Они уходили туда, сжимая зубы от негодования, потрясая кулаками, обещая вернуться… и не возвращались. Алые не любили отнимать жизнь. Обычно они предпочитали, чтобы за них это делали другие.

Что я знаю о пустошах? Там властвуют непокоренные ветра. Там нет печатей и мастеров, что их чертят. Там не собирают эссенций, нет науки и искусства. Ветра свободно гуляют по неосвоенным землям, и до них нет дела никому. Там царят дикость и беззаконие.

Не там. Здесь. Теперь для меня это называется «здесь».

И всё же, получалось, что я не знаю о пустошах почти ничего, не считая тех сведений, что я почерпнул из приключенческих романов, авторы которых даже не пытались как-то соответствовать действительности в своих текстах, поскольку сами наверняка никогда не бывали в этих местах. Сюда бы Ликса, который с детства бредил дикой природой, хотел стать натуралистом и изучать животных.

Вспомнив услужившего мне братца, я скривился. На Ликса я злился, хотя и не без чувства собственной вины. На суде Ликс подвел меня круто. С другой стороны, я и сам был хорош. С третьей стороны, откуда было мне знать? Штиль да покарает всех Алых, что сослали меня сюда из-за этого недоразумения!

Проклиная суд и всех причастных, я все же принял решение спуститься к лесу.

Спрыгнуть с этого каменного языка я не мог, и решил обходить его и слезать, цепляясь за камни, пока не доберусь до земли. Справа склон показался мне более пологим, и я начал медленный спуск. Солнце было практически в зените, и я надеялся до темноты добраться куда-нибудь. План был не очень продуманный, впрочем, сидеть на скале в ожидании каких-то событий точно не имело смысла.

Спуск оказался проще, чем мне виделось сверху. Я довольно ловко перешагивал с камня на камень, предварительно проверяя их на устойчивость.

Половина пути была уже позади, когда я пошевелил носком ботинка очередной камень на своем пути. Он легко поддался, покатился вниз, а под ним обнаружилось гнездо с тремя взъерошенными птенцами с темно-зеленым оперением и такой же кожей, подстать поросшим мхом камням. Птенцы уставились на меня подернутыми бледно-голубой пеленой невидящими глазами, разом открыли рты и заголосили.

На этом мое никем не обнаруженное присутствие в полных монстров и злодеев пустошах официально завершилось. Я начал осторожно обходить гнездо, как вдруг затылком почувствовал приближение опасности и инстинктивно пригнулся. Прямо над моей головой пролетела птица — вероятно, мать, спешащая на помощь своему потомству. Пока она, растерявшись от первого промаха, наворачивала круги над моей головой, я успел её разглядеть: такая же темно-зеленая, как и птенцы, каждое крыло — примерно в полметра длиной. У неё были вытаращенные глаза-бельма, когтистые лапы с растопыренными когтями… и отдельным, особенно длинным когтем-крючком, что торчал примерно из-под ее зоба.

Она им, что ли, камни ворочает?» — догадка, пожалуй, была верная, вот только пользы от неё мне было никакой.

Птенцы снова зашлись криком, мать ответила им воинственным визгом, развернулась в полете и устремилась ко мне. Я метнулся прочь, уже не пытаясь выяснить, какой камень под ногами надёжен.

Штиль! Птица прицелилась точнее, и первый же удар клювом пришелся на мою макушку, а мерзкий коготь оцарапал шею. Я взвыл и замахал руками, пытаясь отогнать разъярённую тварь, но она, наконец уверившись в том, что я её смертельный враг, зависла надо мной, хлопая крыльями, и принялась слепо долбить клювом то по воздуху, то по моим рукам. Прикрывая голову, я ринулся вниз по склону, рискуя сломать себе ноги. Ноги я не сломал, но ещё один покатившийся камень вскрыл другое гнездо с вопящими птенцами. Вторая птица не заставила себя долго ждать. Ей было проще найти меня — шум от моих скачек по камням и крики ее соплеменницы служили отличным сигналом. Я попытался отбиться, запустив в одну из них камнем, но промахнулся. Оставалось снова бежать.

