Разбудил меня какой-то звук. Он ворвался извне, совершенно точно, потому что в моем сознании не было никаких звуков — черный провал сна. Никаких сновидений, даже намека на них. Не люблю такое — будто ты что-то потерял, выпал из жизни, что ли. Так бывает, когда спишь слишком крепко. Тело ломило, голова была каменная. Вероятно, я опять заснул в кресле посреди дня, и…

Я открыл глаза и поднял голову.

Вокруг меня была густая, холодная ночная тьма, лишь озеро блестело в неярких красноватых лучах Якшар, выглядывавшей из-за редких облаков. Я физически почувствовал, как извилины в моей голове со скрипом зашевелились. А следом за ними — и мои волосы. Вечный штиль меня накрой, Архонты сослали меня ветра знает куда! Я в лесу! Вся сонливость испарилась в тот же миг. Я вспомнил, где я и кто я. Точнее, что я теперь никто и непонятно где. Я вырубился сразу после купания, прямо на берег озера, не найдя никакого убежища. А теперь… меня что-то разбудило.

Грудь сдавил непонятный страх. Якшар вышла из-за туч, и осветила темные ели, дикий, жуткий темный лес. Вечный штиль! Я лежу в ночном лесу, проснувшись от резкого звука, который даже не мог вспомнить. Помнил только, что он был.

Скрип повторился, и я замер, стараясь не выдать себя ни одним движением. Я даже дышать перестал.

Тихо. Ветер слегка шевелил ветви на верхушках деревьев, в озере плеснула рыбёшка. Я слышал прерывистый стук собственного сердца. Осторожно выдохнул. Тишина. Наверное, это скрипело какое-то накренившееся дерево в лесу.

Я уставился в чистое звёздное небо. Якшар медленно плыла по сверкающему драгоценному морю. Мать говорила, что нельзя смотреть на неё двумя глазами сразу, когда она в зените: Якшар может подумать, что ты просишь о безумии и наградить тебя им. Я суеверно прикрыл левый глаз. Потом, рассмеявшись, открыл оба: детские сказки. И снова прикрыл левый глаз: детские сказки, конечно, но я уже пережил достаточно, чтобы лишний раз рисковать рассудком.

И услышал совсем близко резкий щелчок. Такие щелчки издавал рассохшийся шкаф в моей гостиной.

Я испуганно вскочил и огляделся.

У самой кромки воды стояла человеческая фигура. Якшар снова скрылась за тучами, и я не мог разглядеть, кто именно там стоит. На всякий случай я решил заговорить первым.

— Вечер добрый!

Молчание. Затем послышался новый щелчок, и ещё один. Под аккомпанемент сухих щелчков фигура двинулась по направлению ко мне. Я начал медленно отходить.

— Эй? — снова спросил я. — Вы меня слышите?

Но в этот момент Якшар вышла из-за туч, и ярко осветила всю картину зловещим красным светом.

У берега стояло нечто… я затрудняюсь это описать. Какая-то мешанина из звериных шкур, принявшая форму человека? Вместо головы был мёртвый, изуродованный бобёр — я понял это по торчащим зубам. Тело — наверное, медвежья шкура. Правая и левая руки — одна мёртвая тушка лисы, другое… вероятно, волк? Фауна и монстрология северных пустошей во всей красе. Из распяленных пастей волка и лисы торчали совершенно человеческие кисти рук. Пальцы на одной из них пошевелились, затем монстр поднял руку-лису и вроде как бы почесал голову-бобра. Затем медленно направился ко мне.

Он вышел из кустов, и Якшар осветила деревянные ноги монстра. Совершенно как человеческие, но деревянные. На шарнирах. Они скрипели при ходьбе.

Наверное, увидев такое, мне надлежало убежать с криком в лес или сесть на землю, обхватив голову руками, и раскачиваться. Но я не мог. Такая штилева дичь была слишком страшной, чтобы её бояться. Я нервно хихикнул. Ситуация была слишком абсурдна, чтобы паниковать по-настоящему.

— Хей, ты шкурник? А? Как тебя звать? Боброголов? Медветел? — меня охватила истерика. — Ногун? Ножич? Чего тебе надо от меня?

Штуковина заковыляла по направлению ко мне быстрее. Я отбежал.

— Какого штиля тебе надо? Ты говорить умеешь? А? Ногач-шкурник?

«Это» издало серию щелчков, и внезапно присело. Затем ноги «ногача» распрямились с треском, и он прыгнул по направлению ко мне, растопырив свои странные руки.

Я с трудом отскочил, и, сохраняя расстояние, заплясал по берегу.

— Не догонишь!

Монстр повернулся ко мне и снова присел.

— Ногач руколисый!

Я увернулся от ещё нескольких прыжков. Мне начало казаться, что я играю в догонялки с неуклюжим взрослым. Мы скакали по поляне, и я непрерывно выкрикивал дразнилки, войдя в раж.

Страха не было. Ногач прыгал и даже бегал, но не очень хорошо. Его не составляло труда обмануть, или обогнать. Пока что.

Тут я запнулся о корень и упал на бок. Ногач подскочил ко мне, присел, гулко ухнул и схватил меня за ноги твёрдыми деревянными пальцами.

— Я в домике! — заорал я мёртвой бобриной голове, складывая руки крестом перед грудью.

И он остановился. Разочарованно взмахнув лисой и волком, он начал ходить туда-сюда по поляне. Затем застыл столбом.

Я, продолжая удерживать руки перед грудью и уповая на один лишь этот защитный жест, перекатился на колени и встал на ноги. Осторожно подошёл к Ногачу. В голове билась только одна мысль: «он схватил меня за ноги, чтобы… что»?! У этого парня только ноги были деревянными, а все остальное в мертвых кусках плоти — лучше не будем думать о том, зачем ему мои ноги.

Ногач застыл, медленно, со скрипом вращая головой. Вблизи он оказался не таким большим — примерно, мне по плечо. От шкур тошнотворно несло мертвечиной. Хорошо, может быть, всё же, не стоило смотреть двумя глазами на Якшар.

Я присел, разглядывая его нижние конечности. Деревянные суставы, круглые сочленения. Где-то я уже видел такие ноги, но где? Ну точно! Это же один в один портновский манекен из того магазина, где я недавно заказывал одежду! Сложный, полноразмерный манекен с подвижными руками и ногами, который меня так восхитил! Какая ирония: сегодня он меня тоже восхитил, пожалуй. Если не сказать больше.

Я привстал. Значит, под этими тушами скрывается полностью деревянное тело. Очевидно, это оживлённый. Воздействие великой эссенции хаоса в некоторых случаях дает жизнь ранее неживым предметам — например, если пролить эссенцию на стул, может случиться так, что стул начнёт скакать по комнате. Кутхские мастера создавали одушевлённых големов и какими-то хитрыми способами приручали их. Но кому могло понадобиться в этих пустошах вливать эссенцию в манекен? Я знал, что, скажем, живое оружие — столько же своенравно, сколь и могущественно. Оно может даже обратиться против своего собственного хозяина.

Однако, манекен — не оружие, это вещь, созданная, чтобы служить людям. Оживление не может сделать его агрессивным. Но зачем тогда на нем эти трупы? Зачем он ловит меня?

— Братишка, ты же, наверное, одеться хочешь? — осенило меня.

Изнутри мёртвого бобра послышался тоскливый скрип.

— Погоди, не лови меня. Стоп игра. Я тебе штаны дам. Хорошо? Стоп игра.

Монстр издал очередной скрип. Согласие? Я, конечно, не кутхский погонщик големов, но в конце концов, чего мне терять, кроме собственных штанов — или собственной жизни, если я неверно понял его желания. Впрочем, моя жизнь сейчас выглядела так же незавидно, как и штаны.

На всякий случай отойдя на десяток шагов, я быстро стянул с себя штаны. Однако, не жарко. Монстр — ну, скорее, уже манекен — скрипя суставами, подошёл ко мне и медленно протянул просительным жестом ко мне деревянную ладонь.

Я вложил в неё грязную, драную и измазанную смолой деталь моего парадного облачения.

Он аккуратно расправил их и бережно надел. И застыл в позе манекена, выставив одну ногу вперед и упираясь рукой в бок. Гордый, сильный, ужасающий. Но, кажется, более не опасный для меня.

Я усмехнулся. Видели бы сейчас Ройта Айнхена Великие Архонты: посреди леса, без штанов, зато в компании живого манекена, одетого в трупы мёртвых животных. Жаль, что рассказать обо всем этом мне вряд ли удастся. Если в пустошах нападения непонятных тварей случаются с такой же периодичностью, как в мой первый день, долго я не протяну. Прочь дурацкие мысли, Ройт!