Лодка, прибывшая на закате, была немногим больше первой — всего на три фута шире, а в длину составляла восемь футов. Путешествие, учитывая количество пассажиров, обещало быть трудным. У руля снова был Фрателло, но на этот раз он был одет по случаю — в темно-коричневый костюм в комплекте с панталонами и плащом, а также фуражкой. Он постоянно ерзал и пытался поправить одежду, как если бы изнутри она была усеяна репейником. Это говорило о том, что указ короля Фавора быть одетым по форме пересиливал собственное стремление Фрателло к комфорту.

На такелаже было еще два островитянина. Остальные места были отданы команде «Немезиды»: пятерым членам экипажа, Страуду, Тэллоу, Фалькенбергу, капитану Брэнду, ДеКею в элегантном белом костюме, Хадсону, Мэтью и Профессору Фэллу. Последний, узнав, что Блэк остается на «Немезиде» вместе с тремя членами экипажа, рассудил, что пир с незнакомым королем предпочтительнее голодной ночи со знакомым кардиналом.

Солнце еще не зашло. Красные лучи играли на поверхности моря с запада, приятный бриз обдувал разгоряченные тела. Лодка плыла вперед, огибая мыс, который она миновала по прибытии, и наконец приблизилась к каменистому пляжу, за которым раскинулся густой лес. Примерно в миле за другим изгибом стояла на якоре бригантина, ее голые мачты были усеяны чайками. На этом судне не было видно огней. Когда рыбацкая лодка проплывала мимо, Тэллоу встал со своего места на корме и издал крик, который заставил чаек разом взлететь с мачт. Пространство окутала какофония звуков: крики птиц, шелест их крыльев, скип деревянных досок. Белый вихрь чаек кружился в воздухе, некоторые проносились прямо над лодкой, а затем начали садиться обратно. Очевидно, судно для них стало уже привычным местом, поскольку оно было почти полностью покрыто белыми росчерками птичьего помета. Пока лодка проплывала мимо, Мэтью разглядел название корабля: «Империаль».

Еще через полчаса путешествия в поле зрения показался второй потемневший корпус корабля, прижатый к скалам, которые выступали из моря, как рот, полный сломанных зубов. По-видимому, судно было разрушено штормом, поскольку держалось на воде низко и криво, грот-мачта сломалась и повалилась, став дополнительным убежищем для морских птиц. Корабль выглядел заброшенным.

Последние лучи света угасали, но Мэтью снова удалось разглядеть потускневшее название, когда-то принадлежавшее гордому французскому торговому — или пиратскому? — судну «Rover de la Mer[24]».

Лодка обогнула еще один изгиб пляжа и леса, и перед пассажирами предстало поразительное зрелище: бухта с причалом и полудюжиной рыбацких судов разных размеров, а за ней вилась дорожка к каменным строениям, вырезанным прямо в красных скалах, поднимавшихся на несколько сотен футов. Вдоль причала и среди строений горели факелы, и, когда лодка приблизилась к причалу, Мэтью и остальные смогли разглядеть группу фигур, ожидающих их прибытия.

— Где же духовой оркестр? — хмыкнул Хадсон. — Или, по крайней мере, парочка скрипачей?

Мэтью неопределенно кивнул, но отвечать не стал. Он почувствовал, как ДеКей, Брэнд, Страуд, Тэллоу и Фалькенберг напряглись, когда лодка причалила. Все, кроме ДеКея, носили под плащами и жакетами пистолеты и были готовы при необходимости пустить их в ход. Никто не знал, что их на самом деле ждет на Голгофе: мирное пиршество или спланированная засада с жертвоприношениями? После этих брошенных кораблей вопрос встал по-настоящему остро.

Парус на лодке был спущен, к причалу бросили канаты и привязали трап. Фрателло пересек его первым и отправился расталкивать толпу примерно в тридцать человек, многие из которых держали факелы, чтобы лучше рассмотреть прибывших иностранцев.

Следующими на сушу отправились островитяне с Голгофы, а за ними, слегка пошатываясь, сошли на берег Фалькенберг, Страуд, Тэллоу, Брэнд и Хадсон. Последний бросил на Мэтью взгляд через плечо, и в его глазах застыли сомнения в успешности сегодняшней экспедиции.

