В течение последних трёх лет я была слаба, и стервятники в масках людей набросились на мою доброту, используя её как слабость, коей она и была.

А если Тревор не был исключением? Когда — то я уже верила, что нашла человека, который никогда не опустится до охоты на меня.

Я ошибалась.

Он был худшим из них.

Стискиваю зубы, заставляя себя бороться с желанием, пульсирующим в самой чувствительной части моего тела. Этом маленьком и теперь раздражающем местечке между ног.

Кэт, ты ничем не лучше глупой школьницы. Только то, что Тревор горяч — абсурдно… Невообразимо горяч — но это не повод полностью отбросить осторожность. Он чужак.

И только потому, что твоё тело не может справиться с этим, не значит, что стоит терять голову. Сосредоточься, Кэт. Сосредоточься, твою мать. Цена доверчивости слишком высока, и ты просто не можешь себе этого позволить. Или уже забыла?

Теперь я как никогда понимаю значимость моего плана. Это моя последняя спасительная благодать, и я должна довести дело до конца.

Вторая фаза начнётся завтра.

***

ТРЕВОР

Я мазохист. Сам это сделал, и винить теперь некого.

Мой член твёрд, как камень. Уверен, им можно было бы крошить алмазы, если попытаться. Сегодня утром я проснулся с самым твёрдым стояком в своей жизни. О чём я только думал, укладываясь спать с Кэт прошлой ночью? Не думал. Вот в чём проблема. Боже, я имею в виду… я ничего не мог с собой поделать. И был так удивлён, когда она предложила мне место. Почувствовал… облегчение. Кэт иногда может так серьёзно к себе относиться. Всего за два дня, что мы провели вместе, мне показалось, что я её разгадал, эту… суровую красавицу с ледяными глазами и длинными тёмными волосами. Но оказалось, это не так.

Она со вчерашнего вечера была весёлой, добродушной… забавной. Кто знал, что все эти остроты и смекалка прячутся за ледяными омутами, которые она зовёт глазами?

Я не мог устоять перед её предложением. И всё же… я знал, что совершил самую большую ошибку в своей жизни, когда скользнул в спальный мешок и ощутил, как ее маленькое гибкое тело прижалось к моему. Изгибы её спины и попки слились с моим телом, и каким — то образом мы подходили друг другу лучше, чем кусочки пазла. Как мог такой дуэт, как мы, вдруг обрести такой смысл?

Это была самая сладкая пытка в моей жизни — лежать рядом с ней. Вдыхать запах её волос, не имея возможности уткнуться в них носом, ощущать её, не касаясь, чувствовать каждую частичку её тела, не испытывая этого на самом деле. Это не было похоже ни на что, что я когда — либо ощущал.

Кэт пришлось ответить на зов природы пару минут назад, и теперь я нахожусь в палатке один, желая, чтобы мой член «упал», как упрямый солдат, которым он внезапно стал. Знаю, что Кэт, вероятно, почувствовала его прошлой ночью, но она не вела себя странно. По крайней мере, пока. Я готов был поклясться, что она уйдёт к утру, бросив тупого придурка с его тупым придурком за то, что он не может его контролировать.

Однако мне повезло. Как минимум, сегодня она выглядит мотивированной: оживлённой, решительно настроенной добраться до Национального Парка Чероки… или даже до одного из небольших парков поблизости.

Воздух снова сырой, но, в отличие от вчерашнего утра, небо затянуто тучами, проплывающими над головой, распухшими от влаги.

Мы проходим через горы, вдоль ручьёв в поисках намёка на дорогу, цемент, чего угодно, имеющего отношение к человеческой жизни. Мне почти неприятно это говорить, но пейзажи здесь чертовски впечатляющие.

Если бы это происходило неделю назад, я бы привел сюда красивую женщину — закрыл ей глаза и подвел к кромке воды, заставил бы её открыть их на рассвете, чтобы увидеть удивительное великолепие природы. Я стараюсь увидеть в этой женщине Кэролайн. Но вместо этого представляю Кэт. Твою мать.

Полдень сильно бьёт по нам, и к тому времени, когда солнце достигает пика, мы совсем истощены, полностью вымотаны. Чертовски жарко, но мы продолжаем двигаться. Кажется, только движение отделяет нас от панического состояния. Не назад, не в сторону; никаких влево — вправо. Только вперёд.

