Сколько продолжались их мытарства, Дея так и не вспомнила, может, день, а может и неделю, но не это было важно в том сне. Важными были голоса, она слышала их доносящимися откуда-то издалека. Г олоса принадлежали двум мужчинам, они спорили о чем-то, и у Деи сложилось впечатление, что предметом их спора была блуждающая с ней в лабиринте девчушка.

Сидя у зеркала с расческой в руках, Дея мучила себя, заставляя вспомнить, что именно говорили те мужчины, потому как это было очень важно. Но в тот момент, когда ей показалось, что она вот-вот вспомнит, в дверь постучали.

- Войдите, - с досадой крикнула она.

Поступь Яна она узнала сразу. Он зашел в спальню, остановился на пороге и, опершись о наличник, хмыкнул.

- Тебя опять посетил мозгоклюй во время утреннего туалета? - поинтересовался он.

Дея развернулась к другу и вопросительно приподняла бровь. Он подошел, мягко высвободил щетку из ее рук и принялся сам расчесывать ее спутанные волосы.

- Пора бы уже понять, Дея, я знаю все твои повадки наизусть, как впрочем, и ты мои, -проговорил он, распутывая локоны. - У тебя расчесана только одна прядь, а все остальные даже не тронуты.

- И правда, - улыбнулась она, изучая отражение в зеркале. - Плохо спала, ворочалась -ерунда всякая снилась. А тебе удалось выспаться?

Ян отмахнулся от ответа, ему не хотелось говорить, что всю ночь он просидел на кровати, разглядывая костяшки своих пальцев. А на утро обнаружил себя на полу, свернувшегося калачиком и накрытого стянутой с кровати подушкой.

Он знал, что нечестно скрывать от Деи ту метаморфозу, что приключилась с его братской любовью, когда она из нескладной, конопатой худышки стала превращаться в царственную лебедь. Все жизненные основания снесло новой волной, производя непостижимую и непоправимую уже замену одних желаний и стремлений на другие.

До того как они попали в Багорт, Дея была его единственным другом, единственным родным человечком в чужом, как ему всегда казалось, мире. И он даже не сразу осознал, что стал любоваться ею как-то иначе, не так как прежде. Ее бело -золотая, прозрачная, несовершеннолетняя красота медленно завладевала им. Он дышал ее ароматом - тонким, яблочно-сладковатым, едва уловимым и от этого еще более желанным. Аромат этот прятался где-то в янтарной пышности ее волос.

Таясь и смущаясь, Ян впитывал в себя этот яблочный дурман, пьянея и впадая в зависимость от него. Вскоре ее спеющий сок стал наркотиком для него, он словно алкоголик крался ночью по кухне в поисках красных, налитых жизнью плодов, чтобы вдыхать их, сравнивая с ней. Но яблоки были лишь суррогатом, несравнимым с ее юным благоуханием.

Ян и опомниться не успел, как понял, что произошло непоправимое - он влюбился в подругу, которую знал с младенчества и всегда считал сестрой. Влюбился по юношески -неуклюже, стыдливо, отчаянно.

Он старался думать о ней как прежде, но когда она сидела перед ним, окутанная полуденным солнцем, в одном тоненьком пеньюаре, он при всем желании не мог видеть в ней сестру. Вот только признаться в этом было мучительно стыдно и Ян тянул, тянул и тянул и чем дольше он это делал, тем сложнее было решиться на признание. Он все чаще воображал, что как только откроется ей, она чего доброго подумает, будто он специально молчал, чтобы она не таилась от него, и он мог беспрепятственно любоваться ею. Глупость, конечно, Дея слишком умна, чтобы подумать, что это могло быть единственной причиной, по которой Ян так долго скрывал свои подлинные чувства к ней. И все же, наряду с хороводом других мыслей эта казалась не такой уж и нелепой.

Естественно, главной причиной был страх потерять ее. Ян видел, что она привязана к нему и может даже любит, но, скорее всего, как брата, и если он откроется ей, то все может рухнуть в одночасье. Он больше не сможет смело смотреть ей в глаза, расчесывать как сейчас ее волосы, кружить и переносить через лужи на руках. А она не обовьет больше своей тонкой ручкой его шею, не потеребит его непослушные волосы. Она даже вряд ли возьмет его за руку, потому что будет знать, что для него это теперь значит нечто иное.

