— Зачем? — спрашиваю я.

— Оно мне просто... понравилось, — неубедительно отвечает она.

Понравилось? У нее десятки платьев в шкафу в ее комнате. Дизайнерские платья, новые и точно ее размера. Может, ей надо старое платье для балета?

— Хорошо, — говорю я.

— Правда? — ее лицо озаряется, рот открыт от удивления и счастья.

Kurwa (пол. Блядь), если это все, что нужно, чтобы привести ее в восторг, то мне бы не хотелось видеть ее реакцию на реальную услугу. Или, может быть, я буду рад увидеть ее. Я уже даже не знаю.

Мирное предложение, кажется, расслабляет ее. Она садится в кресло и действительно наклоняется ко мне, вместо того чтобы отстраниться.

— Ты только что пришёл из сада? — спрашивает она.

— Да, — признаю я. — Ты видела меня в окно, прежде чем заснуть?

— Нет, — качает она головой. — Я чувствую запах кацуры на твоей одежде.

— Кац... что?

Она покраснела. На самом деле она не собиралась заводить разговор.

— Это дерево. Оно растет у тебя в саду. Когда листья меняют цвет, они пахнут коричневым сахаром.

Она смотрит на мои руки, оголенные под рукавами футболки. Ее выразительные брови сходятся вместе, а ресницы взметаются вверх и вниз, как веера, когда она рассматривает меня.

— Что? — говорю я. — У ирландских мафиози есть татуировки, не так ли? Или Гриффины выше этого?

— Мы набираем тату, — говорит она, ничуть не обидевшись.

— Но у тебя их нет, — говорю я.

— Вообще-то, есть, — она заправляет прядь волос за ухо и поворачивает голову так, чтобы я мог видеть. Конечно, у нее за правым ухом вытатуирован крошечный полумесяц. Я никогда не замечал этого раньше.

— Почему луна? — спрашиваю я ее.

Она пожимает плечами.

— Мне нравится луна. Она все время меняется. Но при этом также остается неизменной.

Теперь она снова смотрит на мои руки, пытаясь расшифровать значение моих татуировок. Она их не поймет. Они плотные, запутанные и имеют значение только для меня самого.

Вот почему я потрясен, когда она говорит: — Это с карты в «Хоббите»?

Она указывает на крошечный символ, скрытый в закрученных узорах на моем левом предплечье. Это маленькая дельта, рядом с едва заметным намеком на линию. Замаскированная всеми чернилами вокруг.

Ярко-зеленые глаза Нессы изучают мою кожу, перебегая с места на место.

— Это край горы, — указывает она. — Вот река. И дерево. А вот и угол паутины!

Она, как ребенок, охотящийся за подсказками, так довольна собой, что не замечает возмущения на моем лице. Я чувствую себя разоблаченным, как никогда раньше. Как она посмела заметить то, что я так тщательно прятал?

Хуже того, она продолжает.

— О, это из «Снежной королевы» (она показывает на крошечную снежинку), — Это из «Алисы в стране чудес» (бутылочка с лекарством), — А это... о, это «Маленький принц»! (роза).

И только когда она поднимает на меня глаза, ожидая, что я буду так же впечатлен ее наблюдениями, она видит шок и горечь на моем лице.

— Ты, должно быть, любишь читать... — говорит она, и ее голос срывается.

Символы из этих книг крошечные и неясные. Я взял только самые маленькие и малоузнаваемые части иллюстраций, спрятав их внутри большой работы, которая вообще ничего не значит.

Никто никогда не замечал их раньше, не говоря уже о том, чтобы догадаться, что они означают.

Это кажется оскорблением. Несса понятия не имеет, как она оплошала. Я мог бы задушить ее прямо сейчас, просто чтобы она не сказала больше ни слова.

Но она не намерена больше ничего говорить. Ее лицо снова бледное и испуганное. Она видит, что обидела меня, сама не зная почему.

— Мне очень жаль, — шепчет она.

— Как ты это увидела? — требую я.

— Я не знаю, — говорит она, качая головой. — Я умею улавливать закономерности. Поэтому я так быстро разучиваю танцы. И язы... — она прерывается, не закончив предложение.

