Аккуратно пересаживаю Снежинку на кровать. Она поднимает на меня взгляд, а я не выдерживаю. Наклоняюсь и втягиваю её губы.

– Хотя ты и без вкусняшек сладкая, – заставляю себя прервать поцелуй.

С наслаждением вижу, что Снежинка недовольно дует губы, и хмыкаю.

Дотягиваюсь до пакета и высыпаю ей на ноги все, что накупил. У Снежинки вырывается удивленный вскрик.

– Куда мне столько?

– А это не только тебе, – усаживаюсь поудобнее, – весь день ничего не ел. Голодный капец.

Протягиваю ей шоколадку, и она берет с хитрой усмешкой.

За окном стремительно темнеет, и я понимаю, что скоро меня отсюда выпрут. А уходить очень не хочется. Так бы и сидел возле её кровати, пока она не встанет на ноги.

Снова кладу руку на её перевязанную ногу, и во мне просыпается любопытство.

– Что у тебя было с ногой? Я так и не знаю.

Снежинка давится и хмурится. На какое-то время в палате повисает молчание, которое проникает под кожу.

Все ещё недостаточно доверяет?

– Травма.

– Это я понял.

Сжимает губы в тонкую полоску, а потом резко выдыхает.

– Я была капитаном группы поддержки в своей старой школе. Где мы с Антоном учились.

Эти слова заставляют меня податься вперед. Боюсь пропустить хоть слово из её рассказа.

– И что?

Вздыхает и кидает грустный взгляд на поврежденную ногу. Мне тоже становится больно от мысли, что ей пришлось распрощаться со спортом. Я бы не вывез, если бы меня поперли из баскетбола.

– Тренер решила, что надо выводить нашу группу поддержки на новый уровень. Чтобы мы были лучшими. Она грезила сделать нас чемпионами и все такое.

Снова молчание. В тишине палаты слышу, как учащается её дыхание. Она отводит взгляд и смотрит словно сквозь меня.

– Новые элементы. Поддержки. Ну и я не готова была к этому. Точнее… – громко сглатывает и мотает головой, – ладно, не бери в голову. Я упала на выступлении. Ну и вот, — тыкает пальцем в лодыжку.

– Сама упала?

Снежинка вздрагивает и распахивает глаза.

– Конечно сама, – пожимает плечами, а я вижу, что снова что-то осталось за кадром.

Но я не давлю. Понимаю, что ей и так сложно вспоминать об этом.

– А что врачи? Ты не сможешь вернуться в спорт?

Горькая усмешка простреливает меня насквозь.

– Сомневаюсь, но я не спрашивала. Я боюсь, что мне скажут, что нет больше надежды.

Её глазки блестят, и это доставляет мне почти физическую боль.

– Хочешь, я спрошу? Пока ты не слышишь?

– Да как-то… — неопределенно пожимает плечами.

Дверь палаты распахивается, и к нам заглядывает медсестра, которая не хотела меня пускать сюда.

– Через десять минут обход и процедуры. Посетителей прошу удалиться, – окидывает меня недовольным взглядом.

Ещё бы. Как я сюда вторгся, вряд ли кому-то бы понравилось такое.

Она захлопывает дверь. Нависаю над застывшей Снежинкой и легко чмокаю в губы.

Она тянется ко мне, но я отстраняюсь. Иначе, боюсь, не уйду.

Никакая сила меня не оторвет от неё.

– Я завтра приеду. Ещё привезу чего-нибудь. Напишешь, чего хочешь.

– Если ты меня будешь так баловать, то я из больницы выкачусь.

Фыркаю.

– Бред. Сколько тебе тут ещё лежать?

– Вроде бы до конца недели. Завтра доктор скажет.

Угукаю и снова чмокаю Снежинку.

– Жди. До завтра.

– До завтра, – смущенно улыбается.

– Ты запомнила? Ты теперь со мной, – поглаживаю свое кольцо и смотрю в её глаза.

– Да уж забудешь тут.

– Умничка.

Пока не передумал, вываливаюсь из палаты и не сдерживаю дебильной улыбки.

Надо же, блин, ещё вчера даже не думал, что буду таким до одурения радостным, что стал несвободным.

На уроках без Снежинки уже становится непривычно, и я постоянно тереблю её красную нитку, чтобы хоть так ощутить, что она теперь со мной.