Сможет ли она остаться ему другом или замкнется и уйдет в себя? Словом, Ян не хотел терять ту гармонию и легкость, которая была меж ними всегда, поэтому молчал.

- Помнишь, как в детстве мы прятались от нянек в заросли репейника, а я потом вычесывал его из твоих волос? А однажды они так спутались, что пришлось отстричь целую прядь, - углубился Ян в воспоминания.

- Да, я еще тогда проревела весь вечер, а ты сказал, что даже с такой паклей на голове я все равно самая красивая девчонка в интернате.

- Знаешь, при всей этой путанице, которая сейчас с нами происходит, мне не хотелось бы возвращаться в детство, - проговорил Ян.

Дея посмотрела на его отражение в зеркале, но ничего не ответила.

- Нет, ты не подумай, что в детстве не было ничего хорошего, - поспешно заговорил Ян, опускаясь на колени и хватая Дею за руки. - Было! Но оно и сейчас со мной. Там, в другом мире я чувствовал себя каким -то чужим, неприкаянным. Вспомни, у нас не было друзей, нас все сторонились, даже тебя. Это всегда было для меня загадкой, ведь ты умела привлечь к себе внимание, но люди все равно побаивались тебя, не понимая почему. А с тех пор как мы попали сюда, я впервые чествую себя по -настоящему нужным. Мне кажется, я становлюсь чем -то большим. Я ощущаю себя частью чего -то очень важного, понимаешь? - Он по-прежнему держал ее руки в своих, пытаясь увидеть в ее лице радость, но Дея молчала. - Ты чувствуешь себя чужой здесь? - спросил он, ощутив испуг.

- Нет, Ян, не чувствую, - ответила Дея, мягко высвобождаясь, чтобы встать с пуфа и одеться к обеду, - но я и там не воспринимала себя чужой. Может, потому что у меня всегда был ты, а на других я и внимания-то особо не обращала. К тому же в том мире была своя прелесть, хотя теперь я понимаю, что без здешнего обилия зелени, я чахла. Она делает меня более живой, к тому же замок Мрамгора лучше любого музея, а Сив иногда играет в саду на флейте, да и ты как прежде рядом. Так что нет, я не чувствуя себя здесь чужой, просто я не умею осваиваться на новых местах с твоей феноменальной скоростью.

Взяв с плетеного кресла небольшой сверток и, достав из него платье нежного винного цвета, она напомнила Яну, что ему было бы неплохо отвернуться, пока она будет переодеваться. Он поднялся и скрылся в гостиной, позволив подруге спокойно одеться, а заодно и себя, избавив от соблазна повернуться в самый неподходящий момент.

С минуту из спальни доносилось шуршание плотного шелка, затем в проеме показалась расстроенная Дея в мешковато сидящем платье.

- При первой попытке Вайеса одеть меня по здешней моде, он забыл про обувь. На помощь тогда пришел Г орий. Нет, я не жалуюсь, без туфель я как -нибудь справилась бы, но о чем он думал, когда отсылал мне этот наряд? - сокрушалась Дея.

- Наверное, он подумал, что приличной девушке негоже ходить в одном и том же платье,

- предположил Ян.

- Но у меня уже есть два платья.

- Видимо, он посчитал, что ты достойна третьего, - Яна забавляло негодование подруги из-за какого-то платья. - А чем оно тебя не устраивает?

Платье, и правда, было невероятно красивым, и единственное, что не устраивало Яна, так это длина. Наряды, которые носились в Багорте, как правило скрывали столь любимые

Яном Деины ножки, но зато нередко открывали взору соблазнительную ложбинку меж упругих грудок его девочки. Впрочем, это платье не порадовало его и этим.

- Как я, по его мнению, должна облачаться в это великолепие без посторонней помощи?!

- продолжала возмущаться Дея. - Он, конечно, говорил мне, что ничего не смыслит в женских нарядах, но чтобы до такой степени!

Дея повернулась к нему не зашнурованной спиной, и Ян поняла, в чем изюминка нового наряда его подруги. Задняя часть платья с лихвой компенсировала целомудренный фасад, так как шнуровка спускалась непростительно низко и в данный момент она была в полном беспорядке. А поскольку привычного молодым людям белья в Багорте отродясь не видали, зрелище перед влюбленным парнем предстало головокружительное.