— это справедливая цена за соединение церкви. — ворвался кардинал Маттео в разговор. — Думаю, каждый воин заслуживает материальной награды, выполняя миссию божью. Константинополь не обеднеет, если каждый муж возьмёт понемногу.

— тот, кто выполняет миссию божью не нуждается в материальном. — возразил папа.

— это очень опасная трактовка ваше святейшество. — отметил Дандоло. — При всём уважении, все мы знаем исход третьего похода. Святые рыцари были измучены и жаждали вознаграждения. Если они будут выполнять такую долгую и сложную миссию, каждый уважающий себя воин будет желать награды, не желать было бы неестественно.

— я запрещаю разграбление Константинополя. Как вы собираетесь воссоединить две церкви воедино, учинив погромы и кражи имущества горожан? Это наложит неизгладимый след на нашу репутацию и славу. Бог не даст благословения на такого рода действия.

Папа был непреклонен. Король и все присутствующие имели свои взгляды на этот нюанс дела, но никто больше не стал возражать. В этом не было смысла и не подобало проявлять такое неуважение, ибо папа был не тем лицом, с которым подолгу спорят.

— ну что же, мягкого и ровного вам пути в Венецию господа. Желаю вам выполнить священную миссию с божьей помощью, так же легко и быстро как Ной построил ковчег. А мне пора возвращаться в Майнц к супруге и куче государственных проблем. — безразлично промолвил король, который был слегка расстроен результатом беседы.

Он поцеловал перстень и спешно покинул зал, а за ним последовали остальные, повторяя процедуру прощания. Иннокентий с кардиналами остались в зале одни. Папа наконец-то присел со смутным ощущением, что что-то пошло не так, он видел в глазах уходящих, что не всё удовлетворяло присутствующих, но он не сомневался, что никто не подвергнет сомнению его решения.

— уважаемые кардиналы покиньте меня, я хочу остаться один.

Оба кардинала встали и попрощались, а старый Оффамилио опоздал и последним неспешно подымался из-за стола.

— останьтесь Гуальтеро, у меня к вам ещё пара вопросов.

Старый архиепископ застыл и повернулся к Иннокентию, который ожидал, пока двери закроются.

— вы считаете, я допустил ошибку? Вы стары и опытны, скажите ваше мнение?

— мне не подобает вносить разлад между Богом и его сыновьями.

— Гуальтеро, мы здесь одни, вы можете быть честны, вы знаете о моём уважении к вам. Вы считаете, что крестоносцы посягнут на блага Константинополя?

Гуальтеро замялся, потому что был почти на сто процентов в этом уверен. Слова, которые доносились от слухов и случайных разговоров, как среди рыцарей, так и среди знати, только и твердили о том что Константинополь это несметная сокровищница, в которой богатств столько, что можно всем участникам похода обеспечить себя на несколько поколений вперёд. Он не хотел разочаровывать папу, который уже не мог изменить своего решения. Поэтому не стал портить настроения святейшему из святых.

— вы всё правильно сделали. Ваше решение это глас божий никогда в них не сомневайтесь.

— думаете Бонифаций достойный кандидат на должность главы похода?

— он, несомненно, славный воин, который служит примером для многих. Я только боюсь, что его конфликт с Балдуином неизбежен.

— почему вы так считаете архиепископ? — спросил папа, наливая себе вина из элегантного кувшина.

— у них давние разногласия и взаимная неприязнь. Назначение любого из них это одинаковый результат — соперничество и недопонимание. Вы не смогли бы достичь иного результата, если бы назначили либо кого из них.

— неужели всё настолько плохо?

— я бы не сказал что плохо, скорее очень плохо. Это два льва жаждущих славы и побед. Поместив их у штурвала святого марша, никто не знает, чем кончится их соперничество.

— Бонифаций имеет те же корни, что и я. Я верю в то, что он будет нести моё слово так, как не сделал бы Балдуин.

— это, безусловно, но у Балдуина больше людей…

— ладно Гуальтеро, идите отдохните, завтра посвящение рыцарей, а вы должны быть в добром здравии для этой святой процедуры.

— благодарю ваше преосвященство.

