— Все счета и бумаги, касающиеся этого, находятся у банкира Капустаса в Варшаве, которому я поручу представить их вам, — сказал Потоцкий, — а если вы желаете сами отправиться в «Кроточин», то вас отвезёт туда один из моих служащих. Я сожалею, — прибавил он с вопросительным взглядом, — что относительно этих переговоров, которые сильно интересуют также и меня, ваш приезд сюда не может подвинуть дальше это дело.

— Я не рассчитывал на это, ваше сиятельство, — ответил Серра, — я последовал сюда за вами только с целью снять с себя ответственность за уплату переданной мне суммы, а также для того, чтобы исполнить одно поручение господина Герне.

— Поручение господина фон Герне? — воскликнул Потоцкий, причём его несколько утомлённое лицо снова приняло выражение живейшего любопытства, тогда как сверкающие глаза Софии опять появились между складками занавеса на дверях.

— Или скорее, — продолжал Серра, — для того, чтобы передать вам, ваше сиятельство, один разговор, который я имел честь вести с господином фон Герне и о предмете которого господин министр, как я полагаю, был бы очень рад выслушать ваше мнение.

— Господин фон Герне может быть уверен, что всё, что интересует его, встречает во мне живейшее сочувствие. Итак, говорите, сударь, и если для господина фон Герне важно моё мнение, то я не буду скрывать его, потому что ведь вы, — прибавил он с улыбкой, — заслуживаете моего полного доверия в качестве его посланца.

— В Варшаве, — начал Серра, оглядываясь кругом, точно желал убедиться, что в этой комнате никто не подслушивает его, — основан ломбард, чтобы помогать в финансовых затруднениях королю и правительству.

Потоцкий улыбнулся и, пожимая плечами, сказал:

— Этот ломбард, кажется, возбуждает больше интереса за границей, чем у нас самих.

— Я отлично знаю, — продолжал Серра, — что в самой Варшаве обращают очень мало внимания на это финансовое учреждение, которое не имеет ни средств, ни кредита, чтобы приобрести себе влияние и значение; но, ваше сиятельство, это влияние было бы тотчас достигнуто варшавским банком, если бы другие финансовые силы примкнули к нему, дополняя и поддерживая его кредит...

— Как, например, компания торгового мореплавания в Берлине, — перебил Потоцкий, — и общество торговли князя Кауница в Вене.

Серра с удивлением поднял на него свой взор и сказал:

— Вам, ваше сиятельство, известен план, о котором я имел честь говорить господину фон Герне?

— Допустим на всякий случай, что я его не знаю, — ответил Потоцкий. — Разве не в порядке вещей, что мы должны домогаться того, чтобы существующие могущественные финансовые учреждения согласились примкнуть к нашему банку? разве мы не должны устремлять свой взор именно туда, где подобные учреждения состоят под покровительством держав, для которых важно, чтобы Польша оставалась самостоятельной и не подпала под одностороннее владычество чуждой державы?

— Вы, ваше сиятельство, вполне понимаете меня, — воскликнул Серра, оживлённо кивая головой. — Совершенно ту же идею я нашёл у господина фон Герне...

— И у графа Виельгорского, — перебил Потоцкий.

— Вам, ваше сиятельство, известно также и это? — воскликнул Серра.

— Мне ровно ничего неизвестно, — возразил граф, — но когда я ставлю себя на место ломбарда, о котором идёт у нас речь, то должен же я постараться выяснить себе, как думают об учреждении, предназначенном доставлять польскому государству средства для его существования и самостоятельности, в Вене и в Берлине; ведь в обоих этих столицах должны быть одинаково заинтересованы тем, чтобы сохранить Польшу самостоятельной и жизнеспособной, не давая третьей державе слишком далеко переступать западные границы. Но варшавский банк и польское правительство, желающее открыть в нём для себя источник финансовой помощи, которая ему нужна, должны стоять также на точке равновесия между Берлином и Веной и тщательно заботиться о том, чтобы гири были распределены поровну на чашке весов. Ведь лишь тогда может Польша, или скорее ломбард — так как мы говорим здесь исключительно о финансовых проектах — сделаться самостоятельным и могущественным. Щедрый союзник легко превращается в покровителя, но два союзника, стоящие в равновесии один к другому, становятся полезными друзьями и поддерживают самостоятельную державу.

