— Скажите ему, что я пленник этих преступников, из-за которых мой корабль затонул, а команду убили. Скажите ему, что я требую, чтобы этих преступников поместили в любую доступную темницу, а мне, мистеру Корбетту и мистеру Грейтхаузу было позволено…

— Прошу прощения, — сказал ДеКей, вставая. Свет лампы отражался от лунных камней, обрамлявших его маску, и придавал фальшивому глазу красноватый блеск. — Мой дядя Дантон просто не в своем уме. Я надеюсь…

— Послушайте меня! — Крик Фэлла эхом отразился от стен. — Я пленник! Спросите Мэтью! Он тоже заключенный! Мэтью, скажи им!

— Позвольте я скажу, сэр? — Настала очередь Фалькенберга встать, прежде чем Мэтью успел сообразить, что сказать. — Пожалуйста, передайте королю Фавору, что долгое путешествие и жаркое солнце повредили рассудок старого дядюшки. А также что молодой мистер Корбетт несет ответственность за здоровье старика, о чем он, несомненно, знает. И это нелегкая задачка, учитывая, что нам предстоит преодолеть очень большое расстояние. Не так ли, Мэтью?

— Не слушайте это дерьмо! — бушевал Фэлл, направляя свой гнев на молчавших Фрателло и короля Фавора. — Они преступники! Слышите меня? Я хочу, чтобы их схватили и посадили за решетку!

— Дядюшка, — внушительно произнес ДеКей, как будто действительно разговаривал с сумасбродным старикашкой, — давай не будем устраивать тут сцену, о которой все потом пожалеют.

Пока Фэлл готовил очередную вспышку гнева, Фрателло начал что-то объяснять королю Фавору, и тот понимающе закивал. Затем он приставил палец к подбородку Фрателло, заставляя того замолчать, посмотрел в разъяренные глаза Профессора и нерешительно произнес:

— Что ж… та еще заварушка, верно?

Среди гостей на время воцарилось ошеломленное молчание.

Затем Маккавей ДеКей нарушил его:

— Вы из Англии!

Король Фавор заморгал, словно ослепленный светом лампы. Он посмотрел на Фрателло, который заговорил с ним на родном языке, после чего Фавор снова обратил свое внимание на ДеКея.

— Я… с Голгофы. Родился здесь. На этом острове, — сказал он.

— Но вы говорите по-английски! И вы только что произнесли довольно сложное выражение, которое вряд ли использовал бы не коренной житель Англии! Откуда вы знаете это выражение?

Фрателло наклонился вперед, чтобы перевести, но король отмахнулся от него. Прежде чем заговорить снова, он ненадолго задумался.

— Сложное выражение? Не знаю… Я, наверное, слышал его, но… я не помню, где.

— Тогда откуда вы так хорошо знаете английский? Вы говорите на нем без ошибок.

— Правда? — Фавор позволил вопросу повисеть в воздухе, прежде чем ответить. — Должно быть… должно быть, у нас были гости из… той страны. Из вашей страны, как подсказывает мне Фрателло. Да, у нас наверняка были посетители. Ведь были, Фрателло?

— Если и были, сэр, то довольно давно, — был ответ.

— Очень давно, — повторил Фавор, уставившись в никуда.

У Мэтью сложилось впечатление, что король Голгофы был таким же слабоумным, каким люди ДеКея пытались представить Профессора Фэлла.

— Как насчет моей ситуации? — требовательно спросил Фэлл, все еще стоя на ногах и держась за край стола так, будто его ярость грозилась вышвырнуть его прочь из комнаты. — Что делать с этими преступниками?

— Мэтью? — подтолкнул ДеКей. Голос его звучал легко и непринужденно. — Что же мы будем делать?

Мэтью посмотрел на Хадсона, который решил, что настал лучший момент, чтобы осушить до дна свой кубок с вином. Мэтью догадывался, о чем думает Хадсон, потому что и сам об этом думал, видя, как Страуд и Тэллоу слегка наклоняются вперед с видом алчущих стервятников. Скорее всего, их руки лежали прямо на пистолетах, и они были готовы к перестрелке вне зависимости от того, каким будет следующее заявление Мэтью. Хадсон, похоже, тоже решил повременить со своим планом побега: закрытое помещение плохо подходило для сопротивления вооруженным убийцам: ранен мог быть любой из присутствующих, даже король Фавор мог оказаться убитым в течение ближайших пятнадцати секунд.

