Совершение богослужений для архиерея сравнимо с практикой хирургических операций для врача, наделённого вдобавок и административными полномочиями. Если медик отдаёт себя только делам и перестаёт практиковать, он даже в своей внешности и характере утрачивает некий особый налёт, по которому сразу видно врача, целителя. То же самое и со священнослужителями, перестающими служить. В них постепенно утрачивается благодать, отличающая их от мирян, это сказывается и на внешности, и в поведении, в котором зачастую появляются мирская вздорность, суетность. Все истинные столпы Православия, такие как святитель Филарет, Патриарх Тихон и многие другие, утопая в административной работе, не прекращали совершать богослужения.
Протоиерей Владимир Вигилянский, ставший в 2005 году руководителем пресс-службы Московской Патриархии, сохранил множество автографов Святейшего Патриарха Алексия II. Среди них ежегодные отчёты о том, сколько и каких богослужений совершено им. Будучи владыкой Таллинским, он расчерчивал страницу на три столбика: Александро-Невский собор, Пюхтицкий Успенский монастырь, прочие приходы епархии. И бисерным почерком вписывал, какого числа совершались литургии, всенощные, вечерни, чины освящения воды, пассии. Отмечал количество прихожан, явившихся на богослужение, а когда совершалась литургия, отмечал количество причастившихся. Начиная с семидесятых годов столбиков стало четыре — добавилась отдельная графа о храмах вне Таллинской епархии, в основном московских, среди которых чаще всего встречаются упоминания о Елоховском соборе и храме на Соколе. В Богоявленском Елоховском соборе он служил у гроба святителя Алексия, в честь коего был назван при пострижении в монашество. Храм Всех Святых на Соколе имел в семидесятых годах самый многочисленный в Москве приход, поскольку других церквей на северо-западе столицы почти не осталось. А потому духовенство, не проживающее в Москве, но приезжающее в столицу по каким-либо делам на несколько дней, направлялось туда в помощь. Рассказывают, что в дни раздачи святой воды очередь за нею протягивалась от Всесвятского храма на километр и более.
Когда заканчивался год, владыка Алексий подводил черту и с немецкой педантичностью высчитывал, сколько всего было совершено им богослужений. Вот, к примеру, такая итоговая запись от 1972 года: «в епархии — 83, вне — 34, всего — 117 служб».
А запись от 1973 года резко отличается от предыдущих и последующих. В ней перечислены 22 службы в Александро-Невском соборе Таллина, 17 в Пюхтице, 5 в других храмах епархии и 15 в московских храмах. Всего 59 богослужений. Что же случилось в том 1973 году?
Несмотря на молодость и полноту сил, сказывался сердечный недуг, вызванный ещё в детстве осложнениями после частых простуд, накапливалась усталость. 3 февраля 1973 года сердце митрополита Алексия не выдержало, дало сбой. Он почувствовал резкую боль в груди, прошибло по́том. Его немедленно доставили в больницу, где был поставлен диагноз, довольно редкий в те времена для сорокатрёхлетнего человека — инфаркт миокарда. Обошлось без операции, но в больнице пришлось долго восстанавливаться. Выздоравливая, слушал по радио о развернувшейся кампании обмена партийных билетов и шутил:
— Хорошо, что мне не надо бежать.
Внешне храбрился, но в душе огорчался, что врачи запретили до лета совершать богослужения. И всё же бисерный почерк свидетельствует: «29 апреля, Пюхтицкий Успенский монастырь, литургия (Пасха)». Следующие записи уже относятся к началу июня, когда он вновь стал постоянно совершать службы, но гораздо реже, чем ему хотелось бы. Лишь с осени вернулся к прежнему ритму жизни, и в 1974 году им было совершено уже 91 богослужение, а в 1977-м число снова перевалит за сотню.
