Нельсон, отвечавший на Сицилии за все, в Неаполе не мог отвечать ни за что.

Но пока король оставался в Неаполе, никто не смел покинуть город.

Значит, требовалось подогреть решимость государя каким-нибудь ужасающим спектаклем, который перепугает и таким образом заставит его бежать из Неаполя.

То происшествие, о каком я сейчас расскажу, если и в самом деле было заранее обдуманным преступлением — точно я об этом не знаю, — то преступление это подготовили и совершили королева и Актон.

Я уже упоминала о том беспокойстве, что причинял им Феррари, передавший королю фальшивое письмо. Если в подобных обстоятельствах король тем или иным образом узнает, что был обманут, его гнев может оказаться ужасным.

И вот вечером 19 декабря пришло письмо из Вены. Королева, не выпускавшая из виду ничего, что приходило с той стороны, сумела перехватить это послание. Депеша была такова, что, если бы она попала в руки короля, он тотчас понял бы все.

В самом деле, император писал своему дяде, что, начав действовать преждевременно, он тем самым нанес ущерб общему делу всей Европы и теперь заслуживает, чтобы его предоставили своей судьбе.

С этого дня Феррари, чья судьба до сих пор лишь решалась, был приговорен, и его смерть должна была напугать короля.

Повторяю: об этой истории я могу рассказывать только понаслышке, и если бы, решившись на эту исповедь, я не дала самой себе клятву говорить все, я обошла бы этот случай молчанием, не имея возможности ручаться за точность своих слов, так как отвечаю за нее, повествуя о событиях, в которых участвовала сама.

Я, кажется, уже упоминала о некоем Паскуале Де Симоне, находившемся на жалованье у королевы, за что он и назывался сбиром королевы.

Как утверждают, ему было выдано пять тысяч дукатов, причем часть этих денег он, согласно приказу, должен был раздать народу, в особенности портовым рабочим и матросам.

Речь шла о том, чтобы избавиться от некоего человека, на которого Паскуале Де Симоне должен был указать как на якобинца, тем самым навлекая на него ярость толпы.

Двадцатого декабря около десяти часов утра Феррари вышел из дворца с письмом от генерал-капитана к лорду Нельсону.

Паскуале Де Симоне ожидал его на углу улицы Пильеро, в конце набережной, напротив Мола.

При появлении своей жертвы он дал знать собравшемуся неподалеку портовому люду, что это тот самый человек, о котором была договоренность.

Те также знаками известили его, что все поняли.

Феррари, ничего не подозревая, прыгнул в лодку и приказал двум матросам доставить его на борт корабля Нельсона.

Те потребовали плату вперед.

Феррари дал им четыре карлино. Это было щедро, но матросы потребовали пиастр.

— Поостерегитесь! — сказал им Феррари. — Я курьер его величества.

— Ты-то? — отвечал один из матросов, приободренный знаками Паскуале Де Симоне. — Мы тебя знаем, ты якобинец.

Едва лишь это слово было произнесено, двадцать ножей блеснуло в воздухе и несчастный Феррари упал, пронзенный клинками…

А накануне произошло событие, весьма прибавившее королю решимости остаться в Неаполе.

Громадная толпа собралась на Дворцовой площади и с криками "Смерть якобинцам!" требовала, чтобы ей назвали их имена, выражая намерение истребить всех, чтобы, избавившись от врагов внутренних, легче было покончить с внешними.

Эти бешеные вопли, вырывающиеся из множества глоток, заставили короля выйти на балкон. Жестом и словами поблагодарив верноподданный народ, он послал к толпе князя Пиньятелли, поручив поговорить с вожаками и заверить их, что слухи об отъезде короля преждевременны, что это далеко еще не решено и, по всей вероятности, король останется, если будет уверен в народной поддержке.

И народ начал кричать:

— Ради Господа нашего и короля умрем до последнего!

Вспышка народного гнева привела в ужас королеву и всю тесную кучку сторонников бегства.