Следовательно… памятуя о том, что по возвращении на борт «Немезиды» Профессору может грозить нечто посерьезнее, чем суровый надзор у открытой двери — наверняка, эта банда была готова избить старика до полусмерти, — Мэтью посмотрел на короля и сказал:

— Боюсь, дядюшка Дантон сегодня немного перегрелся на солнце.

Фэлл стоял неподвижно, его напряженные сомкнутые в тонкую линию губы подрагивали. Мэтью вот-вот ожидал услышать крик «Предатель!» самым яростным тоном из доступных Профессору, и считал, что положение дел складывается самым непостижимым образом.

Рот Профессора остался закрытым, янтарные глаза потухли. Он наклонился, поднял свой кубок вина и швырнул его в противоположную стену. Вино расплескалось по камням. С этим выражением беспомощного гнева старый беззубый тигр опустился на стул и развалился на нем, как пугало в тонком шелковом халате.

— Прошу простить нас, ваше величество, — сказал ДеКей Фавору, также опускаясь. — Мы не предполагали, что дядюшка так разбушуется. Мы все здесь джентльмены.

— Джентльмены, — повторил Фавор, катая это слово на языке, как виноградинку. — Да. Все здесь джентльмены. И леди. Это мой совет. — Он поднял свои тонкие руки в обнимающем жесте. Губы зашевелились, пока он подыскивал нужные слова: — Важность. Эти люди имеют большое значение.

— Вы хотите сказать, что они высокопоставленные лица? — подсказал ДеКей.

— Да. Ведь так, Фрателло?

Король снова заговорил с Фрателло на голгофянском, а туземцы, стоявшие у дверей, ушли через правый арочный проем. Фрателло вскоре последовал за ними. Король Фавор обратился к членам совета с короткой речью, в конце которой они подняли свои кубки в честь прибытия посетителей. Раздался звон колокольчиков, и все выпили. Заметив, что Мэтью воздержался, Фавор наклонился к нему и заметил:

— Наши виноградники очень хороши, молодой человек. — Он поднял свой кубок. — Я подозреваю, что правильным словом было бы… дайте подумать… отборные.

Мэтью на миг поколебался. Однако он заметил, что все, кроме «старого дядюшки Дантона», пьют, а Хадсон жестом просит островитянина снова наполнить его кубок.

Мэтью осмелился попробовать вино и нашел его теплым и пряным, с нотками сушеной вишни и легкой горчинкой. Вино и вправду было отборным, хотя Мэтью и не мог назвать себя поклонником такого вкуса. Он видел, что кувшины сновали туда-сюда между гостями, поэтому, если вино было отравлено, то все, кроме Фэлла, уже получили дозу. Впрочем, возможно, яд был не в самом вине, а в кубках? Могло ли такое быть? Мэтью подумал, что, возможно, придает этому слишком большое значение. В конце концов, ни от кого из островитян не исходило враждебности. Но он не уставал думать, что они могли быть хорошими лицедеями. Равно как могли быть и просто гостеприимными людьми.

Он обдумывал все это, когда Фрателло и двое других островитян, сопровождавших его, снова появились в комнате, катя перед собой тележки с едой. И с какой едой! На тележках стояли блюда с запеченной рыбой, чем-то похожим на бараньи ножки и куски мяса, обжаренного на открытом огне, большие миски с рагу, блюда с тушеными моллюсками, жареными каракатицами в чесночном соусе, от аромата которого у Мэтью свело голодной судорогой внутренности, блюда из зеленого горошка, фасоли, кукурузы и жареного картофеля, салаты, украшенные грибами и оливками, а также буханки хлеба — белого и черного, — блестящего от масла.

Когда угощение перекочевало на стол, и к нему потянулись нетерпеливые руки с тарелками, Мэтью почувствовал, что был близок к обмороку — не от предполагаемого яда, а от пьянящих ароматов местных блюд. Он понял, что каким бы талантливым ни был корабельный повар «Немезиды», сидящий от него по правую руку, он может с позором окунуться в одну из мисок снеди, потому что главный секрет еды был в ее разнообразии, которое на этом столе было представлено во всей красе.