Но потом я вспоминаю, где я и кто он. И это чувство исчезает, сменяясь желчью, которая выворачивает мой желудок наизнанку.

Я снова осматриваю окрестности, перебирая людей, пока мой взгляд не останавливается на Шейне, обхватившей руками шею мятежника в королевской форме. Я ломаю голову, пытаясь вспомнить его имя, но ничего не получается.

Она дура. Такая же, как и я. Потерять себя в объятиях мужчины.

Лживого, жалкого оправдания мужчины.

Мои ноги болят от сгорбленного положения, и я переминаюсь с ноги на ногу, эта вечная боль вспыхивает между ног, только на этот раз она не приносит утешения.

Мне трудно смотреть на него, но я все равно заставляю себя, может быть, чтобы доказать, что я могу пережить худший вид предательства, а может быть, мазохистка во мне хочет жить в боли, пытаясь примириться с тем, что, несмотря ни на что, единственный человек, которому я думала, что могу доверять, оказался моим злейшим врагом.

Он слизывал мои слезы и говорил, что я его, сразу после того, как послал людей убить меня.

Моя грудь сжимается, пока не лопаются кровеносные сосуды, взрываясь в ярости так, что я чувствую только кислые нотки предательства.

Мятежный король. Принц со шрамом.

Моя рука летит ко рту, чтобы заглушить крик.

Я позволила ему увидеть самые темные части меня. Позволила ему запятнать меня, причинить мне боль, и я умоляла об этом, втирая его сперму в кожу и моля Бога, чтобы она заклеймила мою душу.

Мои зубы скрипят, когда ненависть, черная и истинная, прожигает меня до дрожи, в ушах стучит жестокость.

Я совершила много поступков, которые не позволят мне попасть в райские врата. Я смирилась со своими грехами, давно отказавшись от веры ради мести. Но сейчас я чувствую, что впервые по-настоящему предала память своего отца.

Я переспала с Фаасом. Но хуже того, я влюбилась в человека, ответственного за его смерть.

Мое сердце дрожит и трескается, зазубренные края прорезают сухожилия, падая к моим ногам, пока не остается ничего, кроме почерневшей дыры, которая почти познала, каково это — влюбиться.

Тристан поворачивает голову в мою сторону, зеленые глаза пронзительно смотрят на меня, когда он наклоняет голову.

Вскочив на ноги, я поворачиваюсь и убегаю, адреналин, как кислота, разливается по мышцам, и я устремляюсь обратно, обещая призраку отца, что не забуду, зачем приехала. Нет уж.

Я уничтожу семью Фааса и убью мятежного короля... неважно, как сильно это меня сломает.

43.Тристан

Мой брат спросил, верующий ли я человек.

Я человек многих вещей, но вера — это то, что лучше всего подходит, когда она находится внутри тебя самого, а не ищется в других людях.

Другие люди разочаровывают.

Я видел её. Это было быстро, всего лишь мгновение, но я узнал бы эти темные глаза где угодно.

Все во мне требовало последовать за ней, выследить её и пробраться в ее комнату, как я это сделал той ночью. Но что-то подсказывает мне, что я не должен. Пока не стоит.

Поэтому вместо этого я пошел к её кузену.

Ксандер с нами с вечера бала в честь помолвки. И за прошедшее время он был выставлен на всеобщее обозрение, подвержен жестокому обращению, избиениям, открытые раны заражены и причиняют, уверен, неизмеримую боль. Я представляю, что скоро начнется сепсис, который съест его изнутри.

Я выплескиваю на его лицо ведро воды, чтобы привести его в чувство. Он оглядывается, но я уже привязал его к деревянной бревну на заднем дворе таверны. Я привязал веревкой обе его ноги, а также его хорошую руку.

Он дергается, но быстро понимает, что никуда не сможет уйти. Даже если бы он мог двигаться, он слишком слаб, чтобы убежать.

— Доброе утро, Александр, — улыбаюсь я.

— Я уже рассказал Вам, — бормочет он, его язык высовывается из пересохшего рта, чтобы облизнуть потрескавшиеся и кровоточащие губы. Он кашляет, прежде чем продолжить. — Все... что знаю.

Я качаю головой.

— Ну же, Ксандер. Мы оба знаем, что это неправда. Ты ничего мне не сказал.

