Но вместо этого мой взгляд снова притягивает внутрь непреодолимый соблазн этого уединенного пространства. Заглянуть в комнату Миколаша — все равно что заглянуть в его мозг. В остальной части дома я вижу только то, что он хочет, чтобы я видела. Здесь я найду все, что спрятано.

Возможно, он хранит здесь свои ключи. Я могу украсть ключ от входной двери и сбежать ночью, когда все будут спать.

Я говорю себе, что именно это я и ищу.

Тем временем я провожу пальцами по его нестиранным простыням, вдыхая пьянящий аромат его кожи. Я все еще вижу углубление, где лежало его тело. Трудно представить его без сознания и уязвимым. Он не похож на человека, который ест или спит, смеется или плачет.

Вот доказательство, прямо передо мной. Я кладу ладонь в углубление, как будто все еще чувствую тепло его тела. Моя кожа покрывается мурашками, а кровь бежит быстрее, пока я снова не отдергиваю руку.

Его кровать окружена встроенными книжными полками. Я подхожу ближе, чтобы прочитать корешки.

Конечно, я нахожу именно то, что ожидала: потрепанные экземпляры «Хоббита», «Снежной королевы», «Алисы в стране чудес», «Сквозь зазеркалье» и «Маленького принца», вперемешку с «Убеждением», «Анной Карениной» и десятками других, некоторые на английском, некоторые на польском.

Я беру «Сквозь Зазеркалье» с полки, осторожно открываю её, потому что книга такая мягкая и хрупкая, что я боюсь, что некоторые страницы оторвутся.

На самой первой странице карандашом написано имя: Анна.

Я испустила вздох.

Я так и знала.

Он был так зол, когда я заметила иллюстрации в его татуировках. Я знала, что это что-то значит, что это связано с кем-то, кого он любил.

Вот почему он был зол. Для жестоких мужчин любовь — это помеха. Я обнаружила его слабость.

Кем была Анна? Большинство книг рассчитаны на детей или молодежи. Она была его дочерью?

Нет, книги слишком старые. Даже если они были куплены подержанными, почерк не выглядит детским.

Тогда кто? Жена?

Нет, когда я подколола его насчет того, что он не женат, он даже не вздрогнул. Он не вдовец.

Анна — его сестра. Должно быть, так оно и есть.

Как только я это осознаю, рука хватает меня за запястье и рывком разворачивает.

Книга вылетает из моих пальцев. Как я и боялась, клей, скрепляющий переплет, слишком стар, чтобы выдержать такое обращение. Пока я поворачиваюсь, дюжина страниц вырывается на свободу и летит вниз по воздуху, как опавшие листья.

— Какого хрена ты делаешь в моей комнате? — требует Миколаш.

Его зубы оскалены, а пальцы впиваются в мое запястье. Он прибежал сюда так быстро, что его светло-русые волосы спадают на левый глаз. Он яростно откидывает их назад, не отрывая от меня взгляда ни на секунду.

— Мне жаль! — я ахаю.

Он хватает меня за плечи и сильно встряхивает.

— Я спросил, какого хрена ты делаешь! — кричит он.

Хотя я и видела его сердитым раньше, я никогда не видела его неуправляемым. В те разы, когда он насмехался надо мной или дразнил меня, он был полностью сдержан. Сейчас нет ни сдержанности, ни самоконтроля. Он бушует.

— Миколаш! — кричу я. — Пожалуйста...

Когда я произношу его имя, он отпускает меня, словно моя кожа обжигает ему руки. Он делает шаг назад, морщась.

Это вся возможность, которая мне нужна. Оставив книгу разорванной и брошенной на полу, я убегаю от него так быстро, как только могу.

Я бегу из западного крыла, спускаюсь по лестнице и пересекаю первый этаж. Я выбегаю через заднюю дверь в сад, а затем прячусь в самом дальнем углу участка, в укрытии ивы, ветви которой свисают до самой травы.

Я прячусь там до самой ночи, слишком боясь вернуться в дом.

19.

Мико

Kurwa (пол. Блядь), что я делаю?

Когда я поднимаю с земли старый экземпляр «Сквозь зазеркалье», мне кажется, что я тоже прошёл через зеркало в какой-то причудливый, отсталый мир.

