— Да по всему царству, — вздохнул боярин. — По Москве-то почти всё уже давно разыскано да выкуплено.

— И что, из каждой поездки он что-то привозит? — удивился я.

— Да нет же, нет, Алексей Филиппович, что вы! — Висловатов только что руками не замахал. — Далеко не из каждой! Иной раз, знаете, и записи в архивах неточны, иной раз состояние предметов делает их выкуп невозможным, всякое бывает…

— А Ташлин один этим занимается? — я всё пытался искать зацепки.

— Нет, конечно, — ответил боярин. — Ещё палатный надзиратель Серов Виктор Сергеевич и палатный надзиратель Варчевский Христофор Донатович.

— А приказной советник Ташлин над ними старший? — предположил я.

— Именно так, — подтвердил Висловатов. Ну да, странно было бы, если бы в деле, где заняты два капитана и подполковник, как звучали бы в армии чины названных лиц, подполковник не оказался старшим…

Наша с первым государевым советником любезная беседа продолжилась ещё недолго. Я получил заверения, что могу в любое угодное мне время (в присутственные часы, разумеется) получить доступ к любым бумагам, а также беседовать с Ташлиным либо иными чинами Палаты, ежели у меня возникнет таковая необходимость. Я так и не смог понять причину такого благоприятствования — то ли боярин Висловатов и правда рад, что в его ведомство царь прислал своего личного доглядчика, не пустив туда губных или, упаси Господь, тайных, то ли сам верил, что всё у него чисто, то ли полагал, что отставному подпоручику дела Палаты окажутся не по зубам, то ли наличествовали все эти причины, вместе взятые. Но и предвидение, и опыт двух уже жизней, и простейшая логика подсказывали, что в Палате вовсе не так всё благостно, как это пытался показать её главноначальствующий. Да и государь меня сюда направил не просто так.

Правда, эти мои предчувствия наткнулись, едва возникнув, на серьёзную преграду. Ведь если боярин Висловатов готов предоставить мне все бумаги, значит, он уверен в том, что в них полный порядок. Мысль о подделке тех бумаг специально для меня я сразу же отбросил ввиду полной невозможности провернуть такую подделку. Я имею в виду, провернуть качественно, чтобы совсем ничего нельзя было распознать. Получается, что либо всяческие неблаговидные дела творятся за спиной главноначальствующего, либо же вообще не отмечаются письменно. Хм… Нет, хоть что-то должно быть на бумаге, что-то такое, за что можно ухватить. Ладно, как бы и что бы там ни было, а деваться-то мне особо и некуда, надо искать.

Поиски свои я начал с чтения послужной ведомости Ташлина. Читать пришлось прямо у Висловатова в кабинете, пристроившись на месте одного из секретарей, коего ради такого случая главноначальствующий временно отправил в приёмную. На первый взгляд, служебная история Ташлина казалась более извилистой и замысловатой, нежели у Висловатова — до поступления в Палату успел Евгений Павлович послужить в разных местах по гражданской части, но именно что на первый. В Московской городской управе Ташлин служил в отделе, заведовавшем публичными библиотеками, затем нёс службу в уже знакомом мне Кремлёвском архиве, откуда и перешёл на нынешнее место. Ничего особенного я больше в послужной ведомости Ташлина не вычитал, хотя и отметил несколько записей о выраженном ему начальственном благоволении и ни одного наложенного взыскания. Да, ещё там был отмечен второй разряд одарённости — не Бог весть что, но поиску древностей могло и способствовать.

Общение с самим приказным советником Ташлиным я начал с выражения ему своих соболезнований в связи с гибелью супруги. С таким же успехом, как мне представляется, я мог бы пожелать Ташлину доброго утра, сказать, какая замечательная стоит на дворе погода, поздравить его с выигрышем в карты или поделиться достоверным знанием того, что на будущую пятницу назначен конец света — Евгений Павлович посмотрел на меня уже хорошо мне знакомым тяжёлым цепким взглядом и буркнул нечто такое, разобрать в чём слова благодарности смог бы только человек с развитым творческим воображением. Во всяком случае, никакой скорби о столь трагично ушедшей супруге я в нём не заметил, как не заметил и особого желания со мной говорить.

Однако же, как я понимаю, не только боярин Висловатов получил некое распоряжение на мой счёт, так что говорить со мною Ташлину всё-таки пришлось. Впрочем, когда он наконец сообразил, что вопросы ему я задаю, к гибели его жены отношения не имеющие, он несколько оттаял и начал отвечать всё более и более многословно.

Выяснилось, что боярин Висловатов ввёл меня в некоторое, не особо, однако, значительное заблуждение относительно служебных обязанностей Ташлина — розыском тех самых ценных предметов старины Евгений Павлович занимался и в Москве, а не только в иных городах Царства Русского. Да, слова главноначальствующего о том, что в Москве почти всё уже найдено, Ташлин подтвердил, но тут же с кривоватой усмешкой обратил моё внимание на слово «почти». Говорили мы около часа, и к концу нашей беседы я даже начал что-то соображать в нелёгком искусстве поиска и оценки древностей. Но вот что я понял с полнейшей определённостью, так это правоту покойной супруги Ташлина, укорявшей мужа за то, что службу свою он ставил превыше всего остального, в том числе и превыше семьи. Решив, что на первый раз хватит и этого, я покинул Кремль и отправился в Знаменскую губную управу, благо от Кремля она совсем недалеко.

— Порадуете чем, Иван Адамович? — с надеждой спросил я.

— Не знаю, насколько мои известия вас порадуют, Алексей Филиппович, но вот, — Крамниц пододвинул ко мне по столу стопку листов бумаги. — Допросил я хозяина постоялого двора в Беляеве, и допросил обстоятельно, не по-быстрому, как в первый день.

…Все, кто работает непосредственно с людьми, обычно отличаются наблюдательностью, потому как от умения сразу определить, что за человек перед ними, напрямую зависит их заработок. Не стал исключением и содержатель постоялого двора в деревне Беляево Фрол Степанов, поэтому его допросный лист я читал внимательно и с интересом.

«Барыня», как по-крестьянски определил Ташлину Степанов, прибыла на двор около полудня. Поклажу её занесли в дом, но снимать комнату Ташлина поначалу не хотела, сказав, что ждёт перекладную карету. С большим трудом, сделав гостье изряднейшую скидку, Степанов сумел-таки уговорить её переждать в комнате, поскольку первый этаж, где поначалу собиралась ждать Ташлина, был нужен ему для размещения небогатых ездоков, тем более, ожидался дилижанс в Москву, и пока будут кормить-поить лошадей, его пассажирам надо было дать укрыться от дождя и ветра.

Около пяти часов пополудни со стороны Москвы прибыла обычная дорожная карета тёмно-синей окраски. Из поклажи на ней имелся только большой дорожный сундук. Ташлина сразу же спустилась из комнаты во втором этаже и велела грузить на неё свои вещи, после чего села в карету и отбыла в сторону Калуги. Из кареты никто не выходил, но Степанов уверенно утверждал, что рука, открывшая Ташлиной дверь изнутри, была женской.

Самым же интересным в допросном листе оказалось столь же уверенное утверждение Степанова, что кучер был «ряженым». Поясняя свои слова, хозяин постоялого двора сказал, что возница носил башлык, чего настоящие кучера никогда не делают, потому что так неудобно смотреть по сторонам. Кстати, из-за башлыка Степанов не смог рассмотреть лицо кучера, зато увидел, как неумело тот откидывал и поднимал обратно складную ступеньку для посадки в карету. В общем, свидетелем Степанов оказался превосходным, но нам пока это ничего не давало.

Хотя почему же ничего? По меньшей мере два человека, мужчина, правивший лошадьми, и женщина, сидевшая в карете, увезли Ташлину неведомо куда, скорее всего, прямиком к тому месту, где нашли её тело. Разумно было бы предположить, что в той самой карете женщина дала Ташлиной отравленное питьё и Ташлина умерла по дороге к месту своего бесчестного погребения. А в сундуке, о котором говорил Степанов, вполне мог уже находиться и труп того самого «В.Д.». Я поспешил поделиться этими умозаключениями с Крамницем.