Никита Еремеевич и вовсе встал, словно остолбенел. Он тоже смотрел на женщину, не отрываясь, понимая по каким-то едва уловимым признакам, что незнакомка ждала здесь именно его. Она медленно подходила, а он не мог сдвинуться с места, смотря на неё, как заворожённый. Вдруг она коснулась его руки, улыбнулась и спросила приветливо:

- Ну что, пойдём?

И он бросился вслед за ней, через эту берёзовую рощу на ту поляну, и пошёл бы без оглядки дальше, куда глаза глядят, так она его манила, и он полностью потерял над собою контроль.

Утром, поднимаясь с помятой травы, он не очень и помнил, что случилось этой ночью. Не вспомнил бы и лицо её, не говоря уже о том, что не знал даже имени. Голова его была тяжёлой, слегка кружилась, как с похмелья. Он застегнул рубашку, расстёгнутую на груди, и вдруг заметил на своих руках, груди и животе мохнатые рыжие волосы, которых прежде не было...

Молодой человек недоумевал. Что это? Может, он до сих пор спит? Откуда эти волосы?

Он стал гладить своё гладко выбритое до этого лицо и заметил такие же мягкие на ощупь волосы и на лице... Никита Еремеевич не понимал, что происходит и к чему бы всё это. Он поспешил до больницы, стараясь оставаться незамеченным и проскользнув туда задними дворами. Проникнув в свою комнату, молодой человек бросился к зеркалу и увидел пугающую картину: его взору предстало грубое лицо с нависшими бровными дугами, выраженными скулами, покрытое местами рыжими длинными волосами. Открыв рот, врач увидел у себя два выдающихся клыка на челюстях сверху и снизу. Никита Еремеевич обомлел и схватился за лицо. Он был в шоке, не понимал, что происходит и как ему в таком виде теперь показаться перед людьми...

Молодой хирург, недолго думая, тут же схватил бритву и начал усердно и усиленно счищать с себя копна этой рыжей шерсти. Когда лицо очистилось, оно несколько преобразилось, и всё равно имело грубый и свирепый вид. Пришлось натянуть марлевую маску и чепчик по самые глаза, прикрывая массивные надбровные дуги. Маска так же скрывала потолстевший короткий нос с широкими ноздрями и клыки.

Никита Еремеевич думал весь совместный обход с главным врачом, не сходит ли он с ума? Или это какая-то генная мутация, вдруг внезапно проявившаяся в его организме?...

Он, конечно, хотел бы посоветоваться по этому поводу с более осведомлённым в медицинском плане Глебом Никифоровичем, но очень стеснялся, что его теперь засмеют, и сельские девчонки вместо свиданий будут лишь прыскать и хихикать ему в спину. Поэтому молодой врач остался со своей бедой один на один, решив пока прятаться под маской с чепчиком и вовремя сбривать с себя всю эту дикую рыжую шевелюру. Пока в одну из ночей он не услышал со стороны дальних лесов призывный волчий вой...

В тот день Никита Еремеевич был беспокойнее обычного. Он часто зевал, дёргался, раздражался, и бессознательно поглядывал на небо, сам не понимая, что он там хочет найти. Ближе к вечеру его беспокойство и нервозность без видимых причин только усилились. Ему было физически тошно, душа куда-то рвалась и металась, не видя выхода. Молодой врач, найдя себе занятие с целью коротания времени в прогулках из угла в угол, так как с недавнего времени встречаться с девушками он опасался и отказывался под надуманными причинами (причина же была лишь одна: он стыдился показать своё необычное лицо без маски) - когда стемнело, выскочил в итоге на крыльцо больницы покурить. Он с нервной дрожью, раздражительно открывал пачку с сигаретами, в итоге разорвав её начинающими с недавнего времени расти когтями, и судорожно затянулся сигареткой, в надежде, что это его хоть как-то успокоит.