Оффамилио поцеловал перстень папы и покинул зал заседаний, оставив Иннокентия наедине со своими тревожными мыслями.

***

Наступал вечер в городе Палермо и Маттео проснулся от лёгкого сна снимая с себя двух голых сицилиек, что обнимали его пребывая в блаженном сне после традиционных совокуплений. Маттео глядя в окно встревожился, что задержался слишком надолго. Он встал и начал одевать свои святые бордовые одеяния, следом цепь с крестом и рубином и перстни на пальцы. Хаотично причесав свои короткие чёрные волосы, он одел шапочку такого же цвета и был готов выступать в путь. Одна женщина проснулась, услышав копошение, исходящее от кардинала по комнате, и вяло спросила:

— куда вы святейший? Мы разве закончили проповедь?

— вы ещё не достаточно очистились от греха Корделия. Поэтому никуда не уходите. Я вынужден отлучиться по важным делам. Если ваша подруга проснётся, можете сказать ей, что она свободна.

— неужели она вам не по нраву?

— у меня нет времени сейчас это обсуждать. Я скоро вернусь.

Кардинал вышел, а сразу за дверью кардинала, ожидал один из его слуг, который сообщил:

— ваше святейшество, человек прибыл в крипту совсем недавно. Вам стоит поспешить.

— проклятье. Моя лошадь готова?

— да, ждёт у ворот. Позвольте вас провести.

— не стоит. Позаботься, чтобы та другая исчезла.

— о ком именно вы говорите? — непонимающе спросил слуга

— у неё имя на Г кажись, я не запомнил. Всё мне пора ехать. — кардинал отмахнулся рукой и слуга вошел в комнату выполнять поручение.

Кардинал очень спешно покинул помещение и уже скакал на лошади к собору. В кафедральном соборе Успения Девы Марии должна была произойти встреча двух персон, знакомых по прошлой беседе. Сегодня поздним вечером в подземной крипте этого святого места собрались для неоднозначной беседы Энрико Дандоло и кардинал Маттео. Говоря в полголоса их разговор, был весьма занимательным и чрезвычайно информативным. Запыхавшийся кардинал появился в крипте, где уже прохлаждался девяностолетний старик:

— вижу, вы особо не спешили кардинал. Ещё бы немного и я мог бы стать святыми мощами, прям вместе с этими святыми, что здесь покоятся.

— не прибедняйтесь Энрико, в вас здоровья столько, что можно отсыпать нескольким крестоносцам. — улыбаясь ответил Маттео.

— вы слишком переоцениваете мои силы.

— почему же милейший Энрико? Вы себя плохо чувствуете? Может вам прислать лекаря, пока вы проездом в Палермо? У меня есть довольно хороший специалист, который даже вельзевуловы ожоги исцеляет!

— благодарю Маттео, — улыбнулся дож — но думаю, такой лекарь больше необходим вам, нежели мне, если вы в курсе, о чём я.

— вы меня обижаете такими словами. — возмутился Маттео.

— главное, чтобы вас обижал только я. Иначе лекарь вам уже не поможет. — похлопал по плечу Маттео собеседник.

— вы же знаете, что Палермо в моих руках, наше святейшество молод и тщеславен, он смотрит вдаль, но не видит дальше своего носа, а его советник Гуальтеро лебезит перед ним, как будто тот действительно божество.

— это смелые слова мой друг. Вы не боитесь их произносить вслух? — осторожничал Дандоло.

— мы здесь как в гостях у дьявола, расслабитесь Энрико.

— но, это ведь собор девы Марии. Говорить подобным образом, вы не считаете это богохульством?

— Энрико вы прожили очень долгую жизнь, не вам ли знать каковы лица духовенства внутри и снаружи?

— снаружи они благочестивы как ангел, а внутри…

— а внутри грешны, как сатана. Мы все люди, а любой человек грешен, как ни крути. Поэтому могу с уверением сказать, что и дева Мария была грешна, до той степени как её преподносят людям.

— услышал бы ваши слова сам Иннокентий, святейший кардинал! — рассмеялся Энрико.

— он сейчас слишком занят своими пажами, чтобы слышать. Поэтому не стоит его упрекать в его глухости.