На следующий день в тот же час король снова услышал глухой шум, яростные выкрики и вой, что всегда издают большие людские скопления, в какой бы части света они ни собрались, а уж в Неаполе тем более. Подумав, что это еще одна безобидная демонстрация, не грозящая ничем, кроме буйных пустых призывов, он, по своему обыкновению, вышел на балкон.

Толпа на этот раз валила со стороны театра Сан Карло; в самой ее середине было видно что-то бесформенное, и король стал тщетно всматриваться, пытаясь разглядеть, что это такое.

Раздавались крики:

— Якобинец! Смерть якобинцу!

Тут король начал понимать: бесформенное нечто, окровавленное, влекомое по дорожной грязи, может оказаться человеческим телом.

Но это тело, если и было действительно трупом человека, могло принадлежать только врагу, а король Фердинанд был недалек от того, чтобы согласиться с мнением Карла IX, который, увидев мертвого адмирала, воскликнул: "Труп врага всегда хорошо пахнет!" И Фердинанд встретил толпу своей обычной приветливой улыбкой.

Но, когда толпа, желая достойно ответить на эту улыбку, показала ему труп, поставив его на ноги, король, мгновение поколебавшись, узнал Феррари. С криком ужаса он закрыл руками лицо и, отшатнувшись назад, упал в кресло.

Королева ждала этой минуты. Она вошла, взяла мужа за руку и чуть ли не силой подвела к окну со словами:

— Посмотрите! Они принялись за наших слуг, а кончат нами. Вот судьба, что уготована нам всем: и вам, и мне, и нашим детям!

— Отдавайте распоряжения и едем! — крикнул Фердинанд, торопливо закрыл окно и укрылся в глубине своих покоев.

Партия была выиграна.

Как только это решение было принято, королева послала записку Нельсону, и он, со свойственной ему обязательностью, тотчас прибыл во дворец.

Она официально объявила ему о нашем отъезде, впрочем, день еще не был назначен. Я говорю "день", хотя вернее было бы сказать "ночь", ибо королевское семейство намеревалось покинуть Неаполь под покровом темноты, никого не известив о своем бегстве.

Королева обратилась за помощью к Нельсону, а не к Караччоло по двум причинам. Первой была, видимо, антипатия, которую неаполитанский князь внушал ей, несмотря на то что она была принуждена отдать должное благородству его натуры. Но вторая — и главная — причина, по всей вероятности, заключалась в том, что Каролина не хотела позволить неаполитанцу узнать, сколько богатств она увозит с собой — ведь слухи об этом, просочившись в город, могли поднять шум, чего она опасалась.

Поскольку наиболее ценные вещи следовало переправить на корабль в тот же вечер, Нельсон тотчас отправил капитану Хоупу с "Алкмены" следующий приказ:

"Нужны три шлюпки и малый куттер с "Алкмены". Команда не должна иметь иного оружия, кроме холодного. Быть у площади Витториа точно в половине восьмого. Причалит к набережной только одна лодка. До семи лодкам надлежит находиться у борта "Алкмены " под наблюдением капитана Хоупа. На шлюпках иметь багры.

Все прочие шлюпки "Авангарда " и "Алкмены " с командами, вооруженными длинными ножами, и катера с каронадами пришвартовать к борту "Авангарда", который под командованием капитана Харди точно в половине девятого выйдет в море на полпути от Молосильо.

На каждой шлюпке должно быть от четырех до шести солдат.

Если потребуется помощь, подавайте знаки сигнальными огнями.

Г.Нельсон".

Встреча назначалась у Витториа; поскольку набережная Витториа находилась точно напротив дворца английского посольства, я могла, не будучи замеченной, отнести сама или приказать отнести на борт самые драгоценные украшения королевы, упакованные в две или три шкатулки, которые ее величество должна была отправить мне еще днем.

Однако, коль скоро было намерение захватить с собой также и все произведения искусства, какие только удастся собрать — статуи, картины, — следовало найти для этого иной путь.