Ему дали выпить какой-то толчёной, и разведённой водой травы и в голове его, и без того плохо соображающей, возник густой туман. Герасим стал бубнить и повторять за ними какие-то клятвы, он не совсем понимал и не до конца отдавал себе отчёт в том, что происходит, так как наступило состояние полнейшей апатии и оцепенения.

Проснулся Герасим через два дня, хотя и сам потерял счёт дням, и выбрел из леса как раз со стороны поля, где стояло кладбище и хоронили пострелявших друг друга охотников. Герасим плохо помнил, что произошло той ночью. Тем более, не знал он, что охотники убиты, а один сошёл с ума. Узнав всё это, он вспомнил, что было, в лесу и понял, что это не сон, и он действительно давал какие-то клятвы, потому и остался жив...

Лесник подумал о том, что надо бы зайти в храм, поговорить с батюшкой, да одеть сорванный с него крестик, как вдруг в полной темноте дверь в избе отворилась, и зашёл один из них...

В полной темноте дверь отворилась и в избу по-свойски, без стука, вошли два огромных оборотня - племянники Никодима. Один пнул ножку лавки, на которой лежал лесник, и сказал:

- Ну, чего разлёгся? Мечтаешь? Сбежать, поди, от нас хочешь? Обдурить нас? - и они заржали в полный голос, - Не выйдет, лесник, не выйдет. Мы от себя ведь не отпускаем. От нас одна дорожка: в могилу.

- Хочешь в могилу, лесник? - смеялся другой, взяв в лапу кружку со стола и заглядывая внутрь.

Герасим молчал. Он, кажется, начинал понимать, с какой силой связался. И самое трудное было даже не сопротивляться им, а то, что не было уже помощи и веры со стороны своих, поскольку люди его боялись...

Герасим обдумывал каждое слово. Ему хотелось хоть как-то управлять ситуацией, чтоб не стать послушной марионеткой в их руках. Он спросил:

- А Никодим где?

- А что тебе до Никодима? Свидитесь ещё в своё время. Или увидеть не терпится?

- Да, кстати, - продолжил другой, - Для тебя будет задание завтра. Придём в твою родную больничку, и ты должен будешь признать там одного человека. Мы скажем, как его зовут. Ты подтвердишь. И смотри: завтра, в полнолуние, будет решаться судьба остальных щенят вашего врача. Поэтому, если не исполнишь, как велим, или что-то перепутаешь - пеняй на себя: щенят можем в живых не оставить. Они всё равно крещёные, будет ли от них толк - не известно. Так что смотри, Герасим, не рыпайся. От твоего поведения зависит теперь их судьба.

- Да, и если вздумаешь предупредить кого - только хуже сделаешь. Пусть тех щенят мы не достанем, но с сыном вашего врача разберёмся. Он в наших руках. Бесполезный малец, слишком добрый, много в нём папашиной крови. Как ни учим его - не озлобляется, никого обидеть не может. Никодиму просто жалко его, своя кровь, но сейчас Никодима нет, мы можем убрать малого, а спишем на тебя. Ведь это ты его в сарае запер, так ведь? Никодим тебя за мальчишку из ада достанет, не сомневайся. Так что думай, Гера, думай, ты башковитый, должен соображать.

И оборотень, швырнув пустую кружку в угол комнаты, вышел из избы. За ним удалился второй. Герасим остался лежать...

Утром после обхода Глеб Никифорович вернулся в палату ослабшего пока после операции Никодима, лежащего в одиночестве, и спросил:

- Лукьян Егорович, слышь меня? Вот мы сегодня позовём Герасима Потаповича и посмотрим, за кого он тебя признает. Но я тебе больше скажу: сегодня, кажется, ночью будет полнолуние? Так вот палата твоя, Лукьян Егорович, с решёткой на окнах и дверь закрывается на ключ. Ближе к ночи пригласим к палате мужиков с ружьями и войдём к тебе, посмотрим на твой внешний вид. И если вдруг ты, Лукьян Егорович, шерстью обрастёшь, или когти отпустишь - ну тут уж не взыщи, охотники своё дело знают, церемониться с тобой не будут.

- О чём говоришь, доктор? Я тебя совсем не понимаю... - прикидывался несведующим здоровый мужик с хитрым взглядом и густой рыжей бородой,- Решётки, ключи, мужики с ружьями... Побойся Бога!

- Я тебе побоюсь Бога! - не выдержал Глеб Никифорович, подскочив к нему вплотную, - Где мой сын? Где мой ребёнок? Или ты мне его сегодня вернёшь, или...

