- А где ты с этим борешься? - вдруг спросил кто-то из толпы.

Герасим не узнал голоса, но он чувствовал на себе чей-то пристальный пытливый недобрый взгляд. Лесник стал искать глазами того, кто это спросил, но, тот, видимо, отвёл глаза, так что Герасим не узнал, кто это был. Он понял, что кто-то его выпытывает, где он сейчас скрывается. И поэтому промолчал, не сдал своего укрытия в стенах храма. Сказал только:

- Дома я у себя живу...

Глеб Никифорович, так же постояв на этом собрании, возвращался с него в задумчивости...

Вчера, вернувшись с работы, он не застал дома супругу, Алёну. Старшая дочка, в связи с угрозой похищения, не ходила пока в школу, но днем находилась у Пелагеи Ивановны (она все, же вышла на пенсию и уволилась, помогала растить детей), вместе с младшим братом. Подумав, что Алёна, скорее всего, с детьми у тётки, он отправился туда, чтобы вместе прийти домой. Но жены там не было. Глеб Никифорович забрал детей, и, попросив своего соседа сопровождать их, привёл домой.

Елена вернулась поздно. Она была задумчива и печальна. Глеб Никифорович видел, что с ней что-то происходит. На вопрос, где она была, Алёна вначале хотела что-то рассказать, как ему показалось, но потом передумала....

И вот он теперь шёл и думал, что бы это значило...

В эту ночь сожгли дом Герасима...

В ту ночь, когда горел дом Герасима, он снова ночевал в храме. Лесник зажёг свечу, встал на колени перед иконой и стал молиться. Герасим страшился этой ночи. Он помнил, что было в предыдущую, и как на него подействовал волчий вой стаи тех, к кому он теперь тоже, не по своей воле, примкнул. Как это снять? Как же ему вырваться из этой западни?

Он знал, что уже нет его главного врага - Никодима. Но это не, сколько не успокаивало, поскольку он понял, что главный оборотень вырастил достойную смену в лице двух злющих и подлых племянников, единокровок властолюбивого Кудима. Давало надежду лишь одно: Кудим не отличался большим умом. Быть может и его сыновья не будут так хитры и изобретательны, и их удастся загнать в ловушку? Хотя, в ловушке пока он сам... И, понимая, какая сила в него входит, по ночам не смотря на молитвы - он очень себя боялся... И не мог гарантировать окончательно, что не сорвётся и не убьёт человека в эту минуту...

Вдруг, находясь на молитве, Герасима стало клонить в сон. Он боролся, но оцепенение было сильнее его: голова налилась свинцом, веки отяжелели, и он сам уже не понимал, спит или нет...

Вдруг в храме раздались громкие шаги, которые заставили его вздрогнуть. Как буд-то кто-то стучал железными каблуками и шёл прямо к нему. Герасим, сам не понимая, кто к нему идёт и почему его душа так боится этой встречи, в ужасе пополз и вжался спиной в стену, не отрывая взгляда от запертой двери. Это были не оборотни. Их присутствие он ощущал по-другому. Это был кто-то очень страшный, как воплощение абсолютного зла. И он зашёл...

Перед ним стоял высокий господин во фраке, шляпе с полями и с тростью. Худое лицо его было с выражением надмения и лёгкого презрения. Большие глубоко посаженые глаза с тёмными кругами под ними смотрели цепко и изучающее. Узкий длинный худой нос с горбинкой, загнутый крючком, тонкие усики и бородка дополняли образ, придавая ему чопорность, высокомерие и некую нелюдимость. Герасим старался не смотреть на вошедшего господина, но глаза, то и дело тянулись к нему. Леснику не хватало воздуха. Он почувствовал свою полную оставленность Богом и полную власть над ним этого странного господина. От этого Герасим полностью оробел и сник.

Господин вальяжно расположился на лавке напротив оцепеневшего человека, приподняв фалды фрака и закинув ногу в длинном чёрном велюровом сапоге с подкованным каблуком на ногу. Он пригладил свои усы, чуть помял бородку, не отрывая надменного и пытливого одновременно взгляда от лесника, и через какое-то время достал из отворота фрака свёрток, развернув который, и одев на кончик носа пенсне, делово спросил:

- Герасим Потапович, если не ошибаюсь?

