В первый же год пастырского служения отца Алексея между ним и его супругой произошёл разрыв. Что именно послужило поводом для развода, ни он, ни она никогда никому не рассказывали, да и негоже нам заглядывать в их окна и жалеть, что плотно задёрнуты шторы.

Вероятно, они по-разному смотрели на брак. Возможно, Алексей Михайлович, со времени двух паломничеств на Валаам мечтавший о монашеском пути, предложил Вере Георгиевне жить так же, как Василий Николаевич и Ольга Ивановна Муравьевы, которые, сохраняя узы брака, отказались от соблюдения так называемого супружеского долга и стали монахом Варнавой и монахиней Христиной, а затем — старцем Серафимом Вырицким и схиигуменьей Серафимой. Возможно, Вера Георгиевна оказалась не готовой к этому и, скорее всего, мечтала о многодетной семье, что впоследствии и осуществилось в её жизни. Возможно, это как-то дополнительно связано и с тем, что она повстречала в Йыхви своего будущего второго мужа, коим стал сын бывшего настоятеля Богоявленского храма, отца Александра Мянника...

Главное то, что в жизни Алексея Михайловича Ридигера произошло ещё одно чудесное совпадение — он по-своему повторил поступок своего небесного покровителя, римлянина Алексея — человека Божьего. Только тот ушёл от своей молодой жены прямо в первую брачную ночь и оставил её мужней женой без мужа, а герой книги, избрав путь будущего монашества, развёлся, предоставив супруге возможность выйти замуж вторично и исполнить своё материнское предназначение. В новом браке Вера Георгиевна Мянник родит и воспитает троих детей.

Разрешение на развод было получено от правящего архиерея также с согласия митрополита Григория, который, вероятно, в душе своей только ликовал, предвидя будущее монашество Алексея и осуществление великого предназначения. Никакого чина расторжения брака не существует, епископ разрешает одному или обоим бывшим супругам вступить в повторный брак. Священнику повторный брак не полагается, а его бывшая жена вполне может ещё раз выйти замуж, что и случилось с Верой Георгиевной. А отец Алексей... Он ушёл от жены Веры, чтобы целиком посвятить себя одной вере Православной!

В отношении этого недолгого брака осталось только привести донос инспектора Ленинградской духовной академии Льва Николаевича Парийского, хранящийся в архиве Совета по делам религий при Совете министров СССР. Святейший с большим теплом вспоминал этого человека как превосходного преподавателя, а между тем, будучи инспектором, Парийский не мог не сотрудничать с органами, иначе его быстро бы сместили, и, увы, он отрабатывал свою должность так, как того хотели наниматели:

Уполномоченному Совета по делам

Русской православной церкви

при Совете Министров СССР

по г. Ленинграду и Ленинградской области

А. И. Кушнарёву

В Ленинградской духовной академии был случай посвящения в сан священника с целью уклониться от отбывания службы в Советской армии. Ридигер А. М., 1929 г. р., подлежал призыву на военную службу в 1950 году. Будучи женихом дочери протоиерея г. Таллина Г. Алексеева, Ридигер А. желал избавиться от военной службы. Узнав наверняка за несколько дней о призыве в армию, Ридигер, протоиерей Алексеев и епископ Таллинский Роман упросили митрополита Григория на согласие повенчать Ридигера во вторник на пасхальной седмице, когда по Церковному Уставу брак запрещён. Ридигер был повенчан в Академической церкви во вторник пасхальной седмицы 1950 года, спешно произведён в диаконы, затем во священники епископом Романом и назначен на эстонский приход ст. Йыхва, Балт. ж.д., Нарвская ул., № 102.

Инспектор Академии Л. Парийский,

27 ноября 1951 г.

По закону студенты духовных семинарий и академий имели отсрочку от армии до окончания учёбы. Алексей Ридигер вполне мог оставаться студентом до окончания первого курса и за это время спокойно жениться в любое время после Пасхи и Светлой седмицы, хоть в конце апреля, хоть в мае. И принять священнический сан, также освобождавший от службы в армии, скажем, в последний день учёбы на первом курсе. А потом перевестись на форму обучения экстерном.

