Во время ужина он спросил, что я думаю о Клостергейме. Уж не колдун ли тот? Я покачал головой. Клостергейм сам не был колдуном, но чарами пользовался. Я не знал, где он черпает силу и есть ли у него какие-то другие способности.

– Он долго ждал и построил для себя дом, понимая, что ждать придется, возможно, даже дольше. Такое терпение заслуживает уважения. И хорошо, что ему нужны союзники, это принесет выгоду всем. Но, разумеется, он не исполнит договора, который заключит с нами.

Гуннар негромко засмеялся. Смех эхом загудел в шлеме и резко оборвался.

– Мы тоже не станем исполнять договоров, которые заключим с ним. Выиграет тот, кто быстрее соображает и сможет лучше предсказать ходы другого. Именно в такие игры я и люблю играть, Элрик. Когда на кону жизнь или смерть.

Страх перед странным домом улегся, и теперь Гуннар находился в непривычно хорошем расположении духа. Он беспрерывно уверял, что будущее выглядит теперь лучше, чем когда-либо, и я даже начал подозревать, что это истерика. Наши шансы на захват Золотого города благодаря большему количеству бойцов стали неизмеримо выше.

Амбиции Гуннара меня не волновали. Я пытался выиграть время, чтобы посмотреть, чем все это закончится. У меня имелись свои притязания и цели, и я не собирался позволить ни ему, ни какой-то таинственной ученице крадущего сны стать мне поперек дороги.

На следующее утро мы пожарили и съели голубей, которых раздобыл Асолингас с друзьями. Маленькое каноэ обогнуло остров и быстро поплыло к нам. Клостергейм в черных одеждах старательно махал веслом. Я спустился к воде, чтобы поприветствовать его. Он не привык грести и запыхался. Клостергейм позволил мне вытащить на берег лодку и, задыхаясь, сказал, что пакваджи уже собрались и ждут нас на гребне холма, где разбили мирный лагерь. Он указал туда, где дым поднимался в рассветное небо.

Пакваджи, по его словам, были родом не из здешних лесов. Они пришли с ним с юга в поисках сокровища, украденного обманщиком Белым Вороном. Племя решило связать свою судьбу с его судьбой. Теперь они готовы стать нашими союзниками, чтобы напасть на древних врагов.

Мы вытянули «Лебедя» на берег и спрятали в лесу. Взяли все оружие, включая сине-красно-белый щит, который Гуннар показал мне в первую ночь. Так как у меня щита не было, он одолжил мне его. При одном условии. Перед тем как мы вышли из рубки, он бросил мне чехол. Помог натянуть его поверх щита. Сказал, что щит нам позже понадобится, но он не хочет, чтобы его увидели пакваджи. И если я его покажу, при любых обстоятельствах, то нам придет конец. Я предположил, что Гуннар тоже считает, будто щит украден. И если его обнаружат, то решат, что это я украл его. Мне было все равно. Даже в чехле щит оказался очень легким, но был полезным и практичным, мог защитить от копий и стрел во время атаки, а еще его удобно бросить в коня, чтобы сбить его с ног. Правда, Клостергейм ничего не говорил о лошадях, когда я спросил его, как долго придется идти. Он описывал расстояние в переходах. Я, тот, кто летал на диких драконах Мелнибонэ, ходить не любил и к переходам не привык. И даже мысль о них меня не радовала.

Мы шагали оленьими тропами, пробираясь сквозь лес в доспехах и железных шлемах, словно древние рептилии. Выносливость викингов впечатляла. Они почти не отдыхали и после короткой передышки снова шли вперед, ноги их выполняли практически ту же работу, что в море делали руки. Гуннар знал норманнские тайны походной жизни, которые они переняли у римлян.

Мы поднимались на холмы и спускались с них, месили вязкую землю, брели по переплетениям корней и зарослям бесконечного золотисто-зеленого леса. Над нами кружили ястребы. Неизвестные птицы кричали в кронах. Быструю ходьбу облегчало лишь то, что мы видели вокруг себя. Реки в хатках бобров, любопытных енотов, гнезда белок и ворон, следы оленей, медведей и гусей.

