Хмурюсь.

– Про которую ты только что мне говорила, мам, – стискиваю пальцы на краю подоконника.

Натыкаюсь глазами на идущего ко мне Ромыча и мотаю головой. Друг хмурится, но меняет траекторию движения.

– Ах да, головная боль. Что-то я стала такая забывчивая, какой-то кошмар, – надрывный смех, пропитанный неправдоподобностью.

Я как будто с мамой разговариваю и не с мамой.

С трудом отдираю пальцы от подоконника и зарываюсь в волосы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Мам, все хорошо? – голос меняется.

В него проникает страх.

– Конечно, сынок, а что? – мама старается говорить непринужденно, но я сквозь трубку ощущаю, что как-то все не так.

– Да нет, ничего. Просто спрашиваю. Ладно, целую тебя, побежал на уроки.

– Давай. Ты приедешь на выходных?

Этот вопрос окончательно добивает меня.

– А ты дома будешь?

– Конечно, а где же мне быть?

– Приеду, – через силу выдавливаю.

Отключаюсь и вижу, как из-за поворота выруливает Глеб.

– Глебас, – окликаю друга, и он оборачивается, – иди сюда.

Сам не могу и шага сделать, ноги как в свинец окунули. Не двигаются даже.

– Чего орешь? – Глеб облокачивается рядом и вопросительно изгибает бровь.

– Меня на уроках сегодня не будет, – смотрю перед собой, в голове составляя план, как бы улизнуть домой, – отмажь меня.

– В смысле? Как я тебя отмажу?

– Ну, блин, не знаю, – взрываюсь и повышаю голос, Глеб удивленно округляет глаза, – скажи, что после столовки скрутило и я не могу с толчка слезть. Включи фантазию, блин!

Вскидываю руки и ловлю на себе вопросительные взгляды школьников.

– Чего вылупились? Идите куда шли, – рычу, и они тут же втягивают головы в плечи.

Снова это чувство надвигающейся агрессии. Руки подрагивают в ожидании жертвы, на которой можно выместить злость, копившуюся не один день.

Стискиваю зубы, вдалбливая себе, что это вот вообще не выход. Нельзя мне сейчас штрафы ловить.

– Яр, что случилось? – в голос Глеба проникает волнение, и он хватает меня за плечо. – Ты чего опять срываешься, брат?

– Домой мне надо срочно.

– Опять что-то с мамой?

Бесит, что в один день дал слабину и вывалил все на Глеба и Ромыча, но с другой стороны, если бы не рассказал, сцепился бы с кем-нибудь.

Просто киваю и снова ерошу волосы.

– Ну давай, гони, я что-нибудь придумаю.

– Спасибо, Глебас, – хлопаю по спине и срываюсь с места.

Почти возле входа чуть ли не сбиваю Снежинку. Она покачивается, но я быстро перехватываю её, чтобы не свалилась.

Бормочу извинения и ловлю её удивленный взгляд.

Но мне сейчас не до разговоров. Да и нужны ли они?

Ярослав

Долетаю до дома в рекордно короткое время. Переживаю за то, что объявится отец и что-нибудь ещё сотворит с мамой.

Мне не понравилось, как она мне отвечала, и я лучше скатаюсь и своими глазами проверю, все ли в норме. Или все же моя чуйка работает исправно.

Перед машиной незамедлительно распахиваются ворота, и я вжимаю педаль газа.

Телефон разрывается от звонков от старосты, но я игнорю все на свете. Сейчас состояние мамы встает на первое место, а остальные вполне себе в состоянии подождать и потерпеть.

В доме стоит тишина. Скидываю кроссовки и прохожу по полутемному холлу. Под кожу забирается мороз. С момента переезда сюда никак не могу смириться с тем, что это теперь мой дом.

Тут слишком все не так. Нет того уюта, который был в квартире, которую занимали родители до взлета отца.

– Мам, ты дома? – взбегаю на второй этаж и проверяю спальню мамы. Там никого.

От этого в груди сердце разгоняется.

– Ма, – снова кричу в пустоту.

С конца коридора доносится игра пианино, и ноги несут туда. Когда-то, опять же, словно в прошлой жизни, мама часто играла на фортепиано, а я по малолетству обожал её слушать.