— Профессор Фэлл, вы следующий, — сказал ДеКей. — Мэтью, потом вы.

Фэлл несколько секунд злобно таращился на ДеКея, а потом все же прошел по трапу, стараясь, как мог, сохранять равновесие. Мэтью перешел вслед за ним, надеясь не повторять подвиг Роуди Реджи и не свалиться в воду. ДеКей сошел на берег последним.

На пристани стояли две пустые телеги для сена, каждая была запряжена лошадьми, на козлах сидели местные кучера. Фалькенберг, Хадсон, Брэнд, Профессор, Мэтью и ДеКей забрались во вторую телегу, остальные сели в первую. Фрателло встал рядом с кучером первой телеги, и они тронулись.

За их продвижением пристально следили островитяне с факелами. У Мэтью возникло тревожное чувство, что гости были не просто приглашены на пир, но и сами должны были стать его основным блюдом. Фалькенберг и Брэнд, очевидно, чувствовали то же беспокойство, поскольку их руки то и дело касались оружия. Хадсон с особым интересом наблюдал за ними.

Когда они добрались до деревни — или города-утеса… или островного поселения (Мэтью размышлял, как правильно назвать это место) — в поле зрения попало множество улочек, вымощенных камнем и лучами расходящихся от центральной дороги. Дома выглядели древними, потому что окна и двери в них покосились и были покрыты не одним слоем высохшей побелки. Крыши были плоскими, на некоторых из них были разбиты сады. Деревья и кустарники клонились к земле, виноградные лозы аккуратно свисали с камней.

Еще через несколько мгновений стало ясно, что две телеги направлялись к более крупному сооружению. Это было квадратное здание из красного камня, как и остальные, но в высоту превосходило их примерно вдвое. Впереди раскинулся внутренний двор, освещенный факелами по периметру. В прямоугольных окнах горел свет масляных ламп. Стекол не было, однако окна были защищены от ветра ставнями — ныне распахнутыми — и навесами.

Телеги свернули в этот роскошный по местным меркам двор, в то время как дорога продолжала змеиться выше по склону. Лошади остановились, кучера спешились, и пассажиры снова сошли на землю с помощью небольших пандусов. Во время спуска Профессор Фэлл потерял равновесие и мог бы упасть, если б Мэтью не поддержал его. Подумать только! Полгода назад он и представить себе не мог, что будет оказывать этому человеку подобного рода помощь. Хадсон в ответ на это бросил на него взгляд полный мрачного неодобрения, но Мэтью лишь пожал плечами, и они продолжили путь.

— Сюда, пожалуйста! — сказал Фрателло, и его английский показался увереннее, чем был утром. Он указал группе на пару открытых дверей, за которыми сиял свет фонарей. В дверях стояли двое островитян, также одетых в наряды, чем-то напоминавшие смесь итальянских и греческих, со свободными плащами и остроконечными шляпами. Прежде чем они вошли в дом, по-видимому, считавшийся здесь королевским дворцом, Мэтью заметил, что ДеКей остановился у повозки и протянул руку, чтобы погладить ближайшую лошадь.

Тэллоу бесцеремонно толкнул Мэтью вперед, и группа прошла в дом, чтобы тут же получить почтительный поклон от островитян, дежуривших у дверей.

Как только они вошли, зазвучала музыка флейт и колокольчиков от приветственной группы музыкантов: четырех мужчин и двух женщин. Музыканты были одеты в туземные наряды, приличествующие официальному празднеству. Над головой с открытых стропил свисали фонари на цепях, расписанные узорами синего, красного и золотого цветов.

— Идите, идите! — подталкивал Фрателло, проводя посетителей мимо музыкантов, которые последовали за ними, держась на небольшом расстоянии и продолжая играть. Взорам чужестранцев открылась широкая лестница с полированными перилами, ведущая на второй этаж. На площадке между этажами было закреплено полотно, судя по всему, являвшееся флагом Голгофы: узор тех же цветов, что изобиловали на стенах, полу и площадке, поразительно похожий на крест Святого Георгия. Однако этот крест был синим на красном поле, а не красным на белом.