Черный Ворон попытался нанести удар… он хотел сделать это, но опустил руку и замер, тяжело дыша. Маленькая комната погрузилась в тишину, нарушаемую лишь треском огня в камине и тихими всхлипами Эстер в углу.

— Что сотворил Бог? — спросил он мальчика, его голос звучал хрипло, как у древнего старца.

Адам ответил вопросом на вопрос.

— А что сотворил ты?

Енох чуть не приподнял кожаный ремень еще раз, но его рука бессильно повисла по шву. Вся его ярость ушла, ничего не оставалось, кроме как отступить, повесить ремень обратно на крючок, помолиться с Библией в руках и подумать... Хотя нет, лучше не думать. Лучше просто молиться с Библией в руках и следовать слову Господа Бога туда, куда оно должно его привести.

Он смотрел в огонь и, казалось, видел там скачущие фигуры, которые насмехались не только над его авторитетом, но и над всей его жизнью.

— Дай мальчику… сахарный пирог, — равнодушно сказал он жене. Затем повернулся к Адаму и произнес, как и каждую ночь. — Съешь его с…

Что было дальше? Его разум был настолько искажен этими ужасными событиями, что попросту не позволял ему идти по проторенному пути.

Адам вытер рот тыльной стороной ладони и сплюнул на пол.

— Сам его ешь.

Затем мальчик пошел в свою маленькую комнатку с серыми стенами, задернул холщовую занавеску, отделявшую его мир от их мира, зажег свечу, лег на тюфяк, который был слишком коротким для его роста, и уставился на старые деревянные балки, которые утром должны были смениться потолком городской тюрьмы.

Этой ночью никто не пришел, чтобы присоединиться к нему в молитве. И за это он благодарил Бога.

Послышался тихий звук полотна, скользящего по карнизу. Он был очень тих, но Адам мгновенно проснулся от него, выскользнув из неглубокой ямы сновидения. Прежде, чем он успел сесть или рассмотреть фигуру, приближающуюся к нему со свечой в подсвечнике, чья-то рука прижалась к его рту.

— Тшшшш, — прошипела его мать. — Не шуми. Твой отец совсем недавно заснул.

Она убрала руку. В скудном свете свечи Адам увидел, что на ней то же самое залатанное платье, в котором она была вечером. На плечи она набросила шерстяную шаль.

Сколько он спал? Наверное, время только перебралось за полночь: Адам думал, что ему удалось проспать совсем недолго — сначала его мучили мысли о предстоящей тюрьме, а затем он не мог заснуть из-за саднящей боли после побоев.

— Я хотела сама уложить тебя, — мягко пробормотала Эстер. — Но он и слышать об этом не хотел, поэтому я пришла не сразу. Не хотела гневить его еще сильнее.

— Который час? — спросил Адам.

— До восхода еще два часа. Клянусь, для меня это была самая долгая ночь. — Она нахмурилась и зашептала тише: — А теперь послушай меня внимательно: я принесу тебе сумку. В ней немного еды и денег. Я хочу, чтобы ты встал и собрал какую-нибудь теплую одежду. Только веди себя очень тихо, ладно?

— Собираться? Но зачем?

— Потому что ты едешь к своей тетушке Саре, — сказала она. — Пока ты будешь собираться, я схожу в амбар, чтобы запрячь Мэвис в повозку. Ты помнишь дорогу к тетушке Саре, верно?

Он неуверенно кивнул. Они бывали в гостях у тетушки Сары, хотя в последний раз выбирались к ней больше года назад.

— Но это почти сорок миль.

— Неважно. Главное, чтобы ты добрался туда. Очень важно, чтобы ты ушел. — Она осторожно дотронулась до одной из ран на его правой щеке. — Я не допущу, чтобы мой сын вынес еще большее наказание, чем то, что ему уже пришлось вытерпеть. Так что никакой тюрьмы и никаких колодок. И никакого судьи. А теперь вставай. Я принесу сумку.

— А как насчет отца?

— А что насчет него? — На этом вопросе голос Эстер сделался бесстрастным.

— Он разозлится еще больше.

— Я справлюсь с этим. А теперь вставай и собирайся.