Глеб Никифорович сжал кулаки, потом махнул рукой и вышел из палаты, закрыв за собой дверь на ключ.

Тем временем Герасим побрёл в храм. Шёл он туда с тяжёлым сердцем, уже после утренней службы. Ему хотелось поговорить с батюшкой, отцом Геннадием, и исповедоваться ему во всём. Какая-то сила удерживала его, внушая, что всё это напрасно, а отец Геннадий разгневается и начнёт презирать.

Он украдкой зашёл в церковь и спрятался от посторонних глаз за колонну. Но отец Геннадий первым увидел его и подошёл сам:

- Приветствую, Герасим Потапович. Ты что-то после службы идешь...

Герасим, видя такое отношение, приободрился. Но всё равно ещё не знал, с чего начать, и правильно ли его поймут.

- Да я ведь, отец Геннадий... Тут такое дело... Даже не знаю, с чего начать...

Отец Геннадий, хоть и вечно куда-то торопился, вдруг серьёзно посмотрел на лесника, как будто чувствуя его крайнюю нужду в этом разговоре именно сейчас, и произнёс:

- Ну, если нужно поговорить - так поговорим! Проходи-ка, Герасим Потапович, вот сюда, посоветуемся.

Мужчины зашли в иконную лавку, скрывшись с глаз, оставшихся в храме после службы прихожан. После беседы отец Геннадий задумался, потом говорит:

- Ну что тут поделаешь? Грех ты, конечно, на душу взял, Герасим Потапович, тем, что отрёкся от Бога и, как ты ни скажешь, "продал душу". Но не бывает человека без греха. И это - такой же один из грехов - чародейство, потворство тёмным духам. Ну, как же мы теперь поступим? Ты, давай, вот что: крестик заново одень, и не снимай, носи. Я тебе его сейчас принесу. Грех твой, видя раскаяние, я тебе отпустил. Сейчас ещё сорокоуст за тебя закажем. Ты, если чувствуешь в себе борьбу, в больницу не ходи. Потом ещё больше себя винить будешь. Молитвы дома читай. Я тебе молитвослов сейчас вынесу. Хочешь - у нас поживи, в подвальном помещении. Там комнатка чистая, никто тебя оттуда не достанет. А Глеба Никифоровича насчёт детей мы предупредим. И, давай не горюй!

Отец Геннадий наказал женщине, работающей в иконной лавке, выдать Герасиму Потаповичу молитвослов с крестиком, а сам, перекрестив и благословив его, ушёл по своим делам.

Никодим метался по палате. Он был в той же западне, какую они подстроили Герасиму. Окружён со всех сторон, выставлены условия. Он в ярости сорвал повязки с живота: рана заживала, но была под швами.

Подошедши к окну, увидел двух коренастых мужиков, что стояли напротив окон его палаты на первом этаже и лузгали семечки. Никодим узнал их, постучал по стеклу и жестом подозвал подойти ближе.

- Где лесник? - спросил он.

- Ищем. У себя нет.

- Вы что, его выпустили? - Никодим разъярённо зарычал и от злости сорвал с окна белую занавеску. - Вы, олухи, вы куда смотрите? Вам ничего доверить нельзя! Я же сказал: глаз с него не спускать!

Племянники равнодушно хмыкнули.

- Идите, я вам сказал, ищите! Из-под земли отройте! Ко мне сегодня заявятся охотники, этот требует своего сына! На вас вся надежда! Упустили, недоумки... Идите, Герасим чтоб здесь был!

Два мужичка пошли в вразвалочку от больницы, а Никодим снова стал сновать из угла в угол, словно раненый зверь в клетке...

Вечерело. Герасим зажёг в подвальной комнатке свечку, осветившую белые стены, лавку, стол и табурет перед ним. На столе стояла иконка. Он закрыл за собой дверь, встал на колени и принялся молиться. Мерцающее пламя свечи дрожащим светом освещало лик Спасителя. Герасим шептал:

- Господи, помилуй мя грешного... Помилуй мя грешного...

В коморке было темно и тихо. Герасим стоял на коленях, шептал молитву и стал засыпать...

Вдруг округу огласил протяжный волчий вой... Герасим встрепенулся. Какая-то сила помимо его воли вошла в него, он почувствовал неутолимое желание бежать навстречу этому вою, вскочил, и, забыв, что есть дверь, рванул на маленькое слепое окошечко в подвальной комнатке ближе к потолку. Герасим одним ударом кулака пробил стекло и высунул из окна голову. Больше ничего не пролезало, плечи не проходили, и Герасим, не помня себя, в отчаянии завыл.