– Вы так его и не показали, штандартенфюрер фон Минкт, – Геринг говорил насмешливо, отчеканивая каждое слово. Он явно считал происходящее бессмысленным фарсом. Но ни он, ни другие члены верхушки не посмели выразить свое скептическое отношение при Гитлере, которому, по всей вероятности, хотелось во все это верить. Гитлер хотел получить подтверждение своей особенной судьбы. Он представлял себя новым Фридрихом Великим, новым Барбароссой, новым Карлом Великим, но вся его карьера строилась на угрозах, лжи и манипуляциях.

Он больше не осознавал ни реальности, ни того, как он на нее влияет. Но если древние артефакты тевтонской власти отзовутся, это докажет: он действительно таинственный и реальный спаситель Германии. Сам он никогда в это до конца не верил. Все его действия определялись желанием получить подтверждение.

Неожиданно, словно осознав, что я смотрю на него, Гитлер повернул голову. Наши взгляды на миг встретились. Его взгляд был пристальным, гипнотическим – и в то же время ужасающе слабым. Я повидал немало безумцев с такими же глазами. Гитлер отвел взгляд, словно устыдившись. В этот миг я понял, что он окончательно свихнулся, зачарованный собственной удачей, своим восхождением из безвестности и флиртом с небытием.

Я понял, что он может разрушить мир.

Сквозь туман, застилавший глаза, я увидел, как они бросили Уну на алтарь. Гейнор поднял оба меча.

Они начали опускаться. Девушка извивалась, пытаясь сползти с гранитной плиты. Помню, как, в очередной раз теряя сознание, я подумал: «А где же чаша?».

И мне было нисколько не легче от того, что эта сцена, или ее альтернативный вариант, разыгрывалась сейчас на каждом плане бытия. Миллион версий меня самого, миллион версий Уны, и в этот самый миг все умирают в жестоких муках.

Погибают, чтобы безумец смог разрушить мультивселенную.

Я не ожидал, что приду в сознание. Смутно понимал, что какие-то силы борются во мне, и слышал суматоху около алтаря. На мгновение я увидел, как стою у искореженных дверей – в доспехах, с Черным мечом в руках. Я позвал Гейнора. Бросил ему вызов.

– Гейнор! Ты собираешься убить мою дочь! И, без сомнения, понимаешь, как сильно меня разозлил.

Я заставил себя поднять голову. Медленно открыл глаза.

Равенбранд завывал. От него исходило странное черное сияние. Красные руны складывались в геометрический узор на лезвии. Он парил на Уной и отказывался подчиняться Гейнору. Рунный клинок сотрясался и извивался у него в руке, пытаясь освободиться. Буреносец жаждал убийства, но Равенбранду не хотелось убивать некоторых людей. Сама возможность причинить зло Уне казалась ему отвратительной. Все его полуразумное существо не позволяло вредить невинным существам. В этом он отличался от Буреносца Элрика, чье отношение вполне соответствовало привычкам мелнибонийцев.

Гейнор скалился. Свет мечей и факелов превратил лица смотрящих в карикатурные маски, словно на полотнах Босха. Они завороженно глядели на человека, стоящего в дверях – с таким же Черным мечом в правой руке и с горой тел в коричневых рубашках за спиной. С черного клинка стекала алая кровь.

Его доспехи были искорежены, а шелковые одежды промокли от крови. В волчьих глазах пламенела смерть. Должно быть, он в одиночку провел немало боев, но все еще сжимал Буреносец в окровавленном кулаке, а по лицу пробегали тени миллионов смертей.

– Гейнор! – раздался голос, так похожий на мой. – Ты бежишь, как шакал, и прячешься, как змея. Сразишься со мной в этом святом месте силы? Или сбежишь в мир теней, как обычно?

Медленные шаги, вековая усталость. Мой двойник вошел в оружейную. При всем истощении он излучал силу и величие, с которыми не сравнились бы даже самые харизматичные представители нацистской «элиты». Он поистине был полубогом – тем, кем возомнили себя они. Он воплощал в себе все, на что они претендовали, потому что в одиночку заплатил цену, которую они себе даже представить не могли. Он сталкивался с таким ужасом и противостоял такому ужасу, что теперь ничего не могло его задеть.

Почти ничего.