Не сбиваться с ритма. Никаких перерывов, никаких привалов… и НЕ ПРОЙТИ МИМО.

Мы не делаем остановок… пока не происходит немыслимое.

Восточный Теннесси горист: здесь полно склонов и провалов, пиков и долин. Мы проходим по любой поляне, которую находим, избегая спусков и утёсов. Остаётся только остерегаться холмов, хотя их так много…

Пересекаем покрытую грязью тропинку на очередном неизбежном холмике, покрытом травой и грязью, когда Кэт падает.

И не просто падает. Летит… вниз по склону с песчаной насыпью и гравием. Её здоровая лодыжка теряет опору на тропинке, и девушка катится вниз, как шарик в пейнтбольном автомате.

Я не думаю дважды.

Немедленно бросаюсь следом, отклонившись так, что фактически скольжу по этому грубому и неровному склону на спине. Спуск крутой. Боюсь, что упаду и разобьюсь, но тут Кэт резко останавливается. Мне удается остановиться возле неё. Приземляется она неуклюже, но быстро приходит в себя и садится прямо. Я выпрямляюсь возле нее. Убираю волосы с её лица, ощупываю пальцами тело:

— Ты в порядке? — спрашиваю отчаянно.

Она кивает. Мои руки продолжают блуждать по её телу. Крови нет. Ран тоже. Как и переломов. Она покрыта синяками и ссадинами, но дышит. Облегчение ледяной волной накрывает меня… но затем она показывает вниз, на свои ноги.

Закатываю джинсы, пока она стонет в знак протеста. Её и без того травмированная лодыжка стала ещё хуже: красная, распухшая и выглядит плохо.

Поднимаю Кэт, сумку, всё остальное, перекидываю свою сумку за спину. Боль огнём пронзает мои руку и плечо, когда я это делаю. Это ослепляет. Перед глазами буквально чернеет на долю секунды, и сразу же сменяется звёздами. Но я не колеблюсь. Продолжаю идти, пока мы не достигаем ровного места, где я осторожно сажаю девушку. Она морщится от боли, опасливо потягиваясь к поврежденному суставу.

Я поднимаюсь и тяжело дышу, наблюдая, как она аккуратно прикасается к ноге пальцами. Отрицательно качаю головой:

— Мы какие — то чёртовы идиоты, — говорю я.

Её глаза резко поднимаются вверх:

— Прошу прощения?

Бросаю на нее тяжёлый взгляд:

— Я серьёзно, принцесса. Так и есть. — Опускаю голову, раздражение внезапно давит на шею, как груз с неба. — Я должен был забинтовать твою больную ногу… а ты должна была мне позволить. Ты упрямая… — Её глаза расширяются, затем злобно сужаются. — И упорная, целеустремлённая, стремящаяся к независимости… совсем как я. Мы очень похожи.

Кэт поднимает испачканную руку:

— Я бы не стала заходить так далеко, Тревор.

— Я бы стал. — Ровный гул привлекает моё внимание и удерживает его. — Тс-с-с. Ты слышишь это?

Кэт замирает и наклоняет голову:

— Нет…

Но я да. Хватаю свою сумку и наклоняюсь к девушке:

— Ну же!..

***

КЭТ

Я слышу шум воды до того, как вижу её. Тревор несёт меня, но лодыжка болит так сильно, что я кроме боли ничего не замечаю. Он опускает меня на травянистый берег тихой, спокойной речки.

В дальнем конце виднеется небольшое озерцо… и великолепный водопад, спадающий в него. Мои глаза прикованы к нему, когда я откидываюсь на руки.

Не замечаю, что делает Тревор, пока кожи не касается прохладная ткань. Я наконец — то отвожу взгляд и вижу Тревора у моих ног — одной рукой он удерживает мою пятку, а другой обматывает лодыжку эластичным бинтом. Прикосновение мягкое, едва ощутимое. Несмотря на большие и грубые руки, его прикосновение удивительно нежное, умелое. Он уже делал это раньше.

Ах-х. Чуть не забыла. Вожатый.

Но сейчас всё по — другому. Это обычная «рука помощи» или есть что-то ещё?

Склонив голову, я не вижу его лица, но что — то в его сосредоточенности действует на меня.

Его движения медленные, он не торопится… и когда он обхватывает мою больную лодыжку, его большой палец рассеянно поглаживает изгиб моей ноги.