— Я подкуплю его камердинера; поляки мало платят своим людям, а чистое золото — верный ключ ко всем их тайнам.

— Средство-то слишком примитивно, — возразила Екатерина Алексеевна. — Но пусть будет так! Смотри только, чтобы мы не были обмануты вдвойне.

Потёмкин ещё раз нагнулся к руке императрицы и пошёл к дверям.

На пороге он встретил Римского-Корсакова, который почтительно посторонился пред ним и вошёл затем в комнату.

— Ты был страшно невежлив, дитя моё, — обратилась к нему Екатерина Алексеевна, стараясь смотреть сердито, между тем как её взоры засветились удовольствием при виде своего красавца-адъютанта. — Так, как говорил ты, никогда не говорят с иностранными монархами, да ещё с его апостолическим величеством римско-германским императором.

Корсаков опустился на одно колено и воскликнул:

— Я знаю только одного монарха, я знаю только одну императорскую корону, и эта корона сверкает на главе моей возлюбленной повелительницы! Виноват ли я, что блеск римского императора меркнет, когда он вступает в сияние лучей Екатерины, которое слепит очи и ярким пламенем зажигает сердца?

Он прижал руки императрицы к своим пухлым губам и полупросительно, полусмеясь, глядел на неё.

— На тебя нельзя сердиться, — сказала Екатерина Алексеевна, — ты знаешь, как ты прекрасен!

Она склонилась к нему и поцеловала его лоб. Корсаков быстро вскочил на ноги и заключил её в свои объятия.

Через час от дворца по улицам Могилёва потянулся такой блестящий кортеж, какого ещё никогда не приходилось видеть жителям Могилёва.

Во главе поезда ехал отряд конногвардейцев, в богатых мундирах, блестящих серебряных шлемах с двуглавыми орлами; за ними следовали пажи императрицы в нарядных красных камзолах; всё это были необыкновенно красивые мальчики, принадлежавшие к семьям высшей аристократии. За ними следовала Екатерина Алексеевна в русском национальном костюме. На её голове блестела маленькая золотая византийская корона, а платье было разукрашено драгоценными камнями, придававшими её корсажу вид панциря. Через плечо императрицы была протянута широкая лента с андреевской звездой и орденом Екатерины. Она шла под руку с императором Иосифом. Простой тёмно-зелёный костюм императора поражал своей простотой. Если бы не орден св. Андрея Первозванного, красовавшийся на широкой голубой ленте на его груди, императора можно было бы принять за обыкновенного смертного, хотя, именно благодаря этой простоте, представлявшей резкий контраст с окружающим блеском, ярче выделялись величественная красота лица Иосифа и его благородная, гордая осанка.

Зрители видели пред собой прекрасную пару, вполне достойную держать в своих руках судьбы двух государств. К официальным крикам «ура» примешивались и искренние звуки одобрения толпы, которые не ускользнули от чуткого уха Екатерины Великой и вызвали улыбку удовольствия на её уста. Она приветливо раскланивалась на все стороны, а народ благоговейно опускался на колени при её приближении. Император Иосиф тоже почти всю дорогу держал шляпу в руках, кивая головой направо и налево; но в его скромных поклонах чувствовалось, что он принимает приветствие толпы не на свой счёт, а исключительно насчёт русской императрицы.

По левую сторону Иосифа, отступя на один шаг, шёл Потёмкин, так же блестя дорогими камнями, как и сама государыня.

За Екатериной Алексеевной следовал адъютант Римский Корсаков, окружённый русской и польской знатью и придворными дамами императрицы. Тут же находился и граф Кобенцль, сменивший свой простой костюм на богатый парадный. Затем тянулся длинный ряд камергеров, шталмейстеров и мелких польских дворян. Шествие замыкала толпа низших придворных служителей.

Под звуки колоколов кортеж направился к большой площади, на которой была назначена закладка православного собора. Вокруг площади стояли конные казаки, которые препятствовали толпе любопытных ворваться на площадь. В самой средине последней, среди камней, приготовленных архитектором для закладки храма, стоял православный архиепископ с золотым крестом в руках, окружённый всем клиром. По другую сторону площади стал римско-католический архиепископ в фиолетовой бархатной сутане, тоже окружённый своим клиром и монахами кармелитского и бенедиктинского орденов. За католиками стояли протестантские священники в чёрных мантиях, а за ними находились еврейские раввины с длинными пейсами, в круглых бархатных ермолках на головах.

Как только монархи показались у входа, украшенного флагами и гирляндами цветов, православный архиепископ, в сопровождении всего духовенства, двинулся навстречу государыне и, поднеся ей крест для целования, осенил её голову крестным знамением. Император Иосиф также низко наклонил голову пред благословением православного пастыря. Хор запел многолетие царствующим особам, и императрица под звуки пения прошла со своим августейшим гостем к средине площади. Католический архиепископ низко склонился пред Екатериной Алексеевной и благословил императора Иосифа. Затем императрица обратилась с приветствием к протестантским пасторам и еврейским раввинам, поклонившимся ей до самой земли.

— Я хотел бы, чтобы вся Европа видела эту сцену, — воскликнул Иосиф. — Несомненно, что все были бы поражены великим могуществом русской императрицы. Может ли быть что-нибудь выше такого момента? Представители всех религий собрались сюда, чтобы по доброй воле вознести горячие молитвы к престолу Всевышнего о здоровье и долголетии великой императрицы. На каком бы языке они ни молились, как бы ни называли своего Бога, у всех Он — один и тот же, дух света, правды и любви. Я давно мечтаю о таком согласии всех религий; это — мой идеал; но мне не удаётся достигнуть его и вряд ли удастся даже и тогда, когда скипетр и корона безраздельно перейдут в мои руки, — прибавил Иосиф в глубоком раздумье.

— Никакие законы и приказания не могут осуществить ваш идеал, ваше величество, — заметила Екатерина Алексеевна. — Мир и согласие не являются по первому требованию; для того чтобы достичь желаемого результата, необходим личный пример. Я — верная дочь своей матери, православной церкви, но вместе с тем даю полную свободу каждому подданному верить так, как приказывает ему его совесть, и стараюсь со всеми, без различия вероисповедания, быть одинаково справедливой. Я вполне верю, что все мои верноподданные действительно искренне молятся за меня своему Богу. Только свобода и справедливость рождают мир и согласие; к своему величайшему удовольствию, я вижу теперь это вокруг себя. Уверяю вас, ваше величество, что только таким путём и вам удастся достичь желанной цели.

— О, слова вашего величества должны быть записаны на золотой доске! — воскликнул император Иосиф. — Отправляясь в Россию, я ожидал увидеть много нового, прекрасного и великого, но то, что я вижу теперь, превосходит все мои ожидания.

Блестящая свита окружила монархов. Императрица и император подписали поданный им акт закладки и заложили его в фундамент; архиепископ прочёл молитву, в которой просил Бога помочь им возвести храм мира и любви. Затем архитектор, опустившись на колена, подал императрице на красной бархатной подушке серебряный молоток.

— Я здесь дома, — сказала Екатерина Алексеевна, — моему августейшему гостю принадлежит первое место.

Иосиф взял молоток и три раза ударил по заделанному камню; то же самое сделала и императрица. За царствующими особами последовали православный архиепископы, затем католический и протестантский пастор. Еврейские раввины не принимали участия в закладке храма и лишь тихо молились за успех дела христианской церкви. Молоток перешёл в руки всей многочисленной свиты, проделавшей ту же самую церемонию закладки, а толпа, окружавшая площадь, нескончаемыми громогласными «ура» продолжала приветствовать русскую императрицу.

Наконец государыня, в сопровождении всего духовенства, покинула площадь и вернулась во дворец, где должен был состояться обед, на который были приглашены все высшие представители различных религий.