Не найдя внизу Фрателло, он попытался назвать имя Апаулина одному из других слуг, но в ответ услышал лишь невнятную щелкающую болтовню, поэтому решил спуститься в город, назвать имя кому-нибудь из прохожих и понадеяться, что ему покажут дорогу.

Дело казалось плевым. Проходя через рыночную площадь с красными, фиолетовыми и зелеными навесами, ДеКей подошел к старику, плетущему корзины в тени, и сказал:

— Апау…

Он резко остановился, потому что заметил на скамейке рядом с этим пожилым джентльменом Тэллоу. Тот сидел и наблюдал за его работой так внимательно, будто от этого зависела его жизнь. ДеКей не видел Тэллоу со вчерашней попойки за ужином, но сейчас он сидел здесь в щегольской соломенной шляпе с зеленым пером, а его подбородок с клочковатой рыжей бородой сильно выдавался вперед от любопытства.

— Тэллоу! — окликнул ДеКей.

Тэллоу очень медленно приподнял голову, и его выпуклые глаза уставились на хозяина «Немезиды». Он будто не узнал его.

— Тэллоу, что ты здесь делаешь? — спросил ДеКей.

Последовала еще одна пауза, во время которой ДеКей решил, что Тэллоу с трудом подбирает слова на родном языке. Наконец он вежливо улыбнулся и сказал:

— Доброе утро, сэр.

— Я спросил, что ты здесь делаешь.

— О… ну… сэр, я просто… — Снова последовала заминка, потому что все внимание Тэллоу сосредоточилось на плетении корзин.

— Ты заболел?

— Сэр?

— Я спрашиваю, ты, что, болен?

— О, нет, сэр. — Вежливая улыбка не покидала его лица, но ДеКею показалось, что глаза Тэллоу помертвели. — Я просто учусь плести корзины. — Отъявленный убийца и головорез произнес эти слова с детским восторгом и увлеченностью.

— Возвращайся во дворец, — приказал ДеКей.

Тэллоу уставился на него с вялой улыбкой на лице.

— Ты меня слышал? Я сказал, немедленно возвращайся во дворец.

— Учусь плести корзины, — повторил Тэллоу, — у моего дедушки Джо.

— Что?

— Да, сэр. Мой дедушка Джо учит меня ремеслу, — медленно и вяло ответил Тэллоу.

Морозец ужаса пробежал по спине Маккавея ДеКея. Он перевел взгляд с лица Тэллоу на работающего старика и обратно. Тэллоу, улучив момент, снова погрузился в созерцание процесса плетения корзин.

ДеКей попятился. Тэллоу сошел с ума, как и Пейли, отправившийся плавать с русалками…

На мгновение ДеКей замер посреди суеты красочного рынка. Люди в ярких костюмах и шляпах двигались вокруг него, как если б он был невидимкой. Вернув самообладание, он решил, что здесь ничего нельзя поделать. Стоило сосредоточиться на собственном деле. Он продолжил свой путь, думая о том, что, возможно, сейчас его собственный разум трескается и поддается невероятным ужасающим обстоятельствам.

На улице он подошел к женщине, торговавшей маленькими керамическими вазами под ярко-зеленым навесом.

— Апаулина, — сказал он и пошевелил рукой, на которой висел испорченный пиджак. Женщина несколько секунд рассматривала его маску, а затем окликнула мальчика, работавшего неподалеку над полировкой ваз. Она говорила с ним на местном языке, но ДеКей различил имя Апаулина, после чего мальчик жестом пригласил его следовать за ним.

Они переходили улицу за улицей, пока в более тихой части города мальчик не указал на бледно-голубую дверь в одном из домов на красной скале и снова назвал нужное имя, прежде чем вернуться на рынок.

ДеКей стоял перед дверью, положив руку на медную ручку. Он чувствовал себя непривычно: как неуверенный юнец. Сердце его бешено колотилось, во рту пересохло. Боялся ли он? Нет. Скорее это было предвкушение и мысль о том, как он откроет дверь и переступит черту, после которой не будет возврата, потому что Апаулина слишком напоминала ему ту, другую — ту, которую он никогда не сможет выкинуть из своих мыслей.

Не было смысла колебаться. Однако вместо того, чтобы напористо открыть дверь и войти, он сжал кулак и постучал, решив, что так правильнее.

