— Мы у цели, сударыня; вы свободны!

София быстро сбросила с себя платок. Несколько секунд она стояла, как бы ослеплённая ярким светом, а затем испустила крик ужаса и попятилась назад. Она узнала кабинет государыни в Петербурге и увидела Екатерину Алексеевну, сидевшую на кресле у письменного стола, заваленного книгами и бумагами.

— Вот, где я! — пробормотала София. — В чём я провинилась, ваше императорское величество? в чём обвиняют меня? — спросила она.

Императрица сделала офицеру, доставившему арестованную, знак, что он может удалиться, и тот, отдав честь, сейчас же вышел.

— Если прекрасная, умная София де Витт, которой я выказывала особенное расположение, избегает меня, — улыбаясь проговорила Екатерина Алексеевна, — то должна же я была принять исключительные меры для того, чтобы иметь удовольствие беседовать с ней. Под предлогом поездки в Константинополь вы находились в Варшаве и даже в Могилёве тщательно скрывались от меня, между тем как должны были украшать собой круг моих придворных дам.

София поборола свой первоначальный страх. Немногие слова императрицы дали ей время собраться с мыслями и приготовиться к борьбе. Хотя для неё была не вполне ясна причина ареста, но хорошо уже было и то, что она знала, кто именно — её противник.

— Я прошу прощения, всемилостивейшая государыня, что осмелилась самовольно удалиться, — с притворным смущением ответила София. — Высочайшая милость ко мне вашего императорского величества, переполнявшая меня гордостью и счастьем, и заставила меня так поступить. Я боялась, что вы, ваше императорское величество, не отпустите меня, а между тем я не могла дольше жить у вас, при дворе. Мне не оставалось ничего больше, как скрыться тайно.

— Почему же вы не могли дальше жить при дворе? — спросила Екатерина Алексеевна.

— Ведь вам, ваше величество, всё известно, — ответила София, — а потому вы, конечно, знаете, что князь Потёмкин...

— Любит вас! — закончила императрица. — Да, я знаю и нахожу вполне естественным. Вы созданы для того, чтобы покорять сердца. Но мне казалось, что любовь князя не оставалась без ответа.

— Да, мне самой казалось, что я люблю Потёмкина, — ответила София, — я была ослеплена, увлечена им, но вскоре убедилась, что ошиблась в своём чувстве и никогда не в состоянии буду отвечать на любовь князя.

— Такое убеждение является лишь тогда, когда любишь кого-нибудь другого, — заметила Екатерина Алексеевна. — А вы любите Феликса Потоцкого.

— Я уже говорила, что вы, ваше императорское величество, всеведущи, — с искусно разыгранным смущением промолвила София.

— Для этого не нужно всеведение, — с лёгкой иронией возразила императрица. — Если бы вы не любили Потоцкого, вам незачем было бы всюду следовать за ним в костюме его пажа.

— Для меня совершенно непонятно, как вы могли узнать об этом, ваше императорское величество? — с искренним удивлением спросила София. — Никто из его слуг не подозревал этого, моя тайна была известна одному единственному человеку, которого я считала безгранично преданным мне. Оказывается, что он изменил моему доверию.

— Не обвиняйте невинного, — остановила Софию государыня. — Мне не нужно было выдавать вашу тайну, вы сами открыли мне её, показавшись в костюме пажа среди свиты Потоцкого.

— Неужели же вы, ваше императорское величество, узнали меня? — с большим удивлением спросила София. — Ведь даже сам Потёмкин...

— Вы должны знать, — прервала её Екатерина Алексеевна, — что у нас, женщин, глаз гораздо острее, чем у мужчин, хотя они и воображают, что гораздо проницательнее нас. При первом взгляде на вас у меня явилось сильнейшее желание поговорить с вами; это желание было так велико, что я решилась даже силой вернуть вас к себе.

— А что скажет Потёмкин? — неуверенно спросила София.

— Вы находитесь под моей защитой, — гордо ответила государыня. — Князь должен быть доволен тем, что и для него существуют недосягаемые вещи.

— О, ваше императорское величество, неужели вы хотите действительно защитить меня? — воскликнула София.

— От Потёмкина безусловно, — ответила императрица, — даже и от всего света, — строго прибавила она, — если вы согласитесь быть моим другом и пожелаете принять моё покровительство.

— Соглашусь ли я? — воскликнула София, — неужели вы, ваше императорское величество, можете сомневаться в этом?

— Я редко предлагаю дружбу, — продолжала государыня, — но раз я это делаю, то требую серьёзного и честного отношения к моему предложению. Так как я очень ценю свою дружбу, то ставлю моему другу известные условия.

София побледнела. В голосе и взоре императрицы промелькнуло что-то такое, что наполнило смутным страхом сердце молодой женщины, но она совладала с собой и улыбка появилась на её губах.

— Какие же могут быть условия? — возразила она. — Вам, ваше императорское величество, стоит лишь приказать.

— Я приказываю своим врагам или тем лицам, которые для меня безразличны, — ответила Екатерина Алексеевна, — условия же, которые я предлагаю своим друзьям, должны быть приняты добровольно, без всякого принуждения. Вполне от вас зависит, принять ли мои условия и сделаться моим другом или обратиться во врага и подчиниться моему приказанию.

— Разве я могу быть вашим врагом, ваше императорское величество? — запротестовала София всё с той же улыбкой на губах, но слегка дрожащим голосом.

— Если две женщины, обладающие волей, умом и характером, как мы с вами, желают сделаться друзьями, то между ними прежде всего должна существовать полная откровенность, — заметила государыня. — Единственным прочным основанием для дружбы являются искренность и правдивость. Садитесь рядом со мной и выслушайте меня!

Императрица указала рукой на кресло и София опустилась в него, потупив глаза, чтобы государыня не прочла в них того напряжённого нетерпения и беспокойства, с которыми она ждала продолжения разговора.

— Будем, значит, говорить откровенно, — начала Екатерина Алексеевна. — Вы только что спросили меня, допускаю ли я возможность того, чтобы вы сделались моим врагом. Я не только допускаю это, но даже уверена, что вы — уже и теперь мой враг, самый серьёзный и опасный враг, с которым мне придётся бороться всеми силами моего могущества, если мне не удастся склонить вас к дружбе, чего я искренне желаю.

— Вы пугаете меня, ваше императорское величество, — воскликнула София.

— В этом я не сомневаюсь! — ответила Екатерина Алексеевна. — Каждый боится, чтобы чужая рука не прикоснулась к его тайне, которую он считает глубоко скрытой в своей душе.

— Я вижу, ваше императорское величество, что кто-то оклеветал меня! — заметила София.

— Ничуть, — ответила государыня, отрицательно качая головой, — никто из окружающих нас людей не настолько проницателен, чтобы проникнуть в вашу тайну; она доступна только женщине, равной вам по уму, какой я считаю себя. Так вот в чём заключается ваша тайна, — продолжала императрица, пронизывающим взглядом смотря на Софию, которая слушала её, затаив дыхание: — вы любите Феликса Потоцкого и надеетесь сделаться королевой Польши.

София вздрогнула, как будто вдруг увидела пред собой ядовитую змею. Она была совершенно сражена тем, что чужие уста произнесли то, что тщательно охранялось от всего мира.

— Я нахожу ваш план вполне естественным, — спокойно продолжала государыня, — это — весьма честолюбивая цель, и Феликс Потоцкий — именно тот человек, который мог бы достичь её при вашей помощи, если бы при этом не было меня, — прибавила Екатерина Алексеевна с надменной улыбкой. — Но я никогда не позволю, чтобы чья-нибудь рука протянулась к тому плоду, который я хочу сорвать, в особенности если этот плод — корона.

— Поэтому вы, ваше императорское величество, разлучили меня с Потоцким и велели насильно привести к вам? — с искренним негодованием воскликнула София.

— Я должна была так поступить, чтобы объясниться с вами, — ответила императрица. — Говорю вам откровенно, что боюсь вас, так как только вы одна можете сделать опасным для меня Потоцкого, а кроме него никто не страшен мне. Остальные польские патриоты-идеалисты не имеют для меня никакого значения, так как мало популярны среди народа, один Потоцкий обладает хитростью и другими данными, которые дают ему возможность сгруппировать вокруг себя польское дворянство. Такой человек, как Потоцкий, находящийся под вашим влиянием, под влиянием женщины, вселяющей ему бодрость и мужество, мог бы быть для меня серьёзным противником. Видите; я откровенно высказываю вам свои мысли; это доказывает, как я уважаю вас. Я предлагаю вам перейти на мою сторону, предлагаю вам свою дружбу, иначе мне придётся уничтожить вас как опасного врага.