— Я… рада слышать, что ты поддерживаешь мою идею, — кивнула я, испытав неожиданное и почти головокружительное облегчение. — Я боялась, что ты будешь резко против.

— Я нет, но решать это не мне, — возразил альфа.

— Если весь, как ты выразился, молодняк уйдет, Гвин не сможет начать в войну, — негромко заметил Йон. — Старшее поколение ей в этом особо не поможет.

— Именно поэтому она будет против, — кивнул Меркурио. — Зверево дерьмо, у меня аж голова заболела от всех этих сложностей! — Он страдальчески и, пожалуй, немного преувеличенно жалостливо застонал, уронив лоб на скрещенные руки, и я невольно улыбнулась, хотя, пожалуй, ситуация не располагала к улыбкам. — Но если мне удастся ее убедить, что так будет безопаснее, то, возможно, все и получится. Ладно, оставьте это мне. Я об этом подумаю.

— За право выбора, — поднял свой бокал Йон, и мы все почти сразу к нему присоединились.

После обеда мы переместились в дом, где разбились на отдельные кучки — Йон общался с Меркурио, и мне по паре обрывков их фраз показалось, что они обсуждают его новый мотоцикл, Дани и Джен зачем-то вызвались мыть посуду, и меня не покидало ощущение, что он поддержал эту ее затею только для того, чтобы побыть к ней поближе, а я присоединилась к отцу Горацио, который сначала рассматривал книги в шкафу в гостиной, собранные еще предыдущим владельцем дома и представляющие собой довольно бурную жанровую эклектику, а затем вышел обратно к причалу. Солнце уже начало скатываться к горизонту, но до заката все еще оставалось несколько часов, поэтому воздух был густой и жаркий.

— Я хотела услышать ваше мнение, святой отец, — проговорила я, спускаясь к альфе и становясь рядом с ним на теплых досках озерного причала.

— В самом деле? — как-то устало уточнил он. — За обедом мне так не показалось.

— Прошу прощения, если… мои слова прозвучали несколько резко, просто в тот момент мне было важнее убедить Меркурио и Общество в его лице не делать глупостей.

— Ты в самом деле думаешь, что они способны развязать войну с Церковью? — уточнил альфа, повернувшись ко мне и внимательно разглядывая мое лицо.

— Войну? — горько усмехнулась я. — О чем вы говорите? В Обществе всего несколько десятков членов, часть из них дети, а часть — уже совсем пожилые бестии. Все, что они смогут сделать, это… отомстить, наверное. Я не знаю, что планирует Гвин и о чем она думает, но мне совершенно очевидно, что любой ее план будет самоубийством для тех, кто примет в нем участие. Даже если она преподнесет это иначе.

— И они пойдут на это? — нахмурился старший альфа.

— Они привыкли ее слушать и к тому же… — Я замялась, не зная, как поточнее сформулировать свои мысли. Дело, конечно, упиралось в метку. Если Гвин скажет, что единственный способ защитить своих любимых это пожертвовать собой, каждый из них без проблем на это согласится, не поставив, конечно, свою вторую половину об этом в известность. В этом была главная слабость таких, как мы — но и главная сила, если так подумать.

— Хана? — позвал меня отец Горацио, видя, что я ушла в себя.

— Простите, я отвлеклась, — помотала головой я. — Отец Горацио, я хотела сказать, что рада, что вы сегодня здесь. И я… хочу быть уверена, что вы с нами и что…

— Что не переметнусь обратно на сторону Церкви? — как будто с легкой насмешкой уточнил он.

— Да, наверное, — неуклюже подтвердила я. — Сейчас много чего происходит, и вы с Джен…

— Мы с Джен уже взрослые и сами решим свои проблемы, — возразил он. — Прости за прямоту, Хана, но тебя они не касаются вовсе. Как и нашего предприятия в целом. И если быть до конца откровенным, я не верю в то, о чем мечтает этот мальчишка-оймахист — Церковь не падет, даже если выяснится, что в основе ее религии лежит многовековой обман. Она слишком многим нужна и занимает слишком большое и важное место в жизни общества. И когда волнения и шумиха улягутся, а все несогласные перестанут представлять угрозу, кто-то должен будет привести там все в порядок. И, признаться, я не думаю, что эта задача по плечу нашему Дани.