Моя кожа горит. Каждая татуировка, которую она назвала, словно воспламенилась.

Я не привык нервничать. Особенно от девушки, которая едва ли взрослая. Чёрт возьми, которая вообще не считается взрослой, в американском понимании этого слова. Ей всего девятнадцать. Она не может купить пиво или арендовать машину. Она едва может голосовать!

— Мне очень жаль, — снова говорит Несса. — Я не знала, что это секрет. Что они только для тебя.

Что, блядь, происходит?

Откуда она это знает? Как она узнала, что они означают?

Последним человеком, который мог угадать мысли в моей голове, была Анна. Она была единственной, кто мог это сделать.

Анна была умна. Хорошо запоминала вещи. Любительница книг.

Никто никогда не напоминал мне о ней.

И Несса тоже. Они не похожи ни внешне, ни по голосу.

За исключением одной вещи...

Чтобы сменить тему, я резко говорю: — Ты закончила с постановкой танца?

— Да, — говорит Несса, все еще нервно покусывая губы. — Ну, во всяком случае, на полпути.

— Это целый спектакль?

— Да.

— Ты когда-нибудь делала это раньше?

— Ну... — хмурится она. — Я поставила четыре танца для балета под названием «Блаженство». Премьера должна была состояться... ну, прямо сейчас, я думаю. Но режиссер, его зовут Джексон Райт, сказал, что мои танцы — дерьмо. Поэтому он не включил мое имя в программу... — она вздыхает. — Я знаю, это звучит глупо. В то время для меня это имело значение. Это задело мои чувства. Мне казалось, что он украл мою работу. Но, возможно, он был прав. Сейчас, когда я работаю над другой вещью, я думаю, что то, что я делала раньше, было глупо. И не очень хорошо.

— Тем не менее, это достаточно хорошо, чтобы он мог её использовать, — говорю я.

— Да, — говорит она. — Частично, во всяком случае.

Она обхватывает тонкими руками свои ноги, прижимая бедра к груди. Ее гибкость нервирует. Как и ее хрупкость. Неудивительно, что так много людей пользуются ею. Ее семья. Этот режиссер. И я, конечно.

Ничто в Нессе не излучает силу.

Она не запугивает.

Но она... интригует.

Она как музыкальное произведение, которое застревает у вас в голове, повторяясь снова и снова.

Чем больше вы ее слышите, тем больше она оседает в вашем мозгу.

Большинство людей становятся предсказуемыми, чем дольше за ними наблюдаешь.

Несса Гриффин — полная противоположность. Мне казалось, что я точно знаю, кто она такая — замкнутая маленькая принцесса. Балерина, живущая в мире фантазий.

Но она гораздо умнее, чем я ей приписывал. Она творческая, проницательная.

И искренне добрая.

Я узнаю об этом на следующий день, когда снова подглядываю за ней. Я вижу, как она снова пробирается на чердак, чтобы достать загадочное платье, на котором она так зациклилась.

Оно черно-серебристое, определенно старомодное. Возможно, с одного из тех костюмированных балов Золотого века, которые устраивали Вандербильты. Я не знал о существовании этого платья. Чердак завален коробками, которые добавляла каждая семья, жившая в этом доме, и почти ни одна из них никогда не убиралась.

Я смотрю, как Несса относит платье в свою комнату. Она проветривает его, убеждаясь, что на нем нет ни пылинки.

Затем она кладет его на кровать и ждет.

Когда Клара входит с подносом для ужина, Несса бросается к ней.

Камера не издает ни звука, но я достаточно хорошо вижу выражения их лиц.

Клара качает головой, не желая нарываться на неприятности.

Несса уверяет ее, что все в порядке, что я дал разрешение.

Все еще не веря, Клара дотрагивается до юбки платья. Затем она обнимает Нессу.

Из всего, что Несса могла попросить у меня, она хотела это платье. Но не для себя. Она хотела преподнести его в качестве подарка.

Я должен уволить Клару. Очевидно, что эти две девушки стали близки. Слишком рискованно, чтобы тюремщица Нессы стала ее подругой.

И все же, глядя, как они смеются и нежно трогают платье, я не хочу этого делать.

Может быть, позже. Но не сегодня.