Назвать это выступление образцом красноречия язык не повернётся. Но важно было другое. Впервые крупный архиерей, второй по значению после Патриарха, выступал с трибуны всенародного собрания. И в роковые мгновения истории, когда страна стояла на пороге гражданской войны, пастырь взывал к милосердию, к терпеливому отношению друг к другу. Завёрнутое в обложку повиновения властям, начатое словами благодарности генсеку и законченное передачей ему документов ассамблеи выступление таило в себе и резкий выпад против Горбачёва: страна поставлена в кризисное положение, чего руководитель признать не хотел.
Митрополит Алексий сидел в середине партера и с грустью взирал на весь этот балаган, выделяясь среди других не только своим белоснежным клобуком, но всем обликом, словно депутат из иного мира, посол иного Государства.
Его душа в те дни отогревалась событием, случившимся в то время, когда проходил съезд. 3 июня после многочисленных ходатайств владыки Алексия власть наконец вернула Церкви чудотворные мощи святого благоверного князя Александра Невского. Прилетев на пару дней в город на Неве, митрополит лично принимал из запасников Музея истории религии и атеизма драгоценный деревянный ковчег. Многие ожидали увидеть внушительных размеров серебряную елизаветинскую гробницу, в которой мощи покоились до конфискации, но так сильно власть не расщедрилась, вернув реликвию в скромной деревянной раке небольших размеров. «3.VI. Крестный ход и литургия. Встреча мощей Ал. Невского с еп. Проклом и еп. Львом», — записал митрополит Алексий в тот день. Николай Васильевич Хазов был пострижен в монашество с наречением имени Прокл митрополитом Никодимом (Ротовым), у коего служил иподиаконом, а мощи Александра Невского он встречал, уже будучи епископом Тихвинским и викарием Ленинградской епархии. Тогдашний епископ Ташкентский и Среднеазиатский Лев (Церпицкий) тоже выходец из гнезда Никодима, некогда служил у него личным секретарём. Примечательно, что два «никодимовца» вместе с владыкой Алексием встречали мощи небесного покровителя Северной столицы, переносили их в Троицкий собор Александро-Невской лавры. Вскоре оба станут архиепископами, первый — Симбирским, второй — Новгородским.
Сбылось желаемое — святые мощи князя Александра Ярославича вернулись туда, где к ним можно было теперь приложиться, совершать при них богослужения, выносить их с крестными ходами. В тот день, 3 июня, митрополит Алексий вечером совершил всенощное бдение, а на другой день снова совершил литургию при драгоценных мощах.
И только после этого, счастливый, он отправился обратно в Москву на устроенное Горбачёвым сборище, о котором впоследствии вспоминал так: «Беда в том, что парламент тех лет превратился в место, где у людей совершенно отсутствовало уважительное отношение друг к другу. Там царствовал дух вечного противостояния, постоянной борьбы, нервозности... Люди не желали элементарно слушать друг друга, а тем более говорить, объясняться нормальным человеческим языком. Элементарные нормы достойного поведения там были напрочь забыты. Выступающих на трибуне то захлопывали, словно дикари в каком-нибудь каменном веке, то закрикивали, как случается порой в домах для не совсем здоровых людей... После каждого заседания съезда народных депутатов я становился просто больным — очень скверно влияла на меня та атмосфера нетерпимости и вражды».
С той поры он станет ярым противником того, чтобы священнослужители избирались в парламент. На съезде и после него он работал в комиссиях по пакту Молотова — Риббентропа и по закону о свободе совести. «С пактом, как известно, мы разобрались. А вот в комиссии по закону о свободе совести находились юристы, которые считали дискриминационное “Положение о религиозных организациях”, принятое аж в 1929 году, эталоном на все времена — вплоть до сегодняшних! Они не понимали — да просто отказывались понимать, почему нормы, выработанные в условиях репрессивно-тоталитарного режима, давно пора отправить на свалку истории, во всяком случае, самым критическим образом пересмотреть. Конечно, было непросто переубедить советских юристов. Однако я всё же старался объяснить коллегам свою точку зрения, что мне иногда удавалось...»