Через несколько секунд дверь открылась. На пороге стояла не швея, а маленькая девочка с каштановыми волосами лет десяти. Она посмотрела на ДеКея со спокойным выражением лица. Если маска и удивила ее, она никак этого не показала.

ДеКей поднял поврежденный пиджак.

— Апаулина, — сказал он, и ребенок жестом пригласил его войти.

Магазин был таким же, как и любое заведение швей в Лондоне. Он был небольшим, стены были выкрашены в спокойный лавандовый оттенок, и помещение выглядело безупречно чистым. На полках лежали мотки из различных материалов разных цветов, а по всей комнате были расставлены растения в таких же вазах, которые он только что видел на рынке. На полу лежал конопляный ковер, комната была хорошо освещена двумя окнами и дополнительной парой масляных ламп.

Чуть дальше от двери за столом сидела женщина, к которой он пришел, и теперь ее внимание было приковано к нему, а не к блестящему красному пальто, которое она шила изогнутой иглой с ниткой. ДеКей подошел к ней и лишний раз подивился тому, как она напоминает ему ту, другую, если бы та дожила до тридцати: ее длинные светло-каштановые волосы, теперь перехваченные фиолетовой лентой, глаза на тон или два светлее карих, высокие скулы, волевой подбородок и плавный изгиб носа. На ней было довольно простое платье примерно того же оттенка, что и лента. Ни колец, ни других украшений она не носила.

Женщина смотрела, как ДеКей приближается, и ее брови вопросительно поползли вверх.

На мгновение Декей потерял дар речи. Он почти всерьез начал думать, что она была той, другой — но переродившейся. О, да, сходство было настолько сильным.

Он был шокирован собственными мыслями. Неужели он увидел в местной швее ту хорошенькую девушку, которую привел к гибели много лет назад?

— Мой пиджак, — сказал он, указывая на три недостающие пуговицы. Конечно, она не понимала его языка, но испорченная вещь говорила сама за себя. Апаулина встала и подошла к нему, а ДеКей, к собственному изумлению, отметил, что делает шаг назад. Женщина тоже остановилась, слабо улыбнувшись: похоже, ее несколько позабавило его поведение. Действительно ли ее глаза бегло осмотрели маску? Кажется, да, но без осуждения.

Апаулина взяла пиджак. ДеКей вытащил из кармана три пуговицы и серебряную расческу для волос, протянув все ей. Она снова улыбнулась — на этот раз шире — и кивнула. В ее глазах появился блеск, когда она взяла расческу, и этот блеск снова напомнил ему ту, другую. Затем Апаулина бегло осмотрела пиджак и сказала что-то, но слишком тихо, чтобы это можно было разобрать. ДеКей распознал смесь французского и итальянского языков. Он кивнул, предполагая, что она поняла его замысел: починка пиджака в обмен на расческу.

С досадой ДеКей понял, что ему нет смысла более оставаться здесь: судя по переполненной корзине с вещами рядом с рабочим столом, у Апаулины было много работы. Не было никакой возможности спросить у нее, сколько займет ремонт… да и какая ему польза от этого пиджака на таком жарком острове?

ДеКей слегка поклонился ей, повернулся, чтобы выйти и снова увидел рядом с собой девочку. Повинуясь внезапному порыву, он протянул руку, чтобы коснуться ее головы, проходя мимо, и вдруг услышал:

— Ее…

ДеКей замер, как вкопанный и обернулся к женщине. Она все еще стояла на прежнем месте с кремовым пиджаком, перекинутым через руку, и серебряной расческой в руке. Она хмурилась, ее губы шевелились, будто ей с большим трудом удавалось правильно произнести нечто на непривычном языке.

— Зовут… — И снова усилие и очевидная концентрация. Слово прозвучало как «звуууттт».

Английский! — ДеКей вздрогнул. Эта женщина знает…

— Таури, — было следующее слово, после чего повисла тишина.

ДеКей и сам заговорил не без труда:

— Вы… можете говорить на моем языке?

Она покачала головой, показывая, что не понимает.

— Английский, — снова попытался ДеКей. — Вы говорите по-английски?

— О! — протянула Апаулина с понимающей улыбкой. — Ангалицки!