Однако хватило полугода, чтобы его здоровье восстановилось. Этот срок, необходимый для выздоровления, он использовал, чтобы подготовиться к экзаменам; выдержав их с честью и даже с блеском, он получил в результате чин младшего лейтенанта флота. Тогда шла война против сторонников американской независимости; он участвовал в ней, защищая Ямайку от адмирала д’Эстенга, затем отправился в Южную Америку, где возродил подвиги тех самых Береговых Братьев, чью историю молва донесла до нас во всем ее романическом великолепии.

Во время одной из подобных экспедиций — это было в перуанских джунглях — он однажды прилег под деревом и задремал, закутавшись в плащ.

Под плащ заползла змея, и, когда спящий шевельнулся, потревожив рептилию, она его ужалила. То была черная змея, одна из опаснейших местных разновидностей. Без задержки пущенное в ход противоядие, применяемое местными жителями и внутренне и наружно, спасло юного моряка. И снова, уже во второй раз, он возвратился в Англию еле живой.

Он все-таки вылечился, но не вполне и всю свою жизнь ощущал последствия этого отравления.

Три месяца спустя после возвращения Нельсон по рекомендации лорда Корнуэльса принял под свое командование двадцати шести пушечный бриг, на борту которого он совершил плавание по Северному морю, изучая побережье Дании.

Когда наступила весна, Нельсон был послан в Северную Америку. По пути туда его настигли и окружили четыре французских фрегата, однако он ускользнул от них, направив свой бриг в один из тесных проливов, до той поры считавшийся непроходимым.

Он достиг Канады.

Именно там Нельсону было суждено впервые влюбиться, и неистовство той первой страсти дает понятие о влиянии, какое любовь могла иметь на его жизнь. Чтобы не расставаться с любимой женщиной, Нельсон собрался подать в отставку, отказаться от своего призвания, а судно отправить в Англию без капитана. Но его офицеры, обожавшие Нельсона, решили, что капитан помешался и необходимо излечить его от безумия. Они притворились, будто повинуются его приказу, и удалились, а ночью вернулись, проникли в спальню, связали ему руки и ноги и, беспомощного, перетащили на борт. Затем они подняли якорь и, только выйдя в открытое море, возвратили пленнику свободу.

Та страсть угасла не прежде, чем уступила место другой. Вернувшись в Англию, он влюбился в миссис Нисбет, юную девятнадцатилетнюю вдову, и женился на ней.

Он перевез молодую супругу и прелестного малыша по имени Джошуа, ее сына от первого брака, в дом своего умирающего отца. Снова, уже во второй раз, он был, казалось, потерян для морской службы.

И в самом деле, потребовалось не больше и не меньше как объявление Францией войны Англии, чтобы вырвать его из теплого, уютного безвестного убежища, избранного им для себя. Адмиралтейство отыскало его под супружеским кровом и поручило ему командование "Агамемноном", на котором он присоединился к эскадре адмирала Худа в Средиземном море. Туда он прибыл как раз вовремя, чтобы принять участие во взятии Тулона, после чего, как было сказано только что, его послали в Неаполь за подкреплением.

О том, как он был принят королем и королевой, я тоже уже рассказывала.

Если уж Фердинанд решился воевать, он не мог пожелать лучших вестей, чем те, какие принес Нельсон. Отношения с Францией были совершенно испорчены. Вор, обокравший посольство и арестованный по заявлению гражданина Мако, был отдан под суд и оправдан, хотя доказательства его виновности были неоспоримы. Посол, как королева могла убедиться после прочтения его переписки, нисколько не сомневался в вероломстве неаполитанского двора. От него не могли укрыться ни отправление флотилии, ни прибытие Нельсона; эхо комплиментов, которые расточали Нельсону король и королева, докатилось до французского посольства. Наконец однажды утром посол получил от своего правительства распоряжение покинуть Неаполь, и он уехал, настроенный против неаполитанского правительства, как и против папского. С собой он увез дочь и вдову Бассвиля, убитого в Риме: одна оплакивала отца, другая — мужа.

