Я прищурился, ожидая, что сейчас веревка порвется и хлестнет мне по глазам...
Но этого не случилось. Нож внезапно потерял свою форму и вытянулся, превращаясь в просто еще один метр световой веревки. Как живая, она смоталась мне в рукав, и заняла свое законное место и состояние — в виде прижатого под Пульсом проводника.
Да уж... Это определенно намного более интересный инструмент, чем я о нем думал. Если через время окажется, что он может работать как крюки мотыльков и втыкаться в стены, фиксируясь в них, то я возьму назад все свои слова по поводу плохого оружия и даже насыплю комплиментов сверху!
Но чтобы все это сделать, надо уже наконец закончить восхождение на крышу. Поэтому, мысленно поблагодарив свое оружие, я полез дальше, на сей раз тщательно проверяя каждый элемент конструкции, который собирался использовать как опору. Проверял элементарно — несколько раз сильно дергал, держась в этой время второй рукой за то, что уже доказало свою надежность.
К счастью, больше подобных ситуаций не возникало и через минуту я уже был на вершине конструкции. Качнулся на самой верхней перекладине, подтянул к ней ноги, выходя склепкой на руки, присел на стальной трубе и одним длинным прыжком, минуя метр бездны, приземлился на крышу.
Крыша была с виду такая же, как та, с которой мы наблюдали за рангоном. Как та, на которой мотыльки с рангоном дрались. Как десятки других точно таких же крыш вокруг.
Хотя нет, отличия были. Во-первых, на этой крыше стоял большой ящик из железного профиля, обшитого крупной сеткой. Из ящика слышалось задумчивое «курлы». Во-вторых, на крыше был низенький столик и две небольших подушки. Ну и в-третьих, конечно, на крыше был человек.
Птичник стоял возле железного ящика, ко мне спиной, так что я мог разглядеть только его длинное серое пальто и выглядывающие из-под него черные штаны, заправленные в высокие ботинки — очень похожие на мои собственные. На отставленной в сторону правой руке, кисть которой была затянута в облегающую перчатку, сидели и задумчиво курлыкали два голубя — один кипенно-белый, а второй наоборот — антрацитово-черный. И если первых мне еще доводилось видеть, то вот второй был настоящим генетическим сюрпризом для моего воображения. Будто не только здания, но и голуби в этом мире имели своих теневых двойников, один из которых в прямом смысле попутал берега.
Что ж, Птичник на то и Птичник...
Впрочем, я сюда пришел не за птицами. И даже не за их хозяином. Я пришел за информацией.
Поэтому я подошел к Птичнику и встал возле стола — так, чтобы между нами было метров пять расстояния. Хозяин этого места повернул голову, глядя на меня через плечо, но лучи солнца, бьющие мне прямо в глаза мешали его рассмотреть.
— Почему на звонок не ответил?— Ах, это... Пульс на столе лежит. — надтреснутым голосом ответил Птичник. — Птицы не любят на нем сидеть.
Я ехидно поднял бровь, поднял руку, закатал рукав и повторил последний вызов.
Пульс, лежащий на столе, принялся вибрировать и негромко наигрывать какую-то мелодию. Негромко, но явно не настолько, чтобы не заметить, стоя в пяти метрах. Я опустил руку и внимательно посмотрел на Птичника. Он молчал.
— Надо думать, звонок ты слышал? — наконец, спросил я.
— Разве я говорил, что я его не слышал? Я сказал, что Пульс на столе.— То есть, ты специально не ответил на звонок. Почему?— Чтобы проверить тебя. Узнать, что ты будешь делать.— Узнать, на что я способен? — усмехнулся я.
Ну точно японский сенсей. Живет на вершине, и устраивает своим адептам испытания.
— Вовсе нет. Нет никакого смысла проверять, на что ты способен, потому что мы оба знаем, что сейчас ты не способен почти ни на что.— Тогда в чем проверка?— Я же сказал — узнать, что ты будешь делать. Что ты предпримешь, чтобы разрешить сложившуюся ситуацию. Одно только это уже многое говорит о тех, кто приходит ко мне.— То есть, ты всем устраиваешь такие испытания? — хмыкнул я. — И мне тоже, значит, подстроил?— Вовсе нет. Я никому и ничего не устраиваю. Просто ситуация всегда складывается так, что перед теми, кто приходит ко мне, встает некая дилемма, которая мешает ко мне попасть. Они бывают разные, и почти никогда не повторяются.— «Почти никогда»? — эхом повторил я. — К тебе что, табунами ходят?— Скорее, стаями. — улыбнувшись так, что это даже по голосу стало понятно, ответил Птичник. — Или даже стайками. Светлячки же в стайки сбиваются, правильно?
