— Сара, милая. Ты прекрасно выглядишь, — напевает дядя Раф, его пальцы крепко сжимают трость, пока он идет через комнату.

Мой взгляд перемещается от двери, где только что был Тимоти, и я сосредотачиваюсь на Рафе, уютное одеяло чего-то родного накрывает меня, когда я рассматриваю его голубые глаза и темные волосы с густыми полосами белого цвета, более заметными, чем несколько лет назад.

— Спасибо, дядя.

Он останавливается передо мной, его взгляд перемещается по лицам моих дам.

— Как долго вам ещё потребуется? Я пришел сюда, чтобы выпить чаю и наверстать упущенное.

Я бросаю взгляд на Марисоль.

— Босс?

Она насмехается над этим прозвищем, слегка ухмыляясь, когда встает.

— Мы можем закончить, миледи.

Я хлопаю в ладоши, желая побыть наедине с дядей. Он самый важный человек в моей жизни, и хотя я могу не доверять его сыну, Рафу я доверяю безоговорочно.

——————

— Время пришло.

Голос Рафа серьезен, его ногти создают устойчивый ритм постукивания о его трость.

Мой желудок вздрагивает, как будто тысяча пчел налетела и ужалила мои внутренности, и я сглатываю, не обращая внимания на это.

Я киваю.

— Я знаю.

Его бровь поднимается.

— Ты добилась расположения короля?

Я поднимаю плечо, мои зубы царапают внутреннюю сторону щеки до крови.

— Насколько смогла, но он не всегда рядом, — я опускаю взгляд на свои пальцы, сплетенные на коленях. — А ваш сын... не так полезен, как я ожидала.

Кустистые брови дяди Рафа втягиваются, его губы кривятся.

— Этот мальчик всегда чем-то занят, — он наклоняется вперед. — Но ты можешь ему доверять. Перемены не за горами, милая племянница, но это не значит, что они будут легкими.

Я не задаю вопросы, которые так и вертятся у меня на языке. Например, попросить его объяснить, что он имеет в виду. Я давно усвоила, что загадки и бессмысленные заявления дяди Рафа лучше оставить как есть.

Он хмыкает.

— Ты всегда была самым умным ребенком в нашей семье.

— Я уже не ребенок, дядя.

Он усмехается.

— Для меня, маленькая Сара, ты всегда будешь ребенком.

Улыбаясь ему, я беру свой чай, позволяя горячей воде ошпарить мой язык, пока я потягиваю напиток из чашки, гадая, насколько умной он бы меня посчитал, если бы узнал, что я провожу время, мечтая о темных углах и опасных принцах.

Ухмылка дяди Рафа спадает, его глаза сверкают, когда он наклоняется вперед.

— Твой отец очень бы гордился тобой. И каждый человек, в чьих жилах течет кровь Фааса, заслуживает того, чтобы заплатить за то, что они сделали.

Я киваю. Тяжелый ком печали поднимается в моем горле, и я с трудом могу дышать от боли, а груз ответственности давит также сильно, как в момент прибытия в Саксум.

Я позволила себе отвлечься.

Этого больше не повторится.

25.Тристан

— Многие из вас уже знают, что завтра вечером состоится бал в честь помолвки моего брата и его невесты.

В таверне раздаются возгласы, и кто-то с явным отвращением сплевывает на землю.

Я поднимаю руку, ковыряя ноготь, и вздыхаю.

— Скорее всего, они не ожидают, что я приду. Но мы все знаем, как мне нравятся неожиданности.

По комнате проносятся смешки.

— Мы на пороге нового рассвета; рассвета, в котором вы не будете ограничены обстоятельствами. Где вас не бросают на растерзание львам, потому что вы немного отличаетесь от других.

Я делаю паузу, мой взгляд встречается с глазами в толпе, чувствуя, как пламя прожигает их так же уверенно, как если бы оно лизало мою кожу.

— Король сошел с ума, хотя он хочет, чтобы никто об этом не знал, — мои губы оттягиваются назад от зубов. — Но я знаю.

— Почему мы не можем просто взять замок штурмом? — кричит молодая женщина впереди, ее всклокоченные волосы спадают на впалое лицо. — У нас есть численность!

