, каждый главнокомандующий отдавал свои последние наставления.

Французский адмирал сказал своим капитанам:

— Не ждите адмиральских сигналов, их может быть не видно в сумятице битвы. Пусть каждый прислушивается к голосу собственной чести и спешит туда, где всего опаснее.