С дворцового балкона мы смотрели, как посол всходил на борт корабля нейтральной державы, а поскольку он в свою очередь заметил стайку дам на балконе королевских апартаментов и не сомневался, что королева тоже там, он вытянул руку в нашем направлении, — этот прощальный жест был полон угрозы.

А я, не отрываясь, смотрела на двух женщин, которые выделялись среди его сопровождающих черным цветом своих одежд. Их траур взывал к отмщению сильнее, чем угрожающий жест посла.

Нельсон был опьянен приемом, оказанным ему королевской четой и сэром Уильямом Гамильтоном. Дитя народа, выросший вдали от двора, он, подобно мне самой, ощущал покоряющее обаяние царственной улыбки глубже тех знатных персон, кому высокое положение было обеспечено с колыбели.

Вот как он писал об этом своей жене 14 сентября 1793 года:

"Миссис Нельсон.

Вести, доставленные мною, были восприняты с величайшим удовлетворением. Король, первым нанеся мне визит на борту "Агамемнона", потом дважды присыпал справиться о моем самочувствии. Он называет англичан спасителями Италии, и в первую очередь — спасителями его королевства. Впрочем, я исполнял поручение лорда Худа с таким рвением, что никому бы не удалось сделать больше, и послание, которое я для него получил, — самое великолепное из всего, что когда-либо было писано королевской рукой.

Получил я его благодаря сэру Уильяму Гамильтону и первому министру, тоже англичанину. Леди Гамильтон была необычайно добра к Джошуа.

Это молодая женщина с превосходными манерами, делающая честь тому кругу, в котором она была воспитана.

Я приведу отсюда шесть тысяч человек подкрепления для лорда Худа.

Не забывайте обо мне, прошу Вас о том во имя памяти моего дорогого отца, ради лорда и леди Уолпол, и верьте в преданность Вашего

Горацио Нельсона".

Все время, пока Нельсон находился в Неаполе, он провел в посольстве. Я уже упоминала о том, какого рода впечатление он на меня произвел; позже он не раз мне повторял, что полюбил меня в ту же минуту, когда впервые увидел. И однако в тот приезд, если это было правдой, лишь его взгляды говорили за него, причем так нерешительно, что, уехав, он оставил меня в сомнении, любима ли я или же просто внушила ему глубокую братскую привязанность.

С моей стороны если и возникали порой чувства, выходившие за рамки дружбы, их избыток всецело изливался на красивого подростка, сына миссис Нисбет: получив первый чин во флоте, он в свои тринадцать-четырнадцать лет щеголял в новой форме. Когда я, лежа на диване и обнимая рукой плечи юного Джошуа, слушала рассказы о путешествиях, невзгодах и битвах его отчима, сэр Уильям Гамильтон, по обыкновению погруженный в помыслы об античности, шутил, сравнивая меня с царицей Карфагена, что ласкала Аскания, жадно внимая повествованию о приключениях Энея.

Появление в Неаполе Нельсона ненадолго отвлекло Марию Каролину от мучительных тревог, которые доставляли ей известия о предъявленных ее сестре ужасных обвинениях. Но едва лишь английский капитан отбыл, ее ум и сердце вновь обратились к узнице Консьержери, подобно тому как намагниченная стрелка, на мгновение случайно дрогнув, неизбежно возвращается в прежнее положение, указывая на полюс.

Судебный процесс тем временем быстро шел к своему роковому финалу. 1 августа дело Марии Антуанетты было направлено в Революционный трибунал, а она сама препровождена в Консьержери, 12 октября королеву подвергли допросу, а 16-го смертный приговор был вынесен и приведен в исполнение.

Хотя королева Неаполя была уверена, что Конвент не преминет расправиться с Марией Антуанеттой, внушавшей ему особую ненависть, известие о казни, когда оно дошло до нее, оказалось, тем не менее, чудовищным ударом. Она рухнула, сотрясаемая конвульсиями, с криками боли и ярости; лицо ее так при этом исказилось, что казалось сомнительным, сможет ли оно когда-нибудь вновь стать прекрасным.