— Я хочу, чтобы ты нашел того, кто это сделал, — мой голос ломается. — И хочу, чтобы они умерли.

Слова звучат горько на моем языке, но я не беру их обратно.

Его глаза вспыхивают, и он наклоняется, прижимаясь своим лбом к моему, наши губы так близко, что мы дышим одним воздухом.

— Считай, что сделано.

Он говорит это с такой убежденностью, с такой уверенностью, что я ни на секунду не сомневаюсь в нем. И то, как он смотрит, как будто ныряет в мою душу и видит каждую ее частичку, заставляет меня чувствовать, что я могу попросить у него весь мир, и он разорвет его на куски, только чтобы тот оказался в моих руках.

То, как он обо мне заботится, разбивает что-то в центре моей груди, словно бетонные валуны, бьющиеся о каменные стены. Все причины, по которым я отказывала себе, пыталась держать его на расстоянии, разлетаются вдребезги с каждым движением его пальцев.

Может быть, это делает меня эгоисткой. Может быть, я не заслуживаю этого.

Но в мире, полном боли, он — мое единственное облегчение.

Мои пальцы тянутся вверх, чтобы запутаться в его волосах.

— Поцелуй меня, — вздыхаю я.

Он делает это. Без вопросов. Без колебаний. Он опускается, сливаясь своими губами с моими, его мягкое прикосновение превращается в крепкую хватку, удерживая меня на месте.

Мой рот открывается шире, когда его язык проникает внутрь, и возбуждение вьется по моему телу. Оно тяжелее, чем обычно, с оттенком печали, но каким-то образом, несмотря на это — может быть, даже благодаря этому — все кажется большим.

Он стонет, когда я посасываю его нижнюю губу, его бедра вдавливаются в пространство между моими ногами, пока его толстый член не упирается в мой центр. Моя спина выгибается, пальцы перебирают его пряди, и я прижимаюсь к его телу, нуждаясь в том, чтобы быть ближе. Чувствовать глубже.

Может быть, если я утону в нем, то не задохнусь от боли.

Его ладонь накрывает мою грудь, его пальцы дразнят сосок сквозь тонкую ткань моего платья. Он отрывает свои губы от моих, проводя ими по уголку моей челюсти, а затем дальше вниз, приникая к моей шее. Его зубы покусывают кожу до жжения, заставляя мурашки бежать по каждому сантиметру моего тела.

Я стону, влага стекает с моей киске и прилипает к внутренней стороне ног, желая, чтобы он коснулся меня там, где я нуждаюсь в нем.

Он колеблется, отстраняясь и заглядывая мне в глаза, и на мгновение я беспокоюсь, что он передумает.

Но с Тристаном мне лучше знать.

Еще одна слеза стекает по моему лицу, и я тянусь, чтобы вытереть ее, но он крепко берет мою руку, а затем берет другую, помещая их над моей головой и переплетая наши пальцы. Он наклоняется ко мне, его губы двигаются от основания моей челюсти к уголку рта, его язык проводит по моей коже, целуя следы моей боли.

— Сара, — шепчет он.

Наши губы снова встречаются, и мое желание нарастает, жар заставляет мои внутренности пульсировать. Я прижимаюсь своими бедрами к его, обхватываю его ногами за талию, чтобы втянуть его глубже. Он стонет, звук вибрирует у меня во рту и проникает в кости, я вздрагиваю от этого ощущения. Это опьяняет: видеть, как кто-то вроде него теряется в страсти, и знать, что причиной этого являюсь я.

Его пальцы сжимаются вокруг моих, и он вдавливает наши руки глубже в подушки, отстраняясь, чтобы заглянуть в мои глаза.

— Ты моя.

Это не вопрос.

Я все равно киваю, приподнимаясь, чтобы произнести ему в губы.

— Твоя.

Возможно, я должна чувствовать себя смущенной — слабой — как будто мне нужен мужчина, претендующий на меня. Но когда он отпускает мою руку и подносит свою к вырезу моего платья, тянет до тех пор, пока оно не рвется, я чувствую только власть.

И я отчаянно хочу, чтобы он наполнил меня ею, пока я не закричу.

Как он и обещал.

39.Тристан

Одно слово, и я обезумел.

