Почувствовав, что потоки уносят его не туда, Вера скорректировала воздействие, и Григорий продолжил:

— Дашка долго брыкалась, но в итоге уговорил я её, денег на путёвку дал и тоже в эту «Вторую жизнь» полечиться от творческого кризиса отправил. У неё случай тяжёлый оказался, звонила, сказала ей не беседы с психологом, а целые процедуры назначили, релаксация там какая-то, точно не помню, но на следующий день я неожиданно сумел договориться о выставке на продажу в галерее семи её картин, написал ей — ни ответа ни привета, стал звонить, она не отвечает. А согласие нужно было получить срочно, короче, пришлось мне ехать к ней в пансионат! Хотел пройти на территорию — не пускают: заявку, мол, Даша должна подать с указанием моих данных, тогда только пустят. Ну, пошёл я бродить вокруг территории, думал, может через забор перелезть, но, к счастью, не пришлось, дозвонился ей всё-таки! Голос сонный какой-то, будто пыльным мешком пришибленная. Сказала, что всё с ней в порядке, лечение идёт своим чередом, телефон просто не слышала. Документы на выставку подписала он-лайн, заявку на моё посещение подавать отказалась, потому что устала, видите ли, после процедуры. Как можно устать после релакс-процедуры, осталось для меня загадкой, ну да пофиг! не хочет видеть, что ж… В общем, уехал я и не беспокоил её больше до самого конца пребывания в пансионате. А сама она, только когда уже в Москву вернулась, мне позвонила: благодарила за выставку, голос вроде нормальный, бодрый, но чудной немного…

Вера надавила чуть глубже.

— Ну, будто бы не совсем Дашин, с призвуком каким-то дополнительным, что ли… трудно объяснить!.. Нет, говорила точно она, это ж видеозвонок был, так что… — голос Григория немного сел и гостья «отпустила поводья», позволив «лошадке свободно пощипать травку».

Художник, всё ещё погружённый в воспоминания, задумчиво выпил почти остывший чай, и под лёгким нажимом продолжил:

— Я спросил её тогда: ну, как лечение-то, помогло, не зря деньги за путёвку платил? Дашка ответила, что да, помогло, и она познакомилась там с кем-то интересным, кто ей недели через две работу пообещал, чуть ли не постоянную — я, честно говоря, не въехал, о чём речь, но вдаваться в детали Даша не стала: потом, мол, объясню. Но так и не объяснила. Повесилась… — на глазах Григория заблестели слёзы, и Верин светак поспешил сместиться чуть в сторону, перебирая тончайшие слои световых потоков.

— Да как эти рисунки могут быть связаны с пансионатом? Нет, не думаю… это, наверное, просто кошмары ночные, они и раньше частенько её мучили, но она всегда старалась страшные сны быстрее из головы выкинуть. Почему сейчас вдруг решила зарисовать, не знаю, может, так ей психолог посоветовал — терапия такая, типа?..

Снова безмолвный вопрос, и тут же — незамедлительный ответ художника вслух:

— Да, конечно, я тоже подумал об этих странных личностях, что познакомились с Дашей в пансионате, и полиции об этом сказал, конечно, но они не смогли установить, кто это. Никто из отдыхавших в то время ничего не видел, не знает, всё как обычно. Да и было ли такое знакомство вообще? К тому же экспертиза доказала, что это самоубийство, так чего ж ещё расследовать? Дело закрыли и привет!.. И «Второй жизни» тоже ничего не пришьёшь… была у меня мысль в суд на них подать, но знакомые юристы сказали: безнадёга. Ничего ты, мол, не докажешь, они ведь пансионат, а не больница, у них ни одна услуга лечебной не является… Да я, честно говоря, и сам не верю, что они виноваты, ну, не помог ей какой-то там релакс, и что? До самоубийства-то как они довести могли? У них там прекрасная кормёжка, красиво, чисто, спортзал и бассейн…

— Спасибо, чай очень вкусный, — сказала Вера, отпустив светак парня.

— Н-на здоровье, — растерянно ответил он, глядя в собственную, зажатую в руке пустую чашку. — Так это… о чём мы?..

— Вы сказали, что не запросите за рисунки много, если я возьму их сразу все.

— А-а, ну да, — Григорий сделал вид, что вспомнил.