— Просто убейте меня, — шепчет он. — Пожалуйста.

Я ставлю пустое ведро у своих ног и перехожу к галлону керосина, стоящему в конце стола.

— Ты считаешь, что покаялся?

Он кивает.

— И каковы были твои преступления?

Он поджимает губы, отворачивая лицо. Все, что он делает, происходит в замедленном темпе, как будто у него не хватает сил, чтобы приложить должное количество энергии.

Я подхожу к нему, смотрю на его избитое и окровавленное лицо.

— Вот что я тебе скажу. Сначала я буду честен с тобой. Так будет больше шансов, — выдохнув, я разминаю шею. — Честно говоря... ты сегодня умрешь. Фух, как хорошо, что я это сказал. Теперь твоя очередь.

Его глаза вспыхивают, но он молчит.

— Ну ладненько.

Я поднимаю галлон над его торсом, наклоняю бутылку, пока керосин не выливается на его кожу, покрывая его плоть и стекая в дерево по бокам. Он вздрагивает, когда горючее попадает на него.

— Это не для меня, ты знаешь, — говорю я, двигаясь по его телу, пока не охватываю жидкостью каждый его сантиметр. — Это твой шанс исповедаться и надеяться, что Бог помилует твою душу.

Он насмехается, но это переходит в кашель, звук хриплый и влажный, как будто болезнь уже заполонила его легкие.

— Вы не священник.

Я наклоняюсь ближе.

— Но я могу быть твоим спасителем.

— Вы собираетесь убить и ее? — спрашивает он.

У меня в груди все сжимается. Есть только одна она, о которой, как я предполагаю, он говорит, и она не та, кому я намерен причинять вред.

— Боюсь, тебе нужно быть более конкретным.

— Мою кузину.

Я сжимаю челюсть, и он не упускает этого движения, легкая ухмылка пробивается сквозь его усталость.

— Вы плохо это скрываете, знаете? Ваше больное увлечение ею, — он снова кашляет. — Вам повезло, что Ваш брат — полный имбецил.

Раздражение проникает в меня.

— Не говори о ней при мне, — выплюнул я.

Он смеется.

— Я привёз её сюда, чтобы убить Вас, глупец.

Что-то темное поселяется в моей груди от его слов, хотя я не сомневаюсь, что он говорит правду. Я всегда знал, что под ее внешностью что-то скрывается; гнусные поступки с невинным лицом. Это объясняет кинжалы на ее бедре, огонь в ее дыхании и глаза, которые смотрят сквозь приоткрытые двери и беззвездные ночи.

Но до прошлой ночи, я уверен, она не знала, что я — король мятежников.

Интересно, от этого она больше или меньше хочет меня убить?

Мой член твердеет при мысли о её гневе.

— Это меня нисколько не удивляет, — смеюсь я. — Будь честен, Ксандер. Кто подговорил ее на это?

Потянувшись в карман, я достаю спички Люцифера, выбираю одну и поднимаю над его головой. — Скажи мне быстро, или я зажгу этот огонь и сожгу каждый дюйм твоей кожи. А потом потушу его, и мы сможем играть в эту игру снова и снова, пока пламя не сожрет твои мышцы и нервы, — я смотрю на спичечный коробок. — Я слышал, что это самый ужасный способ умереть.

Он сжимает губы, и я усмехаюсь, поднося спичку к огню.

— Ты такой зануда.

— Мой отец! — кричит он, его голос звучит хрипло и болезненно. — Она должна была избавить мир от тебя и твоего жалкого подобия брата, чтобы род Беатро наконец занял свое законное место.

Моя голова откидывается назад от смеха.

— Ты никогда бы не стал следующим в очереди на трон.

— У нас есть поддержка Тайного совета, — хрипит он, его взгляд переходит на спичку в моей руке. Вот это меня удивляет, мои брови поднимаются к линии волос.

— Значит, государственный переворот? — я прищёлкиваю языком. — Я впечатлен.

Вздохнув, я подношу спичку к коробку, звук ее удара о бок словно музыка для моих ушей.

— Еще одно признание, Ксандер, — я наклоняюсь, жар пламени посылает по моим венам волнение. — Это ты влил яд в горло моего отца?