Сразу после съезда митрополит Алексий провёл в Ленинграде и в Пюхтице десятидневное VIII богословское собеседование между православным духовенством и финскими лютеранами. Гости посещали храмы и монастыри, совершали с нашими архиереями совместные молитвы, что разрешается, в отличие от совместных богослужений. Тогда протестантизм ещё не выказал своего либерального отношения к гомосексуализму, абортам, наркотикам, эвтаназии, самоубийствам, и подобное общение не могло вызвать в православном духовенстве чувства брезгливости. Вечером 17 июня делегация Евангелическо-Лютеранской Церкви Финляндии присутствовала в Свято-Троицком соборе Александро-Невской лавры на всенощном бдении, а утром 18 июня, вдень Святой Троицы, была в этом же соборе на праздничной Божественной литургии, которую совершал митрополит Алексий. Опять-таки это было лишь присутствие, а не совместное совершение таинства. Экуменическая деятельность всё ещё не противоречила благодати, и митрополит Алексий мог не смущаясь воспринимать то, что во всём мире его признают одним из главных экуменических лидеров. Например, так было объявлено в Венгрии, где он находился с визитом с 21 по 24 июня по приглашению Реформатской коллегии, которая вручила ему диплом и знаки доктора богословия Дебреценской богословской академии.
Синод давно обращался к Горбачёву с просьбами сменить Харчева на посту председателя Совета по делам религий. Константин Михайлович, хотя и был дипломатом, однако весьма недипломатично общался с архиереями, стараясь всегда показать, что им временно оказывается некое послабление, коего они никак не заслуживают. И вскоре после Первого съезда народных депутатов его отправили послом в Эмираты, а на его место назначили человека с замечательной христианской фамилией Христораднов. Юрий Николаевич был ровесником митрополита Алексия, родился в 1929 году в деревне на Ярославщине. Только вот фамилия оказалась его единственным христианским проявлением. За те четырнадцать лет, покуда он возглавлял Горьковский обком КПСС, им было сделано немало хорошего для подъёма экономики области и строительства жилья, но Нижегородская епархия его стараниями пришла в полнейший упадок. И вот теперь такого человека назначили надзирать с партийных высот над всей Русской Православной Церковью. Юрию Николаевичу суждено будет стать последним в нашей истории председателем Совета по делам религий, который просуществует ещё девятнадцать месяцев. Увы, и на этом посту он отличился презрением к Церкви, не мог преодолеть большевистской гордыни и заставлял уже тяжелобольного, почти обездвиженного Патриарха Пимена являться к нему на приём. Но, к счастью, возглавляемый Христорадновым орган уже почти не вмешивался в деятельность Церкви.
В июле митрополит Алексий отдыхал, а в августе начал готовиться к новому важнейшему мероприятию, которое станет ещё одной главной темой его будущего Патриаршества. Раскол Русской Православной Церкви на Зарубежную и Московскую оставался болезненным для всех церковных деятелей, кроме, разве что, тех, кто использовал религию в своих политических целях. До сих пор, несмотря на все попытки найти пути к примирению, которые Московский Патриархат, к чести для него, предпринимал на протяжении десятилетий, зарубежники оставались предвзято суровыми и не шли навстречу. Ещё совсем недавно, когда праздновалось 1000-летие Крещения Руси, они недоброжелательно отнеслись к торжествам в СССР. И вот теперь, год спустя, наметился прорыв, завязались осторожные дружеские отношения. Всё благодаря стараниям владыки Алексия, который дважды принимал у себя в городе на Неве американцев — в 1987 году делегацию от Конгресса США, в 1988-м — делегацию религиозных деятелей Америки. Обе делегации возглавлял директор Библиотеки Конгресса США Джеймс Биллингтон, настоящий ценитель нашей культуры, хорошо говорящий по-русски. Сотрудничая с президентом Нью-Йоркского университета Джоном Брадемасом и фондом Онассиса, Биллингтон поставлял для Свято-Данилова монастыря ценные богословские микрофильмированные материалы, помогал в деле налаживания связей с зарубежниками. И, наконец, лёд тронулся.
