Она спокойно подождала, пока кончился срок отдыха, затем приоткрыла полог и кивнула своему спутнику, который в мечтательном раздумье стоял у кареты и смотрел по направлению палатки.
— Любезный Николай, — сказала она непринуждённым тоном, — я действительно несколько устала и чувствую потребность выпить стакан чудной душистой мадеры, находящейся в вашей корзине. Испокон веков вино считалось общественным напитком и, чтобы мне ещё сильнее не чувствовать тяжести заключения, я прошу вас составить мне компанию и чокнуться за свободу, которой я не могла добиться и которую вы мне не смеете дать.
Николай подошёл, слегка краснея.
— Или, быть может, — спросила София, дразня его, — вам запрещено выпить глоток вина с вашей пленницей, так как, по обычаю арабов, гость, с которым разделены трапеза и вино, становится неприкосновенным?
— О, вовсе нет! — ответил Николай, — я почту за особое удовольствие составить вам компанию, но лишь на очень короткое время, так как срок нашей остановки почти уже истёк.
— Мне и нужно только очень короткое время, — шепнула она про себя, — чтобы действие не наступило слишком рано, — а затем сказала: — в таком случае зайдите!
После этого София скрылась в палатке, куда за нею последовал её спутник. Тут она достала бутылку, оплетённую соломой, и наполнила оба бокала. Один из них она взяла в руки, а тот, в который ею предварительно были влиты капли, предоставила Николаю.
— Итак, выпьем за свободу, достигнув которой, я обещаю с благодарностью вспоминать моего любезного тюремщика! — воскликнула молодая женщина, прикоснувшись к его бокалу. — Чтобы желание исполнилось, нужно выпить до дна!
Она зорко следила за Николаем, когда он поднял бокал; но он без малейшего колебания осушил бокал до дна. София принуждена была отвернуться, чтобы скрыть радость, блеснувшую в её глазах.
— Благодарю вас за то, — воскликнула она, — что вы несмотря на свою обязанность держать меня в плену, желаете мне свободы! Теперь я готова продолжать путь, куда бы он ни вёл меня. Срок остановки окончился, пойдёмте! — воскликнула она почти нетерпеливо и, не дожидаясь его предложения, взяла Николая под руку.
Он открыл полог палатки, чтобы отправиться с нею к карете.
В этот момент соскочил с лошади только что прискакавший рослый молодой человек в таком же одеянии, как и спутник красавицы Софии. Он подошёл с вполне военной выправкой к Николаю и подал ему карточку, на которой было написано несколько строк, непонятных для Софии.
Николай побледнел, бросил на красавицу печальный взгляд и сказал:
— Этот господин будет иметь честь заменить меня при вашем дальнейшем следовании.
Не говоря более ни слова, незнакомец предложил руку ошеломлённой женщине, повёл её к карете, и, как только она вошла в неё, крикнул своему предшественнику:
— Оставляю вам свою лошадь; всё дальнейшее вам известно!
Затем он сам сел в карету, захлопнул дверцу, и карета вскоре выехала из леса и направилась по большой дороге.
— Мой предшественник, — сказал новый провожатый Софии, — сообщил вам условия, при которых вы могли располагать его услугами; мне остаётся только заметить, что я вполне заменяю его и прошу вас располагать мною.
Лицо молодого человека было строго и холодно, а взгляд, которым он смотрел на свою пленницу, спокоен и равнодушен, так как не выражал ни участия к её судьбе, ни восхищения её красотой.
София ответила молчаливым кивком головы, закрыла глаза и откинулась в угол кареты, чтобы как можно меньше обнаруживать своё огорчение и негодование, вызванное такой внезапной переменой обстоятельств. Она не в состоянии была собраться с мыслями. Цель, к которой она, казалось, была уже близка, внезапно отошла в далёкую неизвестность и, не зная продолжительности предстоявшего ей путешествия, она не была уверена, что будет иметь возможность выполнить какой-нибудь новый план.
Молодой человек, назвавший себя Николаем, остался на просеке один с почтарём и лошадьми. Он ещё долгое время печально смотрел вслед карете, затем провёл рукою по лбу и прошептал:
— То был сон! Быть может, и хорошо, что он прервался; могло случиться, что сердце одержало бы верх над волей и сознанием долга.