— Я удивляюсь вам, ваше сиятельство, — сказал Серра тоном искреннего убеждения. — Целью моего прихода сюда было подать вам идею и открыть её значение, и вдруг я нахожу эту идею у вас самих в новой, более ясной форме. Если в Вене или Берлине вздумали, пожалуй, воспользоваться вами, граф, как послушным орудием, то теперь я вижу, что, напротив, вы сами властно держите в руках все нити. Но, всё равно, мысль, на которую я напал в Вене и Берлине, осуществится так или иначе. Если Польша не попадёт под опеку обоих соседей на юге и западе, то, может быть, в качестве их свободного союзника она тем твёрже встретит угрозу с востока. Я вижу теперь, граф, что вы будете господствовать над будущим, и отдаю себя в ваше распоряжение для достижения того будущего, которое вы хотите дать своему отечеству, держа политическое равновесие в своих руках.

На этот раз складки дверного занавеса распахнулись шире прежнего. Потоцкий увидел Софию де Витт, которая необычайно радостно кивала головой и неслышно хлопала в ладоши, как будто в знак своего одобрения ему.

— А какую будущность, — спросил он, — имеют в виду в Вене и Берлине для бедной Польши, которою в данный момент все иностранцы интересуются, по-видимому, гораздо сильнее, чем, к сожалению, многие из её собственных сынов, чем даже тот, которому следовало бы прежде всего быть стражем её свободы и хранителем её достоинства?

— Я убедился, — ответил Серра, — что было бы безрассудным играть с вами, ваше сиятельство, втёмную, так как вы умеете заглядывать в карты даже самому осторожному игроку. Я — человек, пустившийся снова искать счастья, которое отвернулось от меня; поэтому вся моя преданность принадлежит наиболее искусному и наиболее смелому игроку. Таким образом вы, ваше сиятельство, можете положиться на полную правдивость в моих речах, поскольку мне самому удалось открыть правду. Кажется, я могу уверить вас, граф, что в Вене, равно как и в Берлине, одинаково убеждены в невозможности сделать Польшу свободной и самостоятельной в царствование короля Станислава Августа.

Потоцкий наклонил голову, а затем спросил:

— А как следовало бы изменить настоящее положение дел?

— Польской нации, которая поставила себе короля, — ответил Серра, — несомненно принадлежит право отнять корону у неспособного и недостойного государя.

— А где взять силу исполнить .подобное решение? — спросил Потоцкий.

— Русская военная сила незначительна в Польше, — ответил Серра, — и рассеяна на большом пространстве; ей пришлось бы отступить при первом натиске хорошо организованного народного восстания; если же тогда Австрия и Пруссия признали бы право польской нации самостоятельно управлять своими внутренними делами, то мудрая и осторожная Екатерина, разумеется, остереглась бы вызвать столкновение с двумя соседями, в поддержке или по крайней мере в нейтралитете которых она нуждается, чтобы иметь свободный доступ к Константинополю.

— Я вижу, — заметил Потоцкий, — что вы, не будучи дипломатом, умеете заглядывать довольно проницательным взором за кулисы политики.

— Я — купец, ваше сиятельство, — ответил генуэзец, — а купец должен следовать за дипломатом в политических подкопах и иногда даже предшествовать ему, чтобы открывать золотоносные жилы, таящиеся в глубинах и незаметные на поверхности.

— Если допустить, — сказал Потоцкий, — что вы правы, то что, по мнению Вены и Берлина, должно случиться, если бы удалось освободить трон актом воли польской нации, признанным и охраняемым по крайней мере соседними державами?

— В Вене, — ответил Серра, — держатся того мнения, что слабость Польши коренится в избирательной королевской власти и там полагают, что в лице саксонского принца найдена подходящая особа для основания новой наследственной династии в Польском королевстве.