То, что творилось в его жизни в последнюю неделю - он и врагу не пожелал бы. Эта непонятная ему трансформация и метаморфоза его тела, что произошла в одночасье у него на глазах и уходить никуда не собиралась - по-настоящему рвала ему сердце. Никита Еремеевич привык, был блондинистым красавчиком и мечтой всех девушек деревни. И теперь, глянув на себя в зеркало, он приходил просто в отчаяние. Работа бритвы по утрам приносила, конечно, свои плоды, но хирург уже всерьёз подумывал обратиться куда-нибудь в клинику пластической хирургии, закончив практику в селе и уехав наконец-то в город. Конечно, для этого были необходимы деньги, но врач уже был готов влезть в долги и кредиты, лишь бы не видеть больше по утрам в зеркале отражение своего толстого короткого носа с расширенными ноздрями и чуть острым, закруглённым вниз кончиком, а так, же широких скул и массивных, буквально нависающих на глаза надбровных дуг. Всё это приводило его просто в отчаяние и хотелось уже сесть и заплакать...

Никита Еремеевич нервно затягивался сигареткой, стоя в тени сумерек, под елью больницы, чтобы не быть случайно замеченным знакомыми. Как вдруг вспомнил, что делая первичную хирургическую обработку раны предплечья одному сельскому мужичку, поступившему сегодня утром, ему вдруг ни с того, ни с сего захотелось лизнуть ему ранку... Никита Еремеевич сделал над собой просто титаническое усилие, чтоб не приложиться и не присосаться к той струйке крови, что вытекала из раны перед тем, как он её ушил... Когда пациент покинул перевязочную, молодой врач схватил мокрые от крови салфетки и, отвернувшись, чтобы не было видно перевязочной медсестре, жадно приложил к ноздрям и затянулся...

Что это было? Никита Еремеевич пугал сам себя. Что за мутация с ним происходит? Ведь с ним какая-то болезнь?... Надо срочно показаться ведущему генетику в области и начать лечиться! А то так и до психлечебницы не далеко. Никто ведь этого не поймёт, что он не виноват и это всего лишь прихоть гормонального сбоя! Упекут ещё в больницу ни за что, ни про что!...

- Здорово, Еремеич! - вдруг обратился к нему какой-то мужик, проходя мимо ели и признав его. Никита Еремеевич бессознательно отпрянул в ещё большую тень деревьев, находящихся возле крыльца приёмного покоя, так же ответив на приветствие.

"Ну вот...- думал он, - так теперь и прячься всю жизнь от людей... И ногти какие-то утолщённые стали расти, заостряются и закругляются на концах... Теперь уже и ножницы их не берут, пилкой спиливать разве?... Что за ужас со мною творится? Как с мужиками при встрече здороваться? Вдруг кого-нибудь расцарапаю? Да и без этого - рано или поздно обратят внимание..."

Никита Еремеевич впадал постепенно в совершеннейшее отчаяние, не зная, с кем посоветоваться и перед кем излить душу. Он немного успокоился от вдыхания сигаретного дыма и хотел уже заходить назад в больницу, как вдруг случилось нечто невообразимое...

Он вскинул наверх голову и заметил свет полной, взошедшей над ним луны... Хирург как заворожённый, не отрываясь, смотрел на неё... Она, бездушная и холодная, вдруг показалась ему всё понимающей и утешающей "матерью"... Ему так захотелось излить ей свою боль и открыть томящуюся душу, что он закинул голову ещё выше и ... тихонько завыл...

Никита Еремеевич на секунду опомнился и спохватился, чем это он занимается? Если вдруг это кто-то мог увидеть и услышать - его точно упрячут в психушку... Но, не успев даже толком понять, что, же произошло, в полной тиши наступающей июльской ночи в ответ он услышал такое, же жалобное и далёкое скуление и завывание из далёких лесов их края...

Никита Еремеевич сорвался. Он плохо понимал, что творит, поскольку тело ему не подчинялось. Тело бросилось бежать через поля и овраги, где кусты секли и били его до крови, но он не обращал внимание, настолько зов был силен и непререкаем, и силы, влекущие его в те леса - могущественны. Молодой мужчина нёсся изо всех сил, сам в себе не узнавая и не подозревая эту силу... Периодически он начинал бежать на четырёх конечностях, и так ему казалось даже сподручней...

Промчавшись не жалея сил несколько оврагов, посадок и огромных, освещаемых луной полей, что разделяли его с тёмным и таинственным лесом, откуда был зов, молодой человек остановился. Он увидел множество теней и отблеск множества пар глаз, наблюдающих за ним из темноты...