Птичник слегка дернул рукой, и голуби вспорхнули в воздух и разлетелись в разные стороны. Проследив сначала за одним, затем за другим, Птичник обернулся:
— Если бы ты развернулся и пошел обратно на базу, это тоже бы многое о тебе говорило... Многое — но далеко не лучшее.— И что, исходя из того, что ты обо мне узнал бы, ты бы решил, обучать меня или нет? — добил я контрольный вопрос про японского мастера боевых искусств.— Конечно, нет. Скорее, я бы решил, как и чем тебя обучать. Хотя «обучать» тут даже не вполне верное слово. Правильнее будет сказать "направлять«.— Но мне сказали, ты способен обучить меня обращаться с моим оружием. Я для этого и пришел.— Для этого ли? — усмехнулся Птичник, прошел мимо меня, обошел стол по кругу и сел на дальнюю подушку. — Присаживайся.
Я сел на подушку, лежащую возле меня и поднял взгляд на Птичника. Теперь, когда он больше не стоял между мной и солнцем, я смог его рассмотреть. Птичник оказался весьма пожилым — я бы дал ему лет семьдесят. У него была черная с редкой проседью густая, хоть и короткая борода, сросшаяся с пышными густыми усами так, что в этой чаще едва-едва просматривались губы, и такие же бакенбарды. Подстрижен он был коротким аккуратным ежиком, в котором тоже виднелись нити седины. Кожа Птичника была на два тона темнее моей, но назвать его чернокожим язык не поворачивался — то ли метис какой-то, то ли просто загорел сверх меры на этой своей крыше. Над густыми кустистыми бровями, похожими на двух тропических гусениц, тянулись целые каньоны глубоких морщин, превращая лоб в подобие кукольной стиральной доски, а под правым глазом виднелся короткий извилистый шрам.
Птичник протянул руку под стол, и выудил из небольшого рюкзака, который там лежал, небольшой термос и два стаканчика из толстого пластика. Зашуршала резьба, потом чпокнул клапан, и из термоса полилась горячая, исходящая паром, черная жидкость.
Даже сквозь настойчивый запах миндаля пробился чарующий аромат кофе.
Птичник взглядом предложил мне один стакан, а второй взял сам. Отхлебнул и задумчиво посмотрел через мое плечо куда-то вдаль.
Я не повелся. Я не стал оборачиваться и проверять, что же такое там у меня за спиной. С вероятностью почти в сто процентов там ничего не было — ведь там ничего не было еще несколько секунд назад, когда я садился за стол. Поэтому я просто взял стаканчик, с наслаждением втянул запах кофе, который ненадолго изгнал из носа надоедливый миндаль, и сделал глоток.
— Скажи, Лайт... — медленно начал Птичник, так и не отхлебнув кофе. — Что ты хочешь узнать?— Я хочу узнать, как обращаться с моим оружием. — уже предчувствуя, что ответ далек от правильного, повторил я. — Тебе же писали.— Это лишь солнечный зайчик. — покачал головой Птичник. — Но не сам луч. Ты хочешь научиться обращаться с оружием — но для чего? Зачем тебе это умение?
А ведь и правда... Для чего мне это? Это ведь даже не совсем мое решение было — изначально эту идею заронила в мою голову Кейра. Потом ее добила Фиби. И только позже, в ноктусе, я окончательно уверился в ней.
Но ведь она изначально была не моя. Я повелся на местные обычаи, принял правила игры и незаметно для себя, возможно, в силу какой-то памяти тела, стал по этим правилам играть.
Но ведь я — не персонаж этой игры. Я сюда попал, если угодно, из другого сеттинга, другого мира. И у меня изначально другие входные данные — в отличие от остальных, я ничего не знаю об этом мире.
Хотя важно даже не это. Скорее важно то, что в отличие от других я заражен.
Это все равно что начать проходить незнакомую игру, сразу поставив максимальный уровень сложности, и выбрав персонажа, в графе «сложность» у которого стоит шесть звездочек. Из пяти.
