— О, Алёша, хорошо как, что ты пришёл! А у меня для тебя кое-что есть! — с этими словами Оленька взяла с полки картонную укладку, с шумом уронила её на стол и принялась развязывать шнурки. — Вот! — радостно и горделиво возгласила она.

Я принялся смотреть рисунки, коими укладка была наполнена, и тихонько присвистнул. Героев сказок, которые я рассказывал сначала Татьянке, а потом и Оленьке, названая сестрица изобразила настолько узнаваемо, что никаких пояснений тут и не требовалось. Юная художница нарисовала так много сцен, что ещё десяток-другой рисунков к каждой сказке — и можно было сделать комиксы. Нет, такое просто так оставлять нельзя. К месту вспомнился совет царя обратиться к князю Белозёрскому. Князь же свои труды издавал неоднократно, я их у Данилевича видел, так что может подсказать, к кому из издателей обратиться. Не скажу, что так уж сильно хотелось потешить своё тщеславие, но вот для Оленьки книги с её рисунками стали бы той самой сказкой, что обернулась былью.

Дальше я отправился в мастерскую к Пахому Загладину, имелось у меня дело и к нашему мастеру на все руки. Пахом как раз занимался с Никитой Пашковым, парнем, которого Смолин определил как будущего домашнего мастера в моём доме, а я отправил его к Пахому в учение. Поинтересовавшись, как идёт обучение, я похвалил обоих — Пахома за старание и Никиту за усердие — и выдал Пахому заказ. Что мне от него нужно, Загладин сообразил не сразу, а когда после моих разъяснений сообразил, всё равно не понял, зачем оно мне надо, но сделать обещал к концу седмицы. Вот и отлично, будем с Варей здесь на воскресном обеде, сразу и заберём…

К себе домой я двинулся в обществе Татьянки, матушка её отпустила. Едва мы пришли, сестрёнка попалась в цепкие ручки Варварушки, и супруга утащила золовку к себе, пообещав мне, что на обед они выйдут, а до того настрого запретив нарушать их уединение. Ну да, будут сейчас его высочеству косточки перемывать язычками. Впрочем, пусть их, у меня есть чем заняться.

Занятием, правда, мои действия, назвать было бы сложно. Велев подать себе чаю покрепче, я устроился в кресле и предался размышлениям. Мне очень, очень и очень хотелось понять — за что именно следовало потянуть, чтобы гора лжи, нагромождённая вокруг дела об убийстве Ташлиной, рассыпалась подобно карточному домику. Где та самая ложь, разоблачение которой обрушит эту гору? А если сразу и не обрушит, то хотя бы тому обрушению поспособствует… Должно же быть нечто такое, что было бы не так уж сложно раскрыть и увидеть в истинном свете! Всё же одна мысль, претендующая на звание умной, мне пришла, и я твёрдо вознамерился несколько позже заняться её осуществлением вплотную.

Тем временем Варвара с Татьянкой выбрались из покоев моей супруги и я велел подавать обед. За обедом супруга и сестрица держались непринуждённо и даже весело, не иначе, Варварушка наговорила Татьянке чего-то хорошего и доброго. Однако же, едва с обедом было покончено, они снова скрылись в Варвариных покоях, и мне пришлось вернуться к своим размышлениям. Впрочем, ничего толкового я не измыслил, поэтому принялся приводить в порядок некоторые бумаги по своей диссертации, рассудив, что в данный момент пользы от этого будет больше. Заодно составил себе список дел на завтра, с учётом того, что Крамниц почти наверняка потратит день на обыск у Ташлина. Потом отвёз на извозчике Татьянку домой, сдал её в целости и сохранности матушке, пропустил по чарке с отцом и Василием, и снова вернулся к себе.

— Алёша, ты бы поговорил с царевичем, — выдала Варенька, едва мы устроились для наших обычных вечерних посиделок. — Татьяна, похоже, не в шутку влюбилась.

— Судя по слову «похоже», прямо Татьянка тебе о том не сказала? — пришлось мне ответить вопросом на вопрос.

— Не сказала, — подтвердила Варя. — Но, Алёша, я же на примере Александры знаю, как это выглядит! У Татьяны всё то же самое!

— А у Леонида ты это не разглядела? — с улыбкой спросил я.

— Нет, — начала было Варвара и тут же умолкла. Молчание её затянулось где-то на минуту, я тоже молчал, стало интересно, до чего она додумается.