По толпе пронесся гул. Я поднимаю руку вверх, заставляя их замолчать.

— Я понимаю положение. Но мгновенное вознаграждение редко удовлетворяет потребность, и мое желание, с вашей помощью, обеспечить свободу для всех нас. Прекратить правление Майкла недостаточно.

— Но если он умрет, корона будет принадлежать Вам! — надавила она, ударив кулаком по другой руке. — Там, где ей и место.

— Это правда, и она будет необыкновенно смотреться на моей голове, — улыбаюсь я. — Но наша конечная цель намного больше, чем просто я.

Я тянусь вниз, поднимая подол своей туники, обнажая свою грудь, и демонстрирую свежую татуировку, еще чувствительную в месте, где чернила вбиты в мою кожу. Это гиена с оскаленными зубами и слюной, капающей из пасти, она на костях, и пламя, отражается в её темных глазах.

Под ним нацарапано: «Вместе мы правим, врозь — падаем»

— Я знаю, что большинство из вас презирают прозвище «гиена». И кто может вас винить? Мерзкие, говорят они. Отвратительные. Непристойные.

Лица в толпе мрачнеют, хмурятся, и тяжелая энергия проносится по комнате от их ощутимого гнева.

— Но власть находится только в руках тех, кому мы позволим ею владеть, — продолжаю я, сбрасывая рубашку и начиная расхаживать взад-вперед по возвышенной платформе. — Пришло время нам вернуть нашу власть.

Я встречаюсь взглядом с женщиной, задающей идиотские вопросы, и от восхищения в ее глазах по моим венам прокатываются толчки удовольствия. Она вскакивает на ноги и опускается на колени, склоняясь передо мной. Как раз так, как мне нравится.

— Они называют нас дикими животными? — я перестаю вышагивать, ухмылка ползет по моему лицу. — Мы дадим им намного хуже.

Кружки шлепаются на столы, постоянное ликование растет, как приливная волна.

— А пока пируйте на провизии, которую я принес. Идите домой с полными животами и целуйте свои семьи на ночь, зная, что вы решили быть на правильной стороне истории.

Тарелки с едой выносят из задней части таверны и расставляют на столах, а люди стараются ухватить свою долю.

Я схожу с платформы, пробираясь через скамейки, пока не дохожу до заднего угла, где стоит Эдвард, его челюсть сжата, а глаза дикие; скорее всего, он все еще оправляется от психологических последствий наказания, которое он получил. Его новая женщина прислоняется к нему спереди, его руки обхватывают её талию.

— Ты хорошо сделала, Шейна, принеся еду из замка, — говорю я, когда подхожу к ним.

Она наклоняет голову.

— Спасибо, сир.

— Пол доставил тебе какие-нибудь проблемы?

— Нисколько, — она улыбается, ее глаза покидают мои и сканируют столы всех, кто нас окружает, несомненно, обращая внимание на худые тела людей, запихивающих в рот хлеб и бобы.

— Они едят так, как будто это их первая еда за много дней, — говорит она.

Я кладу руки в карманы, большой палец касается шершавого края спичечного коробка.

— Для большинства из них так и есть.

— Что Вы здесь делаете... — её глаза стекленеют, когда она встречает мой взгляд. — Вы очень отличаетесь от того, что они говорят.

Руки Эдварда напрягаются вокруг ее талии. Это незаметно, но я улавливаю движение, откладывая его на потом.

Я с ухмылкой смотрю на девушку, не в силах решить, слишком ли она наивна или глупа — или, может быть, она уже забыла, что я угрожал позволить городу насиловать ее, пока я буду убивать всех, кого она любит.

В любом случае, её слова задевают за живое. Оно сидит в самом центре моего нутра, его отголоски вибрируют в каждой частичке меня, пока эхо не вызывает у меня тошноту. Я наклоняюсь.

— Я соотвествую всему тому, что они говорят обо мне, но также во мне много того, чего они не знают.

Ее пальцы сжимаются там, где они обхватывают руки Эдварда.

— Если бы Сара знала, что Вы делаете, она бы помогла, — шепчет она.

— Не произноси ее имя при мне, — огрызаюсь я, моя грудь напрягается.