Несса Гриффин проникает в мою душу.

Сначала татуировки, потом прокрадывание в мою комнату...

Я чувствую, что она снимает с меня слои, один за другим. Она заглядывает в щели, куда никто не должен заглядывать.

Десять лет я был закрыт от всех. От своей семьи в Польше, от своих братьев в Братерстве, даже от Тимона. Они знали меня, но знали только взрослую версию. То, кем я стал после смерти сестры.

Они не знали мальчика до этого.

Я думал, что он умер. Умер одновременно с Анной. Мы пришли в этот мир вместе, и я думал, что мы покинули его вместе. Осталась лишь шелуха, человек, который ничего не чувствовал. Которому никогда не было больно.

А теперь Несса копается во мне. Раскапывает останки того, что, как я думал, никогда не сможет воскреснуть.

Она заставляет меня чувствовать то, что я никогда не думал, что смогу почувствовать снова.

Я не хочу это чувствовать.

Я не хочу думать о какой-то молодой, уязвимой девушке. Я не хочу беспокоиться о ней.

Я не хочу заходить на кухню и видеть Йонаса, склонившегося над ней, и не хочу чувствовать яростный всплеск ревности, от которого мне хочется сорвать голову с плеч собственного брата. А потом, после того как я изгоню его в противоположный угол дома, я не хочу, чтобы в моем мозгу роились мысли о том, что он может сделать, если когда-нибудь останется с Нессой наедине...

Это отвлекающие факторы.

Они ослабляют мои планы и мою решимость.

После того как я кричу на Нессу, она убегает и прячется в саду несколько часов. Конечно, я точно знаю, где она. Я могу отследить местоположение ее браслета на лодыжке в пределах пары футов.

Становится темно и холодно. Сейчас середина осени, та точка сезона, когда некоторые дни кажутся бесконечным летом, только с более яркой окраской листьев. Другие дни — холодные, ветреные и дождливые, с обещанием, что дальше будет еще хуже.

Я сижу в своем кабинете и смотрю на телефон, на маленькую фигурку, представляющую Нессу Гриффин, прижавшуюся к дальней стене. Я думал, что она вернется в дом, но либо я напугал ее больше, чем думал, либо в ней больше твердости, чем я мог предположить.

Мои мысли крутятся вокруг да около.

Я нахожусь в идеальном положении, чтобы нанести новый удар. Я выкачал большую часть ликвидной наличности Грифонов. У меня прочный союз с русскими через Колю Кристоффа — на самом деле, он ежедневно изводит меня вопросами о наших дальнейших действиях. Данте Галло заперт в камере, а Риона Гриффин сжигает все мосты, которые у нее есть в офисе окружного прокурора, пытаясь вытащить его оттуда.

Моей следующей целью должен стать Каллум Гриффин. Любимый старший брат Нессы.

Он был той искрой, которая зажгла этот конфликт.

Он был тем, кто плюнул в лицо Таймону, когда мы предложили ему дружбу.

Он должен умереть, или, по крайней мере, чтобы он преклонил колени, и был унижен в унизительном смирении. Я знаю его — знаю, что он никогда не примет этого. Я видел его лицо, когда Таймон вонзил свой нож в бок Каллума. Не было и намека на капитуляцию.

Устройство слежения Нессы посылает мне предупреждение. Он не считывает ее пульс через кожу. Возможно, она издевается над ним, пытаясь снять его.

Прежде чем я успеваю проверить, экран переключается на входящий вызов — снова Кристофф.

Я беру трубку.

— Dobryy vecher, moy drug, — говорит Кристофф. Добрый вечер, мой друг.

— Dobry wieczór, — отвечаю я по-польски.

Кристофф тихонько хихикает.

У Польши и России долгая и бурная история. Пока существовали наши страны, мы боролись за контроль над одними и теми же землями. Мы вели войны друг против друга. В 1600-х годах поляки захватили Москву. В XIX и XX веках русские заключили нас в удушающие объятия коммунизма.

Наши мафии также росли параллельно. Они называют это Братва, мы называем это Братерство — в любом случае, это означает Братство. Мы присягаем нашим братьям. Мы храним историю наших достижений на своей коже. Они носят на плечах восьмиконечные звезды как знак лидерства. Мы отмечаем наши воинские звания на руках.