Вскоре она внесла в комнату сумку и фонарь. Адам зажег собственную свечу и начал складывать одежду: теплые бриджи, две рубахи, чулки, пару перчаток… Так как он спал все в той же одежде, в которой подрался возле озера, он решил переодеть рубаху на ту, что не была испачкана кровью Дэви Килера. Он надел шерстяную шапку и коричневую куртку — октябрьское утро обещало быть прохладным. Выйдя из комнаты, он услышал, как его отец беспокойно заворочался во сне в пятнадцати футах от него и выкрикнул что-то вроде «Господи, помоги мне!». Голос Еноха напоминал хрип утопленника. Адам застыл на месте. Он знал, что Черный Ворон часто кричит во сне, сражаясь со своими собственными демонами, но лучше было подождать и не будить его. Адам подождал, пока Черный Ворон пробормочет еще несколько невнятных фраз. Затем он затих, и в глубине души Адама тоже что-то умолкло.

Он вышел в холодную темноту и последовал за светом свечи своей матери в маленький амбар викария.

— Помоги-ка мне, — попросила Эстер, у которой не получалось надеть сбрую старой кобыле Мэвис. Пока они работали, она давала сыну новые напутствия: — Не езжай через деревню. Лучше выбери маршрут, ведущий мимо фермы Фрейзера. Так будет дольше на две мили, но это более безопасный путь.

— Я не хочу оставлять тебя, — шмыгнул носом Адам. — Что будет, когда он узнает?

— Он узнает все скорее, чем ты думаешь, если ты сейчас же не отправишься в путь. Мне известно, какой хулиган этот Килер. Он научился этому у своего отца, да и Люси тоже, знаешь ли, не призовой павлин. Нет, я не позволю им упечь тебя в тюрьму и заключить в колодки, как преступника. Что бы ни случилось сегодня утром… я все вытерплю. Ну что, ты закончил?

— Да, мэм, — буркнул Адам.

— Хорошо. Тогда поднимайся и уходи скорее. Не дави на Мэвис слишком сильно, но и не давай ей спуску, пусть поддерживает не слишком быстрый, но все же хороший темп. Договорились?

Прежде, чем он забрался в повозку, Адам понял, что должен задать матери вопрос. Он не мог уехать, не услышав на него ответа.

— Скажи, а отец… он разве не любит меня?

Эстер опустила голову и некоторое время смотрела на разбросанное под ногами сено.

— Он не всегда был таким, — уклончиво ответила она. Голос ее звучал тихо и печально. — Много лет назад он был… совсем другим.

— Ты хочешь сказать, до моего рождения?

— Нет, я имею в виду, до того, как он начал истово верить в то, что Господь ненавидит собственное творение. До того, как он начал верить, что все люди, кроме него, будут уничтожены Божьим гневом. — Эстер подняла голову, ее губы покривились. — Если своими словами сейчас я обрекаю себя на вечные муки в аду, так тому и быть. Что до твоего вопроса… я не могу на него ответить. Поверь, я неоднократно задавалась им сама, и мне было нечего сказать себе. А теперь обними меня. Знай: я всегда буду любить тебя и, пока я живу и дышу, я не позволю, чтобы тебе причинили вред.

Она обняла сына, и слезы обожгли Адаму глаза. Однако он не пролил ни одной слезинки — с этим необходимо было подождать, потому что время было слишком дорого. Он поцеловал мать в щеку, забрался в повозку, взял вожжи и вывел Мэвис из амбара. Повозка заскрипела, колеса повернулись и, бросив последний взгляд на свою мать, державшую свечу, чтобы осветить ему путь, он сосредоточился на том, чтобы повернуть Мэвис налево и добраться до проселочной дороги, которая проходила мимо фермы Генри Фрейзера.

Весь день кобыла тянула Адама Блэка вперед по почтовой дороге в сторону города Лидс, где жили его тетушка Сара и ее муж Невилл. Адам несколько раз останавливался, чтобы дать Мэвис отдохнуть, а все остальное время старался поддерживать ровный темп. Дорога должна была занять не один день, не два и даже не три. Адам не знал, где будет ночевать сегодня, но решил разобраться с этим вопросом, когда совсем стемнеет, а он найдет для лошади достаточно воды и травы.

Под темным, затянутым тучами небом почтовая дорога была почти пустынна. Перед заходом бледного солнца мимо Адама проехало три повозки, двигающиеся в противоположном направлении. Больше он никого не встречал.