Я выслушала его молча, быстро поняв, к чему альфа клонит и кого именно видит в роли будущего реформатора Церкви и ее устоев. В иное время его речи показались бы мне высокомерными и самонадеянными, а более всего совершенно нереалистичными. Но о какой реалистичности шла речь, если буквально полчаса назад мы все вместе обсуждали план по свержению диктатуры Церкви не просто в отдельно взятом городе, но буквально во всем мире. Во всем этом уже давно не было ничего такого, услышав о чем, сторонний наблюдатель не покрутил бы пальцем у виска. Так какой смысл был удивляться тому, что каждый из нас видел в разворачивающейся немыслимой ситуации свои возможности и строил собственные планы относительно ее исхода?

— Обидите Дани, я лично за вами приду, — на всякий случай предупредила я, однако смягчив свои слова улыбкой.

— Знаешь, Хана Росс, — помолчав, произнес он, — я уже даже и не сомневаюсь.

Когда мы вернулись в дом, выяснилось, что остальные включили телевизор в гостиной, где по одному из каналов вдохновленно вещал отец Евгений, чье лицо, мне казалось, я уже успела благополучно забыть.

— О чем речь? — поинтересовалась я, садясь на диван рядом с Йоном и уютно ныряя ему под руку.

— Они все еще носятся с идеей о том, что носители метки истинной связи помогут им возродить наш угасающий вид, — не скрывая скепсиса в голосе, ответил мой альфа, рассеянно гладя меня по плечу. — Кто-нибудь уже должен ему сказать, что он копает вообще не в том направлении.

— Думаешь, они не знают? — недоверчиво уточнила я.

— Зверь их разберет, — пожал плечами он. — Если до последнего времени, пока Общество не ушло в подполье, все носители метки воспринимались ими как враги и еретики, вряд ли они… общались с ними по душам.

— Это звучит вполне разумно, — согласился Меркурио. — До того, как Иерарх Далла снял Общество с крючка и прекратил преследование, церковники почти наверняка были обучены кидаться на каждого носителя как на потенциального еретика. Я бы, по крайней мере, не удивился. А теперь, полвека спустя, поколение сменилось, засекреченные архивы ушли в землю, и мы имеем то, что имеем.

— Бред какой, — недовольно цыкнула я, наблюдая, как отец Евгений с экрана телевизора жарко и пламенно призывает носителей меток выйти на контакт с Церковью и помочь в «благом деле восстановления нашего рода». — Не могу на него смотреть, аж мурашки по всему телу. Почему каждому злому гению обязательно нужен своей безумный ученый?

— Называешь моего отца злым гением, сестренка? — улыбнулся Дани, в тот момент устроившийся на полу возле дивана, чтобы я могла по привычке ерошить пальцами его светлые волосы.

— Это была… метафора или типа того, — неловко пробормотала я, но он только рассмеялся, перехватив мою руку и потершись щекой о мою ладонь. От этого простого и по сути такого детского жеста у меня защемило в груди, и я с трудом сдержала рвущийся наружу растроганный вздох.

— Не будь он омегой, я бы всерьез начал тебя к нему ревновать, — прошептал Йон мне на ухо, после чего коротко прихватил его зубами.

«Он слишком милый, это почти незаконно, — мысленно отозвалась я. — Но тебя я люблю больше».

«Да правда что ли?» — фыркнул альфа, и от его откровенно хулиганского взгляда у меня что-то сладко екнуло внутри.

— Ладно, думаю, пора и честь знать, — крякнул Меркурио, словно от вида нас с Йоном слегка увлекшихся друг другом ему захотелось поскорее обнять собственную омегу.

Остальные гости его поддержали и вскоре потихоньку начали разъезжаться. Последним уходил Дани, и мы с ним долго обнимались в прихожей под скептическим взглядом моего альфы, прежде чем у меня наконец достало сил отпустить нашего юного кардинала, которого один из подручных Йона должен был отвезти обратно в город.

— Наконец-то ты только моя, — проворчал он после, притянув меня к себе и зарывшись носом в мои волосы. — Будь на месте Медвежонка кто-то другой, я бы давно его за шкирку выкинул. Не люблю, когда мою женщину так долго тискают другие парни. Даже омеги.