Вера ободряюще ему улыбнулась — она чувствовала, насколько многому научилась во время сегодняшней «обминки» чужого светака и теперь, если захочет, может побудить художника отдать рисунки бесплатно или внушить, что он вообще передумал их продавать. Она не была уверена, что все люди такие податливые, возможно, такова особенность только этого конкретного парня, но, так или иначе, Каптуша она точно могла заставить сделать что угодно, однако безнаказанно воспользоваться чужой уязвимостью… ещё и без особой на то причины… Нет, Вера так не хотела! Это было бы… грубо… нечестно!.. противно. Она и так Григория, можно сказать, изнасиловала. Заставила забыть себя и выложить ей всю инфу без права отказаться, словно робот — программисту, только он ведь не робот! А она — не программист, уж тем более живых людей!

— Столько устроит? — осведомился художник, назвав свою цену — чуть большую, чем Вера ожидала, но торговаться она не стала: пусть это будет платой за наглое вторжение в светотень.

— Да, — ответила она, надевая браслет.

Пока Григорий складывал рисунки, она достала смартфон и перевела ему деньги.

Всю ночь напролёт Надя Белкина пыталась отодвинуть на время личную боль и объективно оценить вероятность, что Женя Морозов её действительно бросил, но ничего так и не вышло. Мысль эта отказывалась держаться в голове, ускользая, словно живая рыба из рук в пруду — сколько не лови, никак не ухватишь, не зафиксируешь…

Да, они с Морозовым, конечно, мало знали друг друга, и не зря, наверное, говорят: чужая душа — потёмки, но… Нет, душа у Жени была светлая, пусть даже он и запутался немного в этой жизни, озлился малость на мир — ну, а как не озлиться-то, если вся семья в том году погибла? — отпетым циником он всё же не стал. Да циника Надя и не полюбила бы никогда — это точно! Так почему же он так повёл себя, что случилось?.. Она вспомнила, как он говорил, что Кафтырёв, Лявис и Десятов — стрёмные личности, которые «схватят его и куда-нибудь засунут», процедурами уморят или «что-то другое сделают, а оно, может, похуже смерти будет». Господи, а вдруг он шизофреник и у него просто бред преследования разыгрался? Тогда он мог подумать, что и Белкина заодно с этими ужасными личностями, вот и удрал. Но зачем он тогда звонил и нёс эту чушь: заигрался, мол, а на самом деле не готов к отношениям? Чтобы она его не искала?

Едва рассвело, Надя встала и, заваривая себе кофе, поняла, что не сможет ничего делать, пока не увидит Морозова лично.

Адрес его домашний она случайно узнала во время свидания в его номере. Женя тогда, после жарких занятий любовью, пошёл в душ, а из кармана его джинсов торчал уголок паспорта, ну, Надя и не удержалась: вытащила его и пролистала. Хотела убедиться, что он не женат, а то был у неё как-то парень, год встречались, замуж звал, а потом вдруг — бац! — жена его к ней домой заявилась. Тьфу! — Надя крепко зажмурилась, мотая головой, словно неприятные воспоминания мухами кружили снаружи и через глаза лезли в мозг.

Листочек «Семейное положение» в Женином паспорте, был, слава богу, чист, но, прежде чем до него добраться, она наткнулась на адрес регистрации, и странное название улицы — Детская сразу же отпечаталось в памяти, причём вместе с номерами дома и квартиры — двумя последовательными числами, что тоже было забавно!

Поэтому сегодня же, пока ещё такая рань и Женя наверняка дома, Надя поедет и позвонит ему прямо в дверь, пусть проснётся и откроет. А она посмотрит ему в глаза и сразу поймет, болен ли он. Если окажется, что никакой это не приступ паранойи, а Морозов бросил её в трезвом уме и твёрдой памяти… — Надя вдруг заметила, что изо всех сил сжимает в кулаке подаренную Женей рыбку — тогда она отдаст ему этот кулон, развернётся и больше никогда его не побеспокоит.

Принятое решение принесло облегчение и, допив кофе, Белкина стала быстро собираться, чтобы не упустить раннее время.

На улицу Детская она приехала в семь утра, а в семь пятнадцать уже звонила в квартиру, долго и упорно, пока дверь наконец не открылась.