Клостергейм знаком велел нам замедлить шаг – предостерегающе поднял руки. Мы вышли из леса на осенний луг; у серебристого потока возвышалось около сорока хижин, дым от котлов лениво тянулся в небо. Люди показались мне похожими на лапландцев – я встречал их, когда служил шведскому королю. Низкорослые, плотные, с квадратными плечами и одинаковыми лицами. Наличие собак и другие признаки указывали на постоянное жилье. Но все-таки вся эта сцена казалась какой-то неестественной. Поселок никто не охранял, так что жители очень удивились, когда мы вошли с Клостергеймом во главе.

Поднялся шум, когда меня увидели. Вообще я к такому привык, но эти люди отчего-то воспылали ко мне особенной враждебностью. Я вспомнил слова Клостергейма. Я видел, как он пытается убедить жителей поселка, что я не их враг и не принадлежу к племени их врагов.

Он добавил кое-что еще, я не расслышал, но они приободрились. Начали петь и приветственно потрясать копьями и луками. Почти все были низкорослыми, лишь один или двое могли сравняться ростом с Клостергеймом. Во время ожидания они явно не расслаблялись. Выглядели они как люди, живущие охотой, на них были куртки и штаны из выделанной оленьей кожи, ладно сшитые и украшенные различными узорами. Плечи и рукава курток, а также заднюю часть и низ штанин украшала кожаная бахрома – красивая одежда на не особенно красивых людях. Одежду, похоже, ушивали и усаживали по фигуре. Я спросил Клостергейма, где племя научилось шить такие добротные теплые вещи.

Костлявый улыбнулся.

– Обычное дело. Эти хижины, инструменты и оружие остались от прежних владельцев; на них пакваджи наткнулись, когда пришли сюда. Пакваджи никогда не берут врагов в плен, если только им не требуется заменить погибших. Так что они напали неожиданно и уничтожили всех до последнего ребенка. Племени минкипипси – кажется, так называли себя здешние туземцы – больше не существует. Но вам нечего опасаться. Никто не станет мстить за них, даже просто ради забавы.

Мы вошли на территорию поселка, большую общую площадку, окруженную хижинами. Племя встретило нас приветственными возгласами. Казалось, они ждали нас и готовились, нанося на лица боевую раскраску, так сказал Клостергейм. Что-то в их квадратных суровых лицах напомнило мне о Далмации. Они вымазали тела белой, красной и синей глиной, а руки и лбы – желтой. У некоторых в волосах торчали орлиные перья. Мужчины держали украшенное резное оружие, копья с наконечниками из кости, обсидиана и литого металла. Мужчины и женщины заулюлюкали; мне, не привыкшему к подобному, их крики казались похоронным плачем. Мы как могли отвечали на их приветствие, и нас пригласили на пир.

В здешних лесах хватало дичи. Пакваджи также развели грядки с овощами. Мы отменно подкрепились. Парни расслабились. Они начали спрашивать скрелингов, не найдется ли у них немного пива или вина, так как понятия не имели, что делать с предложенными трубками. Однако викинги заметили, что наши хозяева сами ничего не пили, кроме воды и довольно неприятного на вкус отвара из перечной мяты и тысячелистника. Наконец, попробовав раскурить трубку, они принялись подробно объяснять туземцам, как варить пиво.

Нас торжественно представили одному туземцу с кислым выражением лица, которого Клостергейм называл Молодой Двуязыкий, или Ипкаптам. Несмотря на шрам от меча через всю щеку и губу, его безжалостное лицо казалось привлекательным. Он стал шаманом, говорящим от имени народа, после смерти своего отца.

– Но не потому, что этот титул передается по наследству, – объяснил Клостергейм на греческом. – Для этого нужно быть знахарем, и притом удачливым.

Викинги совершенно не понимали местного языка. Внимание пакваджи в основном было приковано к нам с Гуннаром. Должно быть, мы казались им полубогами (или скорее демонами). Они придумали нам имена, которые невозможно было перевести.

Зато еды оказалось много. Женщины и девушки выносили одно блюдо за другим, и вскоре воцарилась праздничная атмосфера.

Клостергейм пытался развеять сомнения мрачного Ипкаптама, который продолжал наносить на лицо боевую раскраску. Когда Клостергейм предложил пойти в типи, чтобы обсудить наш поход, Ипкаптам покачал головой и ткнул пальцем в мой меч, а потом и в меня, несколько раз произнеся слово «какатанава», и я понял, что меня на совет не допустят. Клостергейм пытался объясниться с ним, но Ипкаптам встал и ушел, бросив на землю узорчатую котомку, которая висела у него на поясе. Я понял, что он не собирается делиться с нами мудростью.