— А вы считаете себя умным, наставник?

— Нет. Я лишь пытаюсь быть не дураком.

— И как успехи? — Максим стало весело. Сказанное Михаилом о дружбе ему не нравилось категорически, и, будучи несогласен, он не мог не ответить презрением на того, кого считал воином, и который вдруг предстал перед ним кем-то другим.

— Я все еще жив. А вам, гляжу, пришлась по сердцу наглая глупость юного Половского?

— Да, в этом что-то есть, — согласился Максим, — что-то мне в нем действительно глянулось, но вы не правы, это точно не глупость.

— Отчего же? Впрочем, это как посмотреть. Если вы так считаете — ваше право.

Где-то впереди, по направлению от все еще невидимого замка, раздался взрыв, и и громкий стук падающих камней.

— Ну вот, разломал таки. Ваш отец великий боец, Максим Юрьевич. Куда вы так спешите?

Максим сам не понял как направил коня вниз. Умное животное, осторожно перебирая копытами, спускалось вниз, туда где туман становился все плотнее, и где видимость уже не превышала нескольких метров.

— Куда же вы, Максим Юрьевич? — Голос наставника равнодушно звучал сверху. — Ведь разведка еще не вернулась.

— Смелого догоняет удача, Михаил Олегович, — прошептал Максим, — а еще она города берет.

Туман. Максим и не знал, что он бывает настолько плотным, когда не видно ушей собственного коня. "Значит конь тоже ничего не видит, — сделал он логичный вывод, — и куда же он меня тогда везет?"

Поспешность решения была ему уже очевидна, но признаваться в собственной ошибке не хотелось. Подумаешь, порывистость! Конь все-таки куда-то идет, направление здесь одно, рано или поздно они выедут из тумана, лишь бы коняшка не переломала себе ног.

Слышимость тоже снизилась. Максим отпустил поводья и полностью доверился коню, стараясь сосредоточиться. Ситуация выходила глупая, вот только что он был во главе, пусть и номинально, большого отряда кавалерии, а вот он где-то в овраге, один пробирается сквозь туман. "Прямо как краткое содержание всей моей жизни, — невесело констатировал он, — то вроде все ясно, то не пойми что, и будто бы я виноват, хотя сделал для этого самую малость".

Через некоторое время стало казаться, что конь немного забирается выше, что направление идет постепенно вверх. Это было хорошо, и парень приободрился.

— Скорее бы выехать, — пробормотал он, — а то и колдонуть нормально нельзя.

Туман можно было развеять, Максим знал как, но соображения осторожности перевешивали. Еще в начале своего обучения, когда он наплевательски относился к любым рамкам, восхищаясь обладанием магией, пока они не били его по лбу, одним из первых усвоенных ограничений была все-таки определенная экономность. Новые возможности рождали новые желания, хотелось много, всего и сразу, а "прокачка" шла недостаточно быстро, почему он и ловил себя на некой жадности. Отношение к мане и ее запасу напоминало отношение к деньгам, когда после получения зарплаты или еще какой суммы денег в прошлой жизни, Максим предавался удовольствию воображения о том, что он может купить. Помечтав, он будто "наедался", и особо ни на что не тратился, до того момента, когда в нем что-то пробуждалось, нечто требующее широты и порыва, и тогда он без сожалений спускал все что у него накапливалось на пустяки и гульбу. С магией выходило быстрее, но сходно: Максим скупо тратился, вызывая неудовольствие наставников, потом ощущал в себе "что-то", срывался и опустошал резерв до нуля, что так же не приводило учителей в восторг. Посох, обладание артефактом подобной силы, как ни странно, только усилило его "хомячество", но на более высоком уровне, когда экономят уже не мелочь. Сейчас же Максим чувствовал себя голым и безоружным, сохраняя при этом уверенность силы, как чувствует себя охотник убивший немало тигров и оказавшийся без ружья в джунглях, но привыкший уже считать себя сильнее самых страшных хищников, проявляя при том хладнокровную осторожность. Он знал, что впереди его ждет что-то, и это что-то потребует полного напряжения сил, и не желал расходовать ни капли маны ранее того.