Мои руки хватают, щупают и гладят, желая ощутить кончиками пальцев, что ее идеальная кожа не повреждена. Я в ярости, что кто-то решил взять дело в свои руки, после того как я четко сказал не трогать ее. Когда Эдвард рассказал мне об этом, ослепляющая ярость захлестнула меня, но она была вперемешку с новой эмоцией.

Страх.

В этом мире я мечтал только об одной вещи, и она находится на кончиках моих пальцев, корона так близко, что я почти могу протянуть руку и положить ее себе на голову.

Но теперь есть она.

И все остальное меркнет в сравнении. Нет ничего, что я не сделал бы, чтобы она была рядом со мной. Она — это всё. И если ей будет больно, я буду пытать тех, кто это сделал, пока они не будут умолять меня позволить им умереть.

Я сжимаю в ладони одну из ее грудей, чувствуя ее мягкая кожа под моей хваткой. Ее соски твердые, проступают под тонким материалом разорванной ночной рубашки, и мой рот требует, чтобы я наклонился и попробовал их на вкус. Так я и делаю.

— Тристан, — стонет она, ее пальцы тянут пряди моих волос до боли в корнях.

Мои зубы впиваются в ее кожу, и она вскрикивает, ее бедра поднимаются, пока она не прижимается к моему паху, заставляя мой член подрагивать от трения. Я отпускаю ее сосок с хлопком и отстраняюсь от нее, ухмыляясь.

— Куда ты идешь? — жалуется она. — Вернись.

Я игнорирую ее мольбы и иду к тумбочке, беру с нее толстую свечу и возвращаюсь к кровати. Она смотрит на меня, ее лоб наморщен, а щеки раскраснелись, она растянулась на кремовых шелковых простынях, ее черные волосы разметались вокруг неё.

Мои шаги замедляются, когда я рассматриваю ее, обнаженную и возбужденную, ее тело, на эйфории и чувствительное от американских горок эмоций, через которые она, без сомнения, уже прошла сегодня. Более слабая женщина сломалась бы. Но вот она здесь, признает свою боль и позволяет ей формировать ее.

От нее захватывает дух. Я хочу трахать её, пока она не сломается, пока моя сперма не начнет сочиться из ее пор, и каждый человек будет знать, кому она принадлежит.

Я хватаю ее за лодыжку и тащу на край кровати, ставя свечу на пол рядом с собой.

Она вскрикивает, ее длинные ноги бьются о мою грудь, и я ухмыляюсь, в моих жилах бурлит восторг от того, что моя умница-ведьма все еще жива и здорова. Моя хватка крепнет, и я цыкаю на неё, пальцы танцуют по передней части ее голени, по верхней части колена и внутренней стороне бедра.

А потом я щипаю.

Ее глаза трепещут, а рот приоткрывается.

— Думаю, ты любишь боль вместе с удовольствием, не так ли, Маленькая Лань?

Я наклоняю голову, пытаясь удержать себя от того, чтобы не наброситься на нее и не зарыться лицом в ее киску.

— Ты не знаешь, что мне нравится, — огрызается она, ее глаза сверкают.

Я издаю тихий смех, моя рука гладит покрасневшее место, где я ущипнул ее кожу.

— Мы оба знаем, что ты примешь всё, что я тебе дам, ma petite menteuse.

Схватившись за подол рубашки, я поднимаю ее над головой, воздух ударяет о кожу и вызывает легкий озноб. А может быть, это ее глаза впитывают мое тело, как воду, переходя от художественной росписи вдоль моих верхних рук к передней части груди.

Вместе мы правим, врозь — падаем. Она произносит по себя эту фразу, читая мою татуировку, и это посылает укол прямо в мой член, желая узнать, каково это будет, если она произнесет эти слова вслух.

Я скатываю свою тунику в руках.

— И когда ты будешь на грани забвения...

Ее глаза закрываются, когда я кладу ткань поверх них, мои пальцы скользят за ее локоны, чтобы завязать тунику за головой, пока она не перестанет видеть. Я наклоняюсь, чтобы наши губы соприкоснулись, тянусь рукой вниз и хватаю свечу, укол желания проносится сквозь меня, когда пламя касается моей кожи.

— Именно моё имя будет выкрикиваться из этих прелестных маленьких губ.

Я поднимаю свечу над ее предплечьем, наклоняю руку, чтобы растопленный воск струйками стекал с того места, где он скапливается под пламенем, и капал на её идеальную кожу.