Лишь угроза той, кому он, несмотря на все свои сложные противоречивые чувства, отдал свою любовь. Любовь, которой большинство мелнибонийцев вообще не поймет.

Тяжело ступая, он приблизился к алтарю.

Гейнор вновь попытался вонзить Равенбранд в сердце Уны. Меч начал сопротивляться еще отчаяннее.

Гейнор прокричал заклятие, бросил завывающий меч в меня и обеими руками схватил белый. В этот раз он точно прикончит Уну.

Черный меч не достиг цели. На самом деле он почти не сдвинулся. Он висел над Уной достаточно долго, чтобы она успела поднести к нему руки, перерезать путы и отползти подальше от Гейнора, ухватившись за его же пояс. Я поразился очевидной разумности клинка.

Гитлер и его люди с криками отступили за спины своих охранников-штурмовиков. Они держали Элрика на прицеле автоматов, пока он шел к алтарю, игнорируя опасность. Словно не замечал нацистов, как бывает во сне. На его красивом лице чужака играла жестокая дикарская усмешка. Убедившись, что смерть Уне больше не грозит, он обратил все свое внимание на Гейнора.

Белый меч заворчал и отпрянул, словно тоже отказывался убивать. Мечи настолько разумны или кто-то управляет ими?

Гейнор вроде бы подчинил себе так называемый меч Карла Великого и теперь пытался ткнуть им в Уну, чьи ноги все еще оставались связанными. Но меч просто отказывался слушаться. Дикие, загадочные слова срывались с искривленных губ Гейнора – он призывал на помощь Хаос.

Но помощь так и не пришла.

У Гейнора не хватило времени, чтобы исполнить свою часть договора.

Элрик, стремительный, как змея, подскочил к нему. Черный клинок отбил удар белого.

– Нет никакого удовольствия в том, чтобы убить труса, – сказал он Гейнору. – Но я все равно это сделаю, просто потому, что должен.

Черно-красная дуга. Серебристый полумесяц. Меч Элрика скрестился с белым клинком.

Оба в унисон вскричали, словно от страшной муки.

Черный меч вновь описал дугу. И завыл на одной ноте, уныло и глухо, когда скрестился с оружием Гейнора. Белый клинок начал трескаться и крошиться, как прогнившее дерево, рассыпаясь прямо в руке хозяина.

Гейнор выругался и отбросил его. Этот клинок с самого начала был подделкой, неизвестно кем изготовленной. Отпрыгнув от алтаря, Гейнор попытался схватить оружие со стены. Но оно провисело там слишком долго и буквально приржавело. Тогда он приказал штурмовикам убить Элрика, но охрана не могла выстрелить, не задев самого Гейнора или Клостергейма, который направил пистолет на пришельца. Демонический мечник с усмешкой произнес лишь одно слово.

Равенбранд ринулся к бывшему прислужнику Сатаны. Клостергейм охнул. Он слишком хорошо понимал, какая судьба его ждет, если меч до него доберется. Что-то резко вскрикнул на латыни. Мало кто из нас мог понять его. И уж точно не меч, который почти угодил в цель.

Клостергейм бросился на пол, Гейнор сделал то же самое. И в тот же миг вспыхнула какофония выстрелов, пули и пустые гильзы рикошетом отскакивали от стен и плясали повсюду в большом каменном зале.

Элрик хохотал уже знакомым мне безумным смехом, уклоняясь от пуль, как заколдованный, затем нырнул за алтарь, чтобы убедиться, что дочь его цела.

Она улыбнулась, чтобы успокоить его, и бросилась из укрытия к стене, где лежал я. В руках у нее блестел острый нацистский кинжал Гейнора. Она быстро разрезала мои путы.

Внезапно Равенбранд сам улегся в мою руку, отражая пули, ибо охрана, все еще окружавшая своего драгоценного лидера, обратила внимание и на меня. Гитлер со своей бандой торопливо бросились к двери.

Сила потекла в меня. Я тоже захохотал. С бесстрашным весельем я ринулся на Клостергейма. Элрик уже дрался с Гейнором. У Уны из оружия имелся лишь кинжал Гейнора, но она спряталась за алтарем, так как пули рикошетили вокруг нас. Они попадали лишь в солдат, вызвав вскрики страха в рядах нацистской элиты.