Движение продолжалось, и туман понемногу развеивался, Максим уже видел не только уши Мстислава (ему откуда-то пришло знание имени животного), но и на несколько метров вперед. Довольный, он погладил шею коня, и легонько коснулся пяткой бока животного, командуя ускорить ход.

Вскоре послышался какой-то шум впереди, и Максим напряг слух в попытке различить его. Ему показалось, что слышится обрывочно человеческая речь, и подумалось, что нагоняет отряд разведки. Донесшееся конское ржание укрепило в этой догадке, после чего он перевел коня с шага на рысь, благо видимость уже позволяла. Овраг напоминал ущелье, Максим решил, что в тумане было не так уж и мрачно, надеясь проехать поскорее это место. Надежды его оправдались, и выход из оврага оказался совсем рядом. Конь тоже словно повеселел и явно был не прочь перейти на галоп, поддаваясь настроению всадника. Голоса впереди все усиливались, Максим скакал прямо на них, уверенный, что выедет прямо на людей Половского.

Так оно и случилось. Он лихо вылетел из оврага-ущелья, и, преодолев небольшой подъем, оказался на очередной поляне, ничем особо не отличавшейся от предыдущей, кроме того, что рассветное солнце освещало ее, и остановился, пораженный тем, что увидел.

Отряд Половского действительно был здесь. Но не только он. Здесь были все, вообще все люди, которых он оставил позади, спускаясь в туман. Сейчас они выглядели иначе, красивее, яркость амуниции не тускнела в полутьме, но узнал он всех сразу, и седовласых командиров, сейчас смотревшихся молодцеватее, и дерзкого Половского, задумчиво покусывающего веточку дерева, и, главное, невозмутимого Михаила, с сострадательной насмешкой рассматривающего его самого.

— И что все это значит, потрудитесь объяснить? — Максим внезапно осознал, что сел в лужу, и бросившаяся в лицо краска выдавала это. — К чему все это представление?

— Представление, Максим Юрьевич? — Михаил отвечал негромко, и для этого подъехал ближе. — Представления здесь никакого нет, если не считать ваш странный… назовем это рейд.

— Как вы здесь оказались?

— Очень просто, Максим Юрьевич, мы прошли верхом вдоль оврага, и ждем только вас.

— Но…тогда какого вы..

— Я отправил отрял юного Половского через овраг, как вы должно быть помните, — Михаил взял паузу, и лишь дождавшись резкого кивка от судорожно сжимающего поводья Максима, продолжил, — поскольку это идеальное место для засады и нападения сзади. Вероятность подобного развития событий представлялась маловероятной, но не нулевой, да и война есть война. На войне убивают, часто — благодаря глупости, допущенной небрежности. Потому я и указал проверить овраг, что и было исполнено одним из ваших вассалов. Пройдя овраг, они оказались видны нам как на ладони, дали сигнал, что все в порядке, после чего мы присоединились к ним не рискуя лошадьми.

Максим прокусил губу. Всегда неприятно выглядеть идиотом, а уж выглядеть вот так, перед всеми, наглядно показав профнепригодность — невыносимо. Выплеснуть свою ярость было не на кого, отчего она била по самому Максиму.

— Вы сердитесь, — кивнул Михаил, без труда разгадав его состояние, — да что там, вы просто в бешенстве. Но винить вам некого, и это выводит вас из равновесия. Я ваш учитель, но не более, и плохо умею утешать. Скажу лишь то, что нас ждет неплохая заварушка, в которой вы вскоре сможете утолить свой гнев, да и подправить реноме перед всеми этими людьми, которых видите впервые, и потому это столь важно. Пусть не как командир, но хотя бы как воин. Будьте же достойны своего имени, своего отца, своего рода. Заметьте, на вас смотрят, вас изучают, но над вами никто не смеется.

Парень сдулся. Вновь наставник заставил его испытывать чувство беспомощности, одновременно с пониманием, что лишь благодаря его поддержке удается еще оставаться на плаву, а не топить себя дальше. Гордость была уязвлена, но и, в известном смысле, пробуждена. Он нашел в себе силы вскинуть голову, стараясь не думать о том, насколько его лицо пунцовое в данный момент, и спокойно сказать: