— Дайте мне кисть, чернила и льняную ткань, натянутую на круглую раму. Чернила лучше золотые или серебряные. Если их нет — любые водостойкие. И всё увидите сами. Золто мне тоже нужен, — спохватился я; — начертатели работают в паре.

Кай поднялся со стула.

— Принести ему, что он хочет! Не спускать глаз, — сказал он, уходя со двора. — Сайбар, ты со мной.

Мы остались под присмотром полудесятка охранников.

Конечно, я не мог добыть тридцаь данхов великой эссенции. Чем больше печать, тем больше она даёт эссенции; великая печать давала сразу два вида эссенции, а те, которые мог рисовать я, собирали лишь хаотичку. Но огромная печать приносила гораздо больше эссенции, чем десять таких же, равных ей по площади, к тому же мои плетения со временем гасли. Много зависело от мастерства начертателя, от высоты башен, от самого ветра, но принцип оставался неизменным: выгоднее делать одну громадную печать, чем много небольших.

Но какая разница? Я обещал им громадный куш; чем больше обещаешь, тем быстрее люди теряют голову.

Я сел на холодную землю, скрестив ноги.

Меня наполняла холодная, рассудочная ненависть. Эти ублюдки убили Лексину, похитили Золто и меня, грабят и убивают честных людей. Теперь они хотят получить великую эссенцию.

Вдыхая и выдыхая, я успокаивал свой ум по методу Белых мастеров. Золто сел напротив меня, скрестил ноги и начал подражать моему дыханию.

— Что делать-то, — спросил он свистящим шёпотом. — Я ж не умею.

— Я скажу, — прошептал я в ответ, еле разжимая губы. — Жди.

Ждали мы долго; но вот из дверей одного из строений появилось несколько человек, которые несли здоровенную овальную раму с натянутой на неё тканью. Я прикинул её размер: алда три, наверное, а то и больше.

Я указал положить раму на землю. Вскоре принесли небольшую вязанку одинаковых длинных кистей — вероятно, какой-то неудачливый торговец лишился товара, и три банки с золотой краской.

— Смотри, Золто, — сказал я негромко. — Твоя задача — взяв кисть, отступив на ладонь от края рамы, медленно-медленно рисовать длинную сплошную линию внутреннего овала. Если прокосил — делай завиток, как будто так и задумано, и рисуй дальше от завитка. Ляпнул краски — ляпни ещё раз, уже намеренно. В общем, делай вид, что ты знаешь, что делать. Выгляди уверенно. Я пока рисую само плетение.

Золто кивнул, макнул кисть в краску и начал вести линию. Я выдохнул, взял кисть и положил первый штрих.

Раз-и-два, поворот. Я в тех же Норах, вокруг меня монстры, жаждущие хаотички. И-два, третий штрих, линия. Вокруг меня, во мне — ветер Хаоса. И-три, два, поворот, три-четыре, вверх линия, поворот, штрих поверх штриха. В моих руках — нож; эта кисть с краской зарежет Кяськи. Раз-два-три-четыре, штрих, вернуться назад. Эта ткань — стена, через которую не пройти. Четыре, штрих, один-два, верхняя эпициклоида, спираль, линия вниз. Рядом со мной — Золто, глупый ведьмачий сын, который затащил нас сюда. Четыре — восемь. Он тянет свою линию, ровно, непрерывно — не живая и не мёртвая линия; шесть-девять. Мы в нигредо, и хаотичка решает нашу жизнь и смерть. Один становится тремя, это вершина. Три восходят к пяти, поворот, двойная спираль — центр. Черти, Ройт, это то, что ты умеешь; это спасает тебя и убивает тебя. Пусть сияние плетения ослепит жадных монстров. Три-пять-семь, штрих, лестница, завершить элемент, перейти к следующему узору.

Узор наливался светом. Я провёл завершающий штрих одновременно с тем, как Золто закончил свою линию.

Печать вспыхнула и засияла золотом; линия, проведённая Золто — тоже. Небольшой трюк: окружающие плетение линии также приобретали светимость. Я медленно выдохнул: теперь я и дальше смогу требовать его в напарники. Вытер пот со лба, оглянулся.

Смеркалось. Двор был полон замерших людей, молча смотрящих на горящую печать.

Я отбросил кисть и отошёл. Прекрасная работа, но я не чувствовал гордости или удовлетворения.

Люди загомонили, споря, переговариваясь, выражая удивление, недоверие, восторг. Через расступающуюся толпу подошёл Кай, в этот раз — без Сайбара, и хлопнул меня по плечу. Я ощутил кожей, как будто от его холёной руки на мне остался грязный отпечаток.

