Она задаёт вопрос, на самом деле не ожидая ответа. Я знаю, что он не ко мне… а к ней. Она обдумывает свои чувства и мысли, обрабатывает их. Я совершенно очарован.

Через некоторое время, когда она задает мне тот же вопрос, я готов:

— Перемотай на тридцать секунд назад и повтори те же слова. Именно так я себя чувствую.

Она понимающе улыбается, кивая головой в знак сочувствия. В этот момент я чувствую себя легче, спокойнее. И забываюсь.

— Мне легче рассказать это тебе, незнакомке, чем своему отцу, — невесело смеюсь я, почти забыв о своем окружении. Смех обрывается на полуслове. Я не хотел говорить о нём. Вообще.

Кэт, кажется, почувствовала перемену. Она хмурится:

— Неужели? Почему?

Я смотрю на неё, читая выражение лица. Её любопытство неназойливо, могу сказать, что это от беспокойства. И решаюсь ответить:

— Ну, мой отец всегда говорил, что если нет способа испортить что — то, то я создам это сам. Мы с ним по — разному смотрим на моё будущее. — Я стараюсь не обращать на это внимания.

Кэт моргает, глядя на меня:

— Твой отец — засранец.

Я замираю от неожиданности… прежде чем разразиться смехом, вызвав нервный смешок из Кэт. Вот она, та самая уже знакомая мне прямота.

— Прости за это, — краснея, говорит девушка. — Я всё время болтаю без умолку. Исправлюсь.

Отвечаю с весёлой широкой ухмылкой:

— Не беспокойся об этом. Я ожидал… чего — то такого.

Она опускает голову в ответ на мой подкол, пряча краснеющие щёки.

Наконец, мы возвращаемся на землю, и я настоятельно прошу её продолжать говорить о себе.

Обнаруживаю, что она по совместительству инструктор по йоге и знаток здорового питания (кроме слабости к шоколаду), и по какой — то причине я поражён. Подвываю от смеха, когда она мне это рассказывает. На глаза наворачиваются слёзы.

— Я думал, инструктор по йоге должен быть спокойным, мирным… приятным?

Она распахивает рот в преувеличенном негодовании и шлёпает меня по руке:

— Так и есть! Обычно… но, опять же, наши обстоятельства не особенно обычные. Это пробудило некоторые мои худшие стороны. — Она замолкает, рассеянно покусывая губу. — Я прошу прощения за моё неоправданное поведение. Серьёзно.

Кэт лезет в красный рюкзак и кидает мне Твикс.

— Ты, кстати, тоже не был приятным, — парирует она.

На долю секунды моя улыбка меркнет. Она права. Я был… терпимым, но совсем не милым. Этот путь через половину Теннеси (хорошо, я преувеличиваю) — это не то, чего я ждал от поездки сюда, да и встреча с Кэт при таких обстоятельствах довела меня до края…

— Да, насчёт этого… Послушай, я тоже сожалею о своем поведении, — усмехаюсь над ответом, который пришёл мне в голову, и подражаю словам Кэт. — Исправлюсь.

Ловлю её взгляд и смотрю ей в глаза. Это совсем не то, что было в автобусе. Больше не вызов. Это соревнование взглядов горячее, напряжённое… чувственное.

Понимаю, что чертовски сильно хочу Кэт.

Внезапно гремит гром, сотрясая палатку. Фонарик в углу зловеще мигает, заставляя меня отвести взгляд от девушки. В этот раз я проиграл состязание.

— Нам нужно подумать о сне, — говорю я, открывая сумку… отводя взгляд. — В любом случае нам нужно поберечь фонарик и закутаться. Температура падает, как ненормальная.

Кэт молчит и тянется к своей сумке. Краем глаза я замечаю, что она достаёт свой синий ежедневник, что — то записывает, а потом прячет обратно. Отворачиваюсь.

Вытаскиваю спальный мешок и расстилаю его на дне палатки, поближе к Кэт.

— Он твой… как всегда, — заявляю я. Она смотрит на меня снизу вверх и благодарно улыбается. Забирается в мешок, застёгивает до самой шеи и устраивается в нём. Я наблюдаю за её действиями, пока натягиваю термо — рубашку, спеша обеспечить дополнительную защиту от жалящего холода.

Беру фонарик, предупреждая Кэт, прежде чем выключить его. Она спокойно кивает мне, переворачиваясь на другой бок. Я делаю то же самое, наконец прерывая поток мягкого янтарного света.