Сейчас…

Сейчас многое изменилось. Наша семья ходит по краю обрыва. Ещё немного, и мы все сорвемся и разобьемся на мелкие осколки.

Мне каждый раз при встрече с отцом хочется начистить ему лицо. Ему тоже, судя по некоторым моментам, но он сдерживается и не позволяет себе многого.

Толкаю дверь, которая ведет в библиотеку. Там, в дальнем углу, стоит старый инструмент. Отец для мамы привез… давно.

Вздрагиваю. Пора бы забыть того отца. Сейчас он изменился, и, уверен, обратного пути нет.

Облокачиваюсь на дверной косяк и не могу сдержать улыбки. Мама сидит и наигрывает медленную, тихую мелодию. Что-то напевает под нос, слов не разобрать, но в груди становится тепло.

Наслаждаюсь простым звуком маминого голоса. Сидит, как всегда, собрана с иголочки. Светлые волосы зачесаны в аккуратную косу, светлая шелковая блузка и строгие брюки.

Жене губернатора даже во время сна надо выглядеть на все сто. Так она часто говорила после того, как отец стал этим самым губернатором.

Откашливаюсь, чтобы дать знать, что мама не одна.

Мама вздрагивает и поворачивается ко мне.

Сначала лицо выглядит испуганно, но при осознании, что это всего лишь я, мама расслабляется и вскакивает со стула.

– Сынок, – спешит навстречу и ныряет в мои раскинутые руки.

– Привет, ма, – я утыкаюсь носом в её макушку.

Она ниже меня на голову. И в этот момент вспоминаю Снежинку. Как так же она мне в грудь дышала.

Трясу головой. Не время.

– А ты почему не в школе? – поднимает на меня вопросительный взгляд карих глаз.

Дергаю плечом.

– Решил к тебе прикатить. Нельзя?

– Можно, просто я думала, ты, как всегда, на выходных. Голодный?

Замечаю, что круги под глазами стали темнее и она словно немного скинула в весе.

– Мам, сама-то когда в последний раз ела?

Она хмурится, и от этого хочется стукнуться лбом об стену.

– Кажется, утром, – извиняющаяся улыбка.

– Пойдем, кушать хочу, обед пропустил сегодня в школе. Составишь компанию?

– Конечно, посижу с тобой.

– Не, мам, надо покушать, а не просто посидеть.

– Яр, ну что ты со мной как с маленькой? – хмыкает мама. – Вообще-то, ты мой ребенок.

– Ну а как, если ты вон поесть забываешь.

– Ой, да просто книгу интересную нашла и счет времени потеряла, – отмахивается и цепляет меня за руку.

Иногда мне кажется, что передо мной совсем маленькая девчонка. Такая же наивная и непосредственная. А ещё за которой нужен контроль круглосуточно, потому что вот... поесть она забывает. А у самой синяки под глазами.

Спускаемся на кухню, и мама начинает шуршать в холодильнике.

– Есть жаркое, есть плов, есть борщ. Что хочешь?

– А ты?

– Да я не знаю, не голодная что-то. Может, позже?

– Сейчас и со мной. Давай жаркое.

Мама радостно улыбается и ставит разогревать порцию мне. Подхожу к плите и накладываю вторую порцию.

– Сынок, я не голодна.

– Мне тебя с ложечки покормить?

Усаживаю маму за стол и ставлю тарелки. Наливаю сок в два бокала и сам усаживаюсь.

Мама натягивает рукава блузки и берет вилку. Но я все равно замечаю темный след на запястье и стискиваю вилку в руке.

Прокусываю щеку, и рот наполняется вкусом крови.

– Это что такое? – тыкаю вилкой в синяк.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Мама снова натягивает рукав и краснеет. Откладывает прибор в сторону.

– Это я ударилась.

Вижу по отведенным глазам, что врет, и в груди неприятно колет.

– Об отца?

Мама испуганно охает и поднимает на меня взгляд полный паники.

– С чего бы об отца? Нет, о стол.

У самого аппетит пропадает. Отшвыриваю вилку в сторону и зарываюсь пальцами в волосы.

– Мам, когда ты уже от него свалишь? Ну он же тебя ломает как тростинку.

– Ярослав, не говори так, он твой отец, – возражает мама, но меня уже несет.

Ненависть к тому человеку, который был моим отцом, топит с головой. Вскакиваю со стула и упираюсь ладонями о стол.