— Что делать теперь?

— Поднимите повыше, закрепите, подставьте под основание чашку из живого стекла, или что там у вас есть подходящего, — сказал я устало. — Накормите нас с Золто, дайте вымыться и выспаться. Не трогайте эссенцию, которая будет скапливаться, она пригодится, чтобы замешать её в краску для завтрашних плетений, это увеличит выход чистой эссенции в десять-пятнадцать раз.

Кай крякнул, услышав последние слова. Я безразлично продолжал:

— Подготовьте наутро действительно большой холст — хорошо бы хотя бы алдов семь в высоту, овальный. Если сможете, два или три. Козлы, чтобы с них рисовать. Также нам потребуется четыре-пять кистей из конского волоса, толщиной в пять пальцев, на длинных рукоятках. Желательно — сосуд из живого стекла для краски. Тогда я смогу добыть хотя бы жин за завтра.

— Всё обеспечить, — крикнул Кай. — Ройта, Золто — в центральную башню, выгоните Ярта из его хазы. Плетение охранять! Этих двоих — охранять, башню охранять, всё охранять, спать сегодня никто не будет! Семак — проводи их в баню. Нет: Семак, Шуша, Яснец — проводите их в баню, Суня — беги бегом в баню, и чтобы там к их приходу никого не было! Тюха — беги к Ярту, скажи, чтобы выметался: когда эти двое выйдут из бани, чтобы духу его не было в башне! Весняк — передай плотникам, пусть делают самые большие, какие могут, подрамники. Любое дерево, пусть снимают хоть дуги с телег, деньги не имеют значения! Не имеют значения!!!

***

Мы успели помыться в местной бане, пока некий Ярт любезно освобождал для нас свои покои (довольно просторную, хотя и напрочь убитую комнату с камином), а растрёпанные служанки застилали для нас две кровати. В комнате воняло перегаром, жареным мясом и сладкими духами, а от матрацев исходил кислый дух немытых тел. Никакого сравнения с лесом.

На двери хлопнул засов, запирая нас внутри.

Я открыл ставни, впуская внутрь прохладный осенний воздух, и выглянул наружу. Высоко; слишком высоко, чтобы спуститься. Хотя, конечно, по сравнению с моей башней — это просто сорная куча.

Кяськи, несмотря на позднюю ночь, действительно не спали. В соседних башнях светились окна, на площадях горели костры, куда-то бежал отряд с факельщиком впереди. Перекликались бандиты, лаяли собаки, у одного из костров кто-то играл на дудке. Высунувшись в окошко, я разглядел слева золотое сияние печати и цепочку из охранников вокруг.

Ведьмачий сын принюхался, чихнул, а затем стащил простыню с одеялом на пол и попытался устроиться на шкурах около камина. Я последовал его примеру.

— Что, — сказал он, — думаешь, нас вытащат отсюда? Если ты их поманишь большими доходами, они будут нас беречь, а потом за нами придёт кто-нибудь?

Я усмехнулся зло.

— Золто, я вырос среди клановых интриг. Сколько, ты говоришь, здесь, в Кяськи, кланов? В смысле, гильдий?

— Четыре.

— Ну, и сейчас остальные три узнают, что одна может безумно, баснословно разбогатеть, и приобрести невероятную силу. Сам подумай. Два миллиарда в год — в это невозможно поверить, и именно поэтому верить хочется. А прямо сейчас вокруг нашего плетения стоят люди, и видят, что в подставленную чашку стекает хаотичка, и каждая капля её стоит сорок золотых галер. И с каждой каплей они всё больше убеждают себя в реальности обещанного мной завтра жина хаотички.

— А ты не сможешь?

Я простонал.

— Золто, если добавить хаотичку в краску, ничего не изменится. Сам посуди: ведь краска плетения и так собирает хаотичку, она там уже присутствует с первых минут. Откуда возьмётся «в десять-пятнадцать раз?»

— Почему ты им наврал тогда?

Я зло усмехнулся.

— Потом что это загадочно! Потому что это похоже на таинственный секрет! Смотри, Золто — за ночь они соберут, ну, может, пятьдесят гран. Прилично, но не настолько, чтобы ошалеть от жадности. Но в их голове эти пятьдесят гран будут значить завтрашние тысячу. Я обещал сделать три печати в три раза больше — почему бы и не целый жин? Одна же заработала, ведь правда? Вот она — сияет, хаотичка каплет, плотники в мыле стругают огромные дуги для новых полотнищ, охранники бегают, никто не спит.