Советская власть не призывала в армию священнослужителей, тем самым лишний раз подчёркивая, что Церковь отделена от государства. При этом сбору налогов это так называемое отделение не мешало нисколько. Со своей стороны мало кто из учащихся духовных учебных заведений мечтал об армейской службе в мирное время. В подавляющем большинстве случаев, попадая на срочную службу, они терпели издевательства со стороны командиров и солдат, которым партийные агитаторы внушали враждебное отношение к представителям культа. Здесь нужно было приготовиться пострадать за веру. Многие ли способны были выдержать испытания? А в то послевоенное время, когда отчаянно не хватало хороших образованных священников, вправе ли были церковные иерархи разбрасываться только что подготовленными свежими кадрами?

Другой вопрос: мог разведённый священник надеяться на то, что со временем станет монахом? Мог. Но только он должен был осознавать, что ему придётся долгое время находиться под епитимьёй. Для отца Алексея таковым церковным послушанием стали десять лет священнической службы в трудных приходах Эстонской епархии. Многие монахи становятся иноками в молодости и не знают в полной мере жизнь человека в миру. Отец Алексей жил среди людей, разделяя их невзгоды и радости, взлёты и падения, он познал их жизнь так, как познаёт сельский священник или священник в маленьком городке при бедном приходе.

Прихожанами Богоявленской церкви в Йыхви были в основном русские, но много было и эстонцев. Вспышки национализма в Эстонии временно прекратились, да и в городе, где русских больше, тем более ничего такого не возникало. Но отец Алексей старался уважить и эстонскую паству:

— Я с детства знаю эстонский разговорный язык, могу проводить и службу на эстонском. Но проповедовать на эстонском мне было трудно: всё-таки церковный язык отличается от бытового. Первую свою проповедь в эстонском приходе я решил провести с помощью переводчика. Но быстро убедился, что слово пастыря не доходит до верующих через переводчика. Говорить священнослужителю в церкви надо на родном для верующих языке. Поэтому в эстонских приходах я впоследствии старался проповедовать не очень длинно, но на эстонском. Среди верующих эстонцев были люди глубоко религиозные и бесконечно преданные Православию. В Йыхви ко мне на службу регулярно приходили шестеро эстонцев из так называемой группы последователей Нормана: они считали, что причащаться следует каждую неделю. В своё время именно запрет на еженедельное причащение толкнул их на переход из лютеранства в Православие. Русские прихожане были немало смущены таким поведением. Им это казалось неправильным, некоторые даже начали осуждать эстонцев. А между тем эти прихожане жили в восемнадцати километрах от нашего храма. В любую погоду — дождь, снег, распутицу ли — люди на попутках, а чаще пешком добирались до церкви и с восьми утра начинали молиться. Поэтому я предложил тем, кто принялся осуждать столь частое причащение, обратить внимание сначала на то, как эти верующие готовятся к Причастию Святых Христовых Тайн, как вычитывают на коленях всё правило, с каким рвением это делают. И осуждающие вскоре поняли тех эстонцев. Даже смотреть на них стали едва ли не с восхищением. Здесь, мне кажется, важно отметить, что в моё время не было никаких осложнений между русской и эстонской частью клира и паствы. Не было ни антагонизма, ни ненависти.

Прихожане поначалу смущались тем, что их пастырь столь молод. Нужно было пройти ещё и через это испытание, доказать людям, что он имеет право именоваться отцом.

— Пастырь обязан быть отцом, а молод он или сед — это значения не имеет. Наш святой долг — помогать людям преодолевать всевозможные трудности, испытания. Чтобы на каждом приходе, в каждом монастыре люди, приходящие для молитвы, чувствовали: о них проявляется попечение и самая искренняя забота. Пастырь в первую очередь обязан быть отцом, потому что именно с отеческой любовью должен опекать вверенное ему стадо духовных чад. И молодость тому не помеха. Главное, чтобы священнослужитель был способен проявлять Христову любовь по отношению к тем, кто к нему обращается, укреплять их в вере и помогать в трудностях. Отеческое благопопечение являть! Конечно же, в первые годы священнической службы мне пришлось нелегко: невероятно сложные судьбы, семейные драмы, социальные и человеческие пороки... Во всё это мне пришлось окунуться на целых семь лет — столько я прослужил в Богоявленском храме в Йыхви и, смею надеяться, для многих сумел стать настоящим духовным отцом. Ведь пастырь большей частью имеет дело с людьми, которые сами обратились к нему. А раз человек пришёл в церковь, значит, нравственное начало в нём уже пробудилось. Задача пастыря нащупать в человеке, дать проявиться, а затем и заставить зазвучать в полный голос лучшие струны души. Хотя то, что творилось в то время вокруг, подчас приводило в уныние и мало способствовало духовному пробуждению.