1974 год в нашей стране начался травлей Солженицына. Аккурат к Рождеству 7 января вышло постановление ЦК КПСС «О разоблачении антисоветской кампании буржуазной пропаганды в связи с выходом книги “Архипелаг ГУЛАГ”». Всюду организовывались митинги, осуждающие главного диссидента, — на заводах и фабриках, в больницах и поликлиниках, в институтах и школах, только что не в детсадах и яслях. Требовалось, чтобы своё слово сказала и Церковь. Тем более что не так давно, весной 1972 года, Александр Исаевич в своём знаменитом «Великопостном письме» обращался лично к Патриарху Пимену: «Почему, придя в церковь крестить сына, я должен предъявить паспорт? Для каких канонических надобностей нуждается Московская Патриархия в регистрации крестящихся душ? Ещё удивляться надо силе духа родителей, из глубины веков унаследованному неясному душевному сопротивлению, с которым они проходят доносительскую эту регистрацию, потом подвергаясь преследованию по работе или публичному высмеиванию от невежд... Перешиблено право продолжать веру отцов, право родителей воспитывать детей в собственном миропонимании, — а вы, церковные иерархи, смирились с этим и способствуете этому, находя достоверный признак свободы вероисповедания в том... Сумеем ли мы восстановить в себе хоть некоторые христианские черты или дотеряем их все до конца и отдадимся расчётам самосохранения и выгоды?
Изучение русской истории последних веков убеждает, что вся она потекла бы несравненно человечнее и взаимосогласнее, если бы Церковь не отреклась от своей самостоятельности и народ слушал бы голос её, сравнимо бы с тем, как, например, в Польше... Мы теряем последние чёрточки и признаки христианского народа — и неужели это может не быть главной заботой русского Патриарха? По любому злу в дальней Азии или Африке Русская Церковь имеет своё взволнованное мнение, лишь по внутренним бедам — никогда никакого. Почему так традиционно безмятежны послания, нисходящие к нам с церковных вершин? Почему так благодушны все церковные документы, будто они издаются среди христианнейшего народа? От одного безмятежного послания к другому, в один ненастный год не отпадёт ли нужда писать их вовсе: их будет не к кому обратить, не останется паствы, кроме патриаршей канцелярии...
Всё церковное управление, поставление пастырей и епископов (и даже — бесчинствующих, чтоб удобнее высмеять и разрушить Церковь) всё так же секретно ведётся из Совета по делам. Церковь, диктаторски руководимая атеистами, — зрелище, не виданное за два тысячелетия!..
Какими доводами можно убедить себя, что планомерное разрушение духа и тела Церкви под руководством атеистов — есть наилучшее сохранение её? Сохранение — для кого? Ведь уже не для Христа. Сохранение — чем? Ложью? Но после лжи — какими руками совершать евхаристию?..
Святейший Владыко!.. Не дайте нам предположить, не заставьте думать, что для архипастырей Русской Церкви земная власть выше небесной, земная ответственность — страшнее ответственности перед Богом.
Ни перед людьми, ни тем более на молитве не слукавим, что внешние путы сильнее нашего духа. Не легче было и при зарождении христианства, однако оно выстояло и расцвело. И указало путь — жертву. Лишённый всяких материальных сил — в жертве всегда одерживает победу. И такое же мученичество, достойное первых веков, приняли многие наши священники и единоверцы на нашей живой памяти. Но тогда — бросали львам, сегодня же можно потерять только благополучие.
В эти дни, коленно опускаясь перед Крестом, вынесенным на середину храма, спросите Господа: какова же иная цель Вашего служения в народе, почти утерявшем и дух христианства и христианский облик?»
Нечего возразить, слова все правильные, прожигающие сердце любого христианина. Но сей новоявленный Аввакум призывал Церковь идти в атаку тогда, когда бойцы ещё только-только отдышались в окопах, перевязывают раны, не успели собраться с силами, осознать, где враг. Такое наступление могло обернуться лишь крахом. Вот почему, в сердцах своих целиком соглашаясь с гневными и пропитанными искренней болью филиппиками Солженицына, вожди Церкви не могли встать и бросить в лицо властям: «Мы с ним, а не с вами! Бьёте его, бейте и нас!» В стране, где ещё недавно обещали показать последнего попа...