— Но ты же потом мне расскажешь? — хитро улыбнувшись, поинтересовалась Варя. Да, в чём другом, а в сообразительности моей половинке не откажешь.

— Расскажу, — согласился я. — Потом. А сейчас мне нужна твоя помощь.

— Какая? — ага, вон как глазки-то заблестели! Даже жалко, что придётся говорить о скучном…

— В следующий раз напомни Татьянке, что любовь любовью, а через два месяца у неё в гимназии выпускные испытания, — ну вот, куда-то весь блеск из глаз подевался. — Это тебе так повезло, что мы встретились, когда ты гимназию уже закончила, — напомнил я, — а Татьянке, раз уж у неё по-другому сложилось, нужно разбираться с трудностями по мере их поступления.

— Ох, Алёша, ну ты скажешь! — посмеялась Варя. — По мере поступления, хи-хи! В царевича-то она раньше влюбилась!

— Но с выпуском из гимназии Татьянке придётся развязываться раньше, чем разрешится у неё с Леонидом, — показал я очевидное. — Так что пусть пока что сосредоточится именно на этом.

— Ты прав, Алёша, — признала Варварушка. — Я поговорю с Татьяной. Ей так и самой полегче будет.

Это да, если Татьянка сумеет по-настоящему вовлечься в подготовку к выпуску, ей и правда станет полегче. Переключение внимания ей бы не помешало, вопрос тут в том, чтобы оно у неё получилось. Что ж, надо, значит, сестрицу накручивать в эту сторону… Ладно, перейду-ка я к следующему вопросику.

— Варя, — начал я, — у меня к тебе ещё одна просьба.

— Тоже насчёт Татьяны? — Варя пригляделась ко мне и, кажется, сообразила, что речь пойдёт о другом. — Или?..

— Или, — пусть её догадка и оказалась лишь частичной, некоторого поощрения в виде её подтверждения супруга заслуживала. — Ты могла бы познакомить меня с Маргаритой фон Альштетт?

— Но зачем? — искренне удивилась Варенька.

— Мне неясна роль баронессы в одном очень запутанном деле, — вдаваться в подробности у меня никакого желания не было, — и я хотел бы составить себе личное о ней впечатление.

Что ответила Варя не сразу, а после некоторого раздумья, мне понравилось, потому как получить от супруги ответ необдуманный не хотелось бы. Но вот сам ответ…

— Алёша, это невозможно, — Варя тяжко вздохнула. — Своей последней выходкой баронесса преступила все границы, теперь любое общение с нею признано в нашем кругу недопустимым.

— Вот как? — настала моя очередь удивляться. — И что же такое она учудила?

— У неё хватило ума обидеть Софью Линёву, — сообразив, что я не знаю, кто это, Варвара пустилась в пояснения: — Софья из всех нас лучше всего к Маргарите относилась, и раз уж эта фон Альштетт нанесла обиду ей, такое терпеть не станет никто.

— Что за обида, если не секрет? — стало мне интересно.

— Она не поздоровалась с Софьей, встретившись с ней лицом к лицу в чайной галерее, — сказала Варя, — а когда Софья спросила, в чём дело, сделала вид, что не признала её и даже не подумала принести извинения! Буркнула что-то невразумительное и пошла дальше, как ни в чём ни бывало!

— А ты это сама видела или тебе рассказали? — по здешним понятиям, выходка и правда на грани дикости, и потому мне захотелось уточнить, так сказать, источник информации. Всё-таки раз репутация у баронессы не ахти, могли, скажем так, преувеличить…

— Я не видела, — честно призналась Варвара, — но мне рассказала сама Софья. Она была просто раздавлена. Алёша, она же с Маргаритой почти дружила!

— И когда это случилось? — спросил я.

— В день, когда к тебе посыльный из Кремля приходил, — ответила жена.

— А Софья когда тебе о том рассказала? — продолжил я расспросы.

— Вчера, — сказала Варя. — Анастасия Лобнева, Дарья Артамонова и Машенька Симонова мне и раньше рассказывали, но я им не особо верила, думала, мало ли… Я же тебе говорила, что мне с Маргаритой интересно было, вот и решила, что наговаривают на неё. Но когда сама Софья рассказала… Маргариту мы единодушно решили не замечать, не разговаривать с нею и даже не здороваться, так что прости, Алёша, но тут я тебе ничем помочь не могу.