До спасительной (как я надеялся) полосы леса оставалось всего метров десять, как сразу два подряд камня на моем пути оказались скрытыми гнездами. Краем глаза я заметил несущуюся ко мне уже, практически, стаю — целых пять тварей. Вероятно, к матерям подоспели еще и отцы. Раздумывать времени не было. Выбросив руку вперёд, я ухватил за ногу самую наглую из птиц — ту, что уже зависла перед моим лицом, вытягивая шею и хлопая крыльями, и, размахнувшись, двинул ею о ближайший камень, надеясь, если не убить, то хотя бы оглушить. Что-то из этого точно вышло — тварь замолчала, вытянулась и словно бы закоченела. Отлично! Я быстро развернулся и ударил ею по второй, как раз нацелившейся на мой затылок. Та отлетела, перевернулась и опять ринулась в бой, но снова была откинута моей новой битой. Неплохо. Я рассмеялся и перехватил одеревеневшую тварюгу поудобнее. Не зря я был одной из лучших ракеток академии!

Бамс-бамс-бамс! Первый из пятерки — очевидно самец — крупнее, с почти черным оперением, достиг меня, но был тут же отброшен назад. Вслед за ним отправилась его подруга, сбившая по пути соседку. Второй самец метнулся вперёд, растопырив когти, и чуть не выцарапал мне глаза. Шаг назад, новый замах — он тоже летит прочь, кувыркаясь, и врезается в камни. Аут! Нет, птиц оказался стойким бойцом и, встряхнувшись, устремился ко мне, явно требуя реванша. Остальные не отставали.

Через минуту я уже крутился на месте, раз за разом посылая разъярённых тварей в неконтролируемый ими полет. Ор стоял немыслимый. Если в лесу были какие-то хищники, они, наверняка все попрятались, оберегая свои уши. Ну, или уже со всех ног спешат присоединиться к развернувшемуся веселью. Но у меня не было времени думать ещё и о них. Птица оказалась куда тяжелее ракетки, мое дыхание давно сбилось, я оступался на мшистых камнях, рискуя все время сорваться. Птицы оказались неутомимыми, я — нет. Надо было уходить. Я продолжал отступать к лесу.

Прижавшись спиной к переплетению густых еловых ветвей, я погрозил птицам их закоченелой подружкой. Их напор ослаб, сейчас они большей частью только орали, но к деревьям лететь не спешили. Интуиция меня не подвела. Может, они боялись оставлять своих детенышей без присмотра, а может быть, в лесу водился кто-то пострашнее этих крылатых гадов. Вдруг птица, которую я держал в руках, раскрыла глаза, истошно заорала и клюнула меня в запястье. От неожиданности я разжал руки, и невероятно живучая тварь тут же взмыла в воздух.

Я присел, раздвинул колючие ветки и пролез в спасительную, как я надеялся, тень. Несомненно, это был доблестный бой, Ройт из рода Айнхейн! Один против птичьей армии. М-м, птичьего отряда. И главный вопрос: что же нужно сделать с такой птичкой, чтобы она, наконец, подохла? Избивать монстров монстрами — новый приём, безусловно, но, вроде, не особенно эффективный.

Этот ельник разительно отличался от величественных дубрав на картинах Анро и Рессама. Нижние ветви крон переплетались над моей головой так плотно, что я счёл за лучшее перемещаться сейчас ползком. Землю устилал сырой слой опавших иголок. Я постоянно оборачивался — мне чудилось, что меня преследует очередная хищная тварь. Через десяток метров я остановился, запыхавшись, извозившись в смоле и грязи, исколовшись об ветки, разбив коленку о твёрдый корень и набрав в рукава и за шиворот полные пригоршни сухих иголок. Погони слышно не было. Вообще ничего не было слышно, кроме шороха расправляющихся после моего прорыва ветвей.

Я перевернулся на спину, выдохнул и помянул нечестивые законы.

Наверное, я был несправедлив к бедным птицам, называя их монстрами — ну да, они не самые симпатичные зверюшки под небом, но ведь это я был тем, кто побеспокоил их в первую очередь. Легендарные чудовища пустошей, согласно рассказам, охотятся на людей, как на дичь — подстерегая их в тёмных лесах, на бесплодных равнинах, под покровом ночи проникая в поселения. Эти же птицы, полагаю, не жаждали моей крови. Наверное, они питались всякими жуками да мокрицами.

Мне тоже не помешало бы поесть — как раз подошло время обеда.

Я отогнал неуместную мысль.