Я улёгся, натянув кофту, но, чёрт возьми, холод — та ещё сука. Пытаюсь заснуть, свернувшись калачиком в своём углу, но безуспешно. Даже прислушиваюсь к дыханию Кэт, стараясь замедлить и своё, но всё равно ничего. Прошло почти два часа… кажется.

Сон — как танцующий дервиш, и я никак не могу его поймать. Он — жестокая, жестокая дразнилка, которая ускользает от моего преследующего подсознания. Ворочаюсь ещё несколько раз. Сегодня ночью он снова ускользнёт от меня, я знаю это.

И так чертовски холодно. Я изо всех сил стараюсь найти комфортную позу. И как раз, когда я начинаю сдаваться, мягкий звук из темноты удивляет меня. Приглушённый голос Кэт.

— Тревор, я знаю, что там холодно. Это твой спальный мешок… и тут хватит места на двоих. Давай я просто… поделюсь этой ночью.

КЭТ

Не могу поверить, что сказала это… но слова слетают с губ быстрее, чем я успеваю их остановить. Тревор не может уснуть, и, мне кажется, я понимаю, почему. Холод снаружи усложняет ему жизнь. Я могла бы даже, наверное, увидеть своё дыхание… если бы вообще хоть что — то видела. Я достаточно знаю о природе, так что могу понять, насколько холодно может быть на такой высоте в горах Теннесси даже весной.

Честно говоря, я чувствую себя виноватой. Уже вторую ночь подряд наслаждаюсь единственной маленькой роскошью, а она даже не моя. Слабое оправдание для меня с прошлой ночи, что Тревор может быть сексуальным маньяком, сегодня не работает. Если бы он хотел напасть на меня, он мог бы… и я просто не верю, что он это сделает. Где — то за последние несколько часов я поняла, что он не из таких. Не думаю, что мужчина, который добровольно морозит себе яйца, чтобы такой странной землеройке, как я, было комфортно, стал бы насиловать эту маленькую землеройку.

Слышу, как Тревор поворачивается после моих слов, и не дышу, пока он не начинает говорить. Смотрю в другую сторону, а он теперь глядит на меня.

— Ты… ты уверена, что тебя это устроит? — спрашивает он.

Я притворяюсь беспечной:

— Да, я уверена. Имею в виду… я не против.

Он колеблется:

— В обычной ситуации я бы отказался… но ты права. Здесь чертовски холодно. — Он тихо смеётся, порождая мурашки, которые бегут по моим рукам.

Слышу, как он поднимается, а потом оказывается прямо за моей спиной. Я прижимаюсь всем телом к одной стороне спального мешка, и теперь парень медленно расстёгивает молнию на нём. Моя грудь тяжело вздымается от предвкушения, и я отдала бы всё на свете, чтобы сейчас успокоиться. Тревор снимает лишние слои одежды, и вот уже он в спальном мешке со мной: теперь нас разделяют только наши футболки и джинсы.

Спальник большой, но не настолько, так что мы лежим бок о бок, ложечками; всё моё тело прижато к нему сзади. Если я вдохну слишком глубоко, мешок, вероятно, лопнет, но мне почему — то очень удобно. К сожалению, весь дискомфорт, что я ощущаю, сосредоточен между моих бёдер.

Чувствую запах мыла на коже Тревора. Как его твёрдая грудь прижимается к моей спине. Что ещё более важно, я чувствую его растущую эрекцию у своей задницы, и каждую клеточку моего тела покалывает от возбуждения.

Никогда не думала, что заведу Тревора; я могла думать только о том, что он заставлял меня чувствовать. И теперь осознание того, что я воздействую на него, приносит такой уровень возбуждения, о котором я и не подозревала.

Его дыхание касается моих волос. Он ровно вдыхает — выдыхает, я чувствую это через его торс. Но его сердце… оно бьётся барабанной дробью — отрывисто и быстро. Совсем как у меня.

Несмотря на холод в палатке, капелька пота стекает у меня между грудей. В Треворе есть что — то такое, что затрагивает саму основу моей женственности. Я не девица в беде, но в нем есть что — то от «рыцаря в доспехах». Это желание спасти меня, уберечь… защитить. Ни один человек не рисковал собой ради меня так, как он, за эти тридцать шесть коротких часов. И всё же… я в замешательстве. Насколько я могу его впустить? Насколько добр тот, кто слишком добр? Те, кто видели мою доброту, ошибочно принимали её за слабость… но на самом деле, не ошибались вовсе.