Герасим, еле сглотнув слюну, утвердительно мотнул головой.

- Ага, ага... - продолжил загадочный господин, щурясь и вчитываясь в какой-то документ на листе бумаги, - Да-да, я, Герасим Потапович Никольский, такого-то года рождения, проживающий там - то там-то, проклинаю свою душу и желаю служить дьяволу, исполнять его волю и быть у него в рабстве, заключаю сделку от такого-то числа такого-то месяца, взамен пользуясь его силой и властью, подписываю документ, сей своей кровью. Так это вы Герасим Потапович? - ещё раз со смехом через пенсне посмотрел на него странный господин.

У Герасима пересохло во рту.

- Я... То есть, не я... Это не то... Это другое... Как бы сказать... Меня неправильно поняли...- бормотал Герасим, пытаясь объяснить, что всё это было сделано в шутку и со своим умыслом.

На этот раз господин уже зло вскинул на него глаза.

- Пошутить, значит, изволили? Думали, в бирюльки будем играть? Или за дураков держите? - впился в него немигающим взглядом чёрных, горящих желчью и ненавистью, глаз бледный господин. - Цена договора - жизнь. Или - бессмертная душа... Выбирай, Герасим...

- Я не хотел.. - опустил голову Герасим,- Я думал, что всё можно вернуть... Я не желаю, не желаю, не желаю! - закричал он и вздрогнул, проснувшись в холодном поту. Сердце выпрыгивало из груди. В комнате никого не было, но дверь, прежде закрытая на ключ, была открыта... И вдалеке, на первом этаже храма, как будто слышалось уходящее цоканье каблуков и скрип храмовой двери...

В эту минуту пламя пожара озарило сгустившийся ночной сумрак над деревней, и лесник услышал тревожный звон пожарных колоколов. Он не знал, что горит его дом. Герасим склонил голову над лавкой и горько заплакал. Он желал вырваться из рабства этого господина и был готов даже умереть...

Тем временем мужики и бабы в селе пытались затушить пожар, боясь, что огонь перекинется на соседние дома. Среди тушащих был сторож Фома - хитрый востроглазый мужичок, всегда дающий взаймы под проценты. Он суетился, покрикивал в ночной темноте, озаряемой всполохами пожара, и сетовал:

- Ах, как жаль! Герасим погиб! Какой мужик был! Ну не повезло!

И когда наутро среди головёшек пожарища не нашли обугленного тела Герасима - просто обалдел:

- Как же так? Не может быть! Куда же он делся?

Люди посматривали на него в недоумении, и один из тушивших пожар мужиков сказал:

- Да он в храме ночует. Ты что, не знал?...

Фома тут же угомонился, мотая себе что-то на ус...

Глеб Никифорович, не решаясь пытать Алёну, где она вечерами который день пропадает, увидел вдруг её, возвращаясь с работы, идущую со стороны посадок, ведущих в лес. Он остановился и дождался супругу, издали отметив про себя её крайне расстроенный и удручённый вид.

- Зачем ты туда ходишь? Не боишься? - лишь спросил он.

Алёна смотрела вокруг себя ничего не видящим, потерянным взглядом.

- Мне нужно с тобой поговорить... - лишь промолвила она.

- Пойдём... - согласился Глеб Никифорович, и они вместе пошли к Пелагеи Ивановне забирать на ночь детей.

Глеб Никифорович с супругой вернулись домой. Алёна была очень задумчива.

- Глеб, ты знаешь, мне кажется, я видела нашего сына.

- Мирослава?

- Да. Мне почему-то кажется, что это был он...

- А где ты его видела?

- Недавно я шла с работы, навстречу мне попались женщина с длинными волосами, убранными в хвост, и мальчик лет десяти, как и наша Рада. Он был очень на неё похож... Я впервые секунды даже предположила, что это нашу дочь переодели и постригли.

Из-за разительного сходства я остановилась и просто оторопела... Женщина, увидев, что я провожаю их глазами, ускорила шаг и утянула его за руку в посадки. Я стояла на месте и смотрела им вслед, как заворожённая... Глеб, я почувствовала, что это наш сынок! Наш Мирослав!