Поражает, что мой побег в больницу так и остался без наказания, но я честно оплатил его баллами, когда сматывался.

Телефон оповещает о звонке отца. Ненадолго сжимаю его в руке и выдыхаю сквозь стиснутые до боли зубы.

Что он хочет мне сказать нового, я не имею понятия, но у меня будет ещё одна возможность расспросить его про маму, и если повезет, то он, может, даже что-то расскажет.

Мне очень хочется в это верить, иначе мои мысли сведут меня с ума.

Неизвестность пугает меня до дрожи в ногах.

Сколько бы я ни корчил из себя крутыша, но ничто человеческое мне не чуждо.

– Да, – пока не передумываю, провожу пальцем по дисплею.

– Привет, Яр, я подъехал. Жду тебя у ворот. Директора я предупредил.

– Я хотел на своей.

– В этом нет необходимости. Жду.

И, как всегда, без лишних слов прерывает разговор.

И в этот раз вместо привычной злости я испытываю жуткую усталость. Внутри все сжимается и превращается в клубок нервов.

– Пацаны, – окликаю выходящих из столовой Глебаса и Ромыча, – я погнал. С отцом встретиться надо.

Ромыч откусывает хот-дог и вопросительно гнет бровь.

– А треша?

Пожимаю плечами.

– В семь же?

Глебас кивает.

– Должен успеть.

На бегу накидываю куртку команды и оказываюсь на свежем воздухе.

Нетерпение горит в теле, и это помогает преодолеть расстояние до ворот за полминуты.

Открываю дверь и заглядываю в салон. Играет тихая музыка, а отец сидит за рулем и дергается, когда я засовываю половину туловища в машину.

– Давай я на своей все же. Мне потом на тренировку ещё возвращаться.

– Сегодня тренировка? – отец хмурится.

Я только киваю и уже собираюсь вернуться на территорию за своей машиной.

– Садись, Ярослав, на моей поедем. Я потом привезу тебя обратно.

Нет желания тратить силы на споры ещё и о такой мелочи, как выбор машины, поэтому просто плюхаюсь на пассажирское сидение, и мы трогаемся с места.

– Сейчас в кофейню заедем. Я с работы, не обедал даже.

Молча откидываюсь на сидении и поворачиваюсь к окну. Где-то там за кварталами на больничной койке лежит моя Снежинка и ждет меня.

Я обещал сегодня приехать, если разговор с отцом оставит меня в живых.

Утрирую, конечно же.

А в неизвестности находится мама, и узнать про неё сейчас чуточку важнее, чем появиться в палате у Снежинки.

Отец паркуется возле обычной кофейни, и мои брови подлетают на лбу.

– А как же пафос? Где самый дорогой ресторан столицы?

Отец пронзает меня строгим взглядом и открывает водительскую дверь.

– Понятия не имею, какой ресторан в столице считается самым дорогим. Я предпочитаю кушать в стенах дома. Пойдем.

Эта реплика вызывает во мне совсем немного стыда.

Проходим внутрь, и отец садится в самый дальний угол, указывая на стул напротив.

Окидываю небольшое помещение взглядом и давлю рвущееся наружу удивление.

– А где же вереница охраны и телохранителей?

– Прекращай дерзить и посади уже свое туловище, – гаркает отец.

Затыкаюсь и делаю то, что он просит. Складываю руки в замок. Не спускаю глаз с листающего меню отца.

– Ты что-нибудь будешь?

– Ага, – отец поднимает заинтересованный взгляд, – порцию правды.

Разочарованный выдох. Который меня абсолютно не трогает.

Те времена, когда мы доверяли друг другу, прошли.

Он сам все разрушил и испортил.

– Фух, прошу прощения за задержку. Пробки задолбали, – рядом с нашим столом возникает вихрь в лице моей тети.

Удивленно распахиваю глаза и наблюдаю за тем, как она стаскивает с себя куртку и садится рядом с отцом.

И мне эта картина совсем не нравится.

Катя смотрит на меня с жалостью в глазах.

– Привет, Кать, да ты вовремя. Я только заказывать собираюсь. Будешь что-то?

– Кофе. Моккачино, пожалуйста.

С прищуром наблюдаю за этой милой сценой, и внутри взрывается злость на них двоих. То есть пока мама неизвестно где, они…

– Только не говорите мне, что вы двое заодно, – цежу сквозь зубы.