Он снова провёл рукой по лбу, как бы желая смахнуть какое-то облако; его взор стал блуждать как бы во сне, и он с трудом различал окружающее.
— Угодно вам будет сесть на лошадь? — спросил почтарь, подведя к нему верховую лошадь. — Я получил приказание доставить вас обратно в гарнизон.
— Обратно в гарнизон? — повторил молодой человек машинально, как бы стараясь уяснить себе смысл этих слов, а затем сделал движение, чтобы вдеть ногу в стремя. Но это не удалось ему, и он пошатнулся. Он присел тут же поблизости на бугорок и пробормотал тихим, замирающим голосом: — я так устал, так устал!
— Садитесь, сударь, — сказал почтарь, — до ближайшего города недалеко, там вы лучше отдохнёте, чем здесь, в лесу; ведь скоро стемнеет.
Ответа не последовало; Николай тяжело опустился на землю, его глаза закрылись, он был неподвижен.
— О, Боже, что это?! — в ужасе воскликнул почтарь, — этот бедный барин, такой прекрасный офицер, такой добрый и ласковый со своими солдатами, умер!.. Ах, должно быть, ему пришлось сопровождать преступницу или злую колдунью, и она отравила его! — Он робко и нерешительно прикоснулся ко лбу лежащего, но лоб был тёпл и влажен. Он приложил руку к сердцу — оно билось спокойно и равномерно; он наклонился ко рту молодого человека, — дыхание было ровное и глубокое. — Он не умер, над его жизнью она не имела власти, но всё же заколдовала его! Что мне делать? Я не могу уничтожить эти чары!
Тщетно старался почтарь разбудить спящего; он тряс его, кричал ему в самое ухо, но всё было безуспешно: капли Софии возымели своё действие, и если бы не смена охраны, то Николай очутился бы в полной её власти.
Наконец, почтарь придумал выход. Он плотно привязал друг к другу двух лошадей, с трудом поднял спящего, положил его на спины животных и ремнями привязал его к сбруе. Таким способом он надеялся доставить его в ближайший город, так как нечего было опасаться беспокойных движений от усталых животных. Сам почтарь вскочил на верховую лошадь, прикрепил к седлу двух остальных лошадей, и это необыкновенное шествие направилось по пустынной дороге при надвигающихся сумерках, уводя с собою спящего, которому в будущей жизни суждено было сохранить неразгаданные воспоминания о таинственных, заоблачных высотах, куда может иногда перенестись простой смертный.
София де Витт продолжала своё путешествие прежним порядком, только новый её спутник уклонялся от собеседования вежливыми, но короткими, односложными ответами. Когда же она при смене лошадей, на следующее утро, снова хотела прибегнуть к действию своих усыпительных капель и предложила ему вместе позавтракать, он решительно отказался от этого. Красавице пришлось убедиться, что с этим человеком ей не совладать ни силою, ни хитростью. В мрачном настроении продолжала она своё насильственное путешествие и решила по возможности поддерживать свои духовные и физические силы, чтобы употребить их с пользою, когда для неё станет ясна цель этого увоза.
С наступлением следующей ночи, около одиннадцати часов вечера, они уже проезжали по длинным мощёным улицам. Сквозь занавеску София видела мелькание огней и наконец услышала звук открывавшихся ворот. Во всё время пути карета впервые остановилась в оживлённом пункте; со всех сторон до Софии доносились звуки близких и дальних голосов.
— Сударыня, я должен попросить разрешение завязать вам глаза, — сказал её спутник.
— Я не могу давать никаких разрешений, — с горечью возразила София, — делайте, что вам приказано!
Он вынул из сумки кареты мягкий шёлковый платок, бережно, но крепко завязал им глаза своей пленницы, чтобы не мог проникнуть ни малейший луч света; затем открыл дверцу кареты, подал Софии руку и осторожно провёл её по нескольким ступенькам вверх, а затем по бесконечным ходам, устланным мягкими коврами. Наконец молодая женщина услышала, как пред ней открылась дверь. Её спутник ввёл её в помещение, пропитанное тончайшим ароматом, и